— Вот именно, — важно и устало согласился Распопов. — Поэтому заканчивай тут свою писанину, да я пойду. А лучше — порви все это. Чтоб утром старлеем не стать.
Усатый задумался. Похоже, перспектива, нарисованная столь важным клиентом, его и впрямь смутила. Он пожевал губами, поперекладывал бумажки. Пару раз потянулся к телефону, но звонить не стал.
— Вы вот тут подпишите, — подвинул он листок с протоколом. — На всякий случай. Положено. А в восемь утра начальство на месте появится, все и решим.
— Ты что, охренел? — Распопов изумился наглости и тупости капитана. — А до утра я что, тут загорать буду?
— Нет, тут нельзя, — задумчиво подкрутил усы дежурный. — Не положено. Да и поспать здесь негде, — он покрутил головой. — А вам, генералам, обязательно отдыхать надо. Шутка ли, такой груз на себе несете! Вся страна на ваших плечах! — Он нажал неприметную кнопочку на столешнице и бросил вошедшему сержанту: — Проводи!
Распопов не успел ни среагировать, ни достойно ответить, а плечистый милиционер тут же грубо подхватил его под локти, приподнял со стула, вытолкнул из дежурки и уже через пару секунд столь же бесцеремонно впихнул в узкую металлическую дверь напротив. Щелкнул замок, и Андрей Андреевич остался один.
Не до конца поняв, что произошло, он густо выматерился, пнул закрытую дверь, огляделся. Узкий душный аппендикс. Вдоль стен деревянные скамейки. Зарешеченное окно под потолком, как листок из ученической тетрадки в крупную клетку. На лавке в углу кто-то спит. Распопов подошел поближе, но углядел лишь небритую щеку с расцвеченным черным фингалом виском. Вернулся к двери, еще раз зло пнул, потом, что-то сообразив, развернулся спиной и стал методично долбить в гулкий металл каблуком тяжелой туфли.
Стучал долго, почти засыпая и встряхиваясь от собственных движений. Наконец, заскрежетал замок, дверь дернулась, да так внезапно, что Андрей Андреевич оказался на лавке. Возник давешний сержант. Молча подошел к дебоширу и любовно влепил дубинкой по темечку.
Голову тут же накрыла горячая волна боли, и Распопов вмиг оказался внутри тесной красной сферы, которая то сжималась в теннисный шарик, корежа и переламывая все тело, и особенно голову, то раздавалась в просторную окружность размером с луну. Тогда Андрея Андреевича настигало тягучее ощущение невесомости, внутренности норовили вырваться наружу, рот наполнялся противной слюной, и он болтался внутри этого мучительного шара, как Белка и Стрелка в одном лице, ясно понимая, что пришел последний миг жизни.
Наконец, полость луны многократно увеличилась и обрела знакомые очертания камеры спецприемника.
Распопов сжал ладонями раскалывающуюся голову и тихонько заскулил. Сквозь пьяный туман, клубящийся в голове, проросло и окрепло, распустив широкие ветви, мощное дерево обиды. Корнями дерево упиралось прямо в сердце, сжимая его и норовя пропороть насквозь, а крона распирала череп, буравя мозги. Только сейчас Андрей Андреевич осознал, как он несчастен и как несправедлива к нему судьба.
Сосед на лежанке в углу громко всхрапывал и изредка вскрикивал, словно кого-то звал, словом, спал, а он, Распопов, вместо того чтобы нежиться в своей удобной постели под пуховым одеялом, должен был пачкать дорогой светлый костюм на грязных нарах. Его, генерального директора, как паршивого зачумленного бомжа, держали тут, в милиции, не давая даже сказать слова в свою защиту. Конечно, это были интриги завистников! Его успехи давно не давали им покоя! Или кто-то решил расправиться с ним за то, что он слишком много знал. Конечно! Вот и ответ!
На лавке напротив произошло какое-то шевеление, и Андрей Андреевич, напрягши усталые глаза, увидел Катьку. Да не одну! Бесстыдно раздвинув голые колени, Катька умело расстегивала брючный ремень какому-то мужику, стоявшему к Распопову спиной. Спина была очень знакома. Андрей Андреевич ее сразу признал. Депутат! Старый похабник расстегнул на Катьке блузку и теперь дергал ее за соски, как будто пытался подоить. Распопова аж передернуло от отвращения, а наглой девице хоть бы что! Смеется, закатывает глаза, словно получает неземное удовольствие. Вот так же она и с ним… Паскуда!
Катька тем временем справилась с депутатскими штанами и припала к вельможному паху, почмокивая и постанывая. Депутат же изогнулся, как акробат, — поди ж ты, пожилой человек, а как может! — и сделал мостик назад. Теперь его лицо было совсем близко к Распопову. Только перевернутое вверх тормашками. На этой распаренной похотью роже вдруг выросли и затопорщились усы. Черные, длинные, закрученные в кольца. Катька оторвалась от депутатского члена и, навалившись всем телом на народного избранника, стала целовать его в губы, слизывая усы и жадно причмокивая. Лицо сладострастника снова изменилось, помолодело, и, когда Андрей Андреевич, не в силах наблюдать такой разврат в публичном месте, отвел глаза, а потом взглянул на парочку снова, на месте депутата был уже помощник мэра. Этот уселся на девчонку верхом и вовсю скакал на ней, как заправский кавалерист. Только тут Андрей Андреевич понял, на кого он похож: на Буденного. Отсюда и усы.
Тут прямо огнем садануло внутри головы: они же все сифилитики! Заразят Катьку, а она — его… Если уже не заразила! Вон она как с ними запросто. Сразу видно, не в первый раз!
Распопов хотел было крикнуть, предупредить, даже подскочил со своей скамейки, но тут явился сержант с дубинкой и снова ударил его по голове.
Очнулся Андрей Андреевич от того, что чьи-то руки, ласковые, родные, любимые, баюкали его горемычную голову на коленях. Потом оказалось, что и не только голову. Он весь, сам, свернувшись в уютный комочек, лежал на мягких женских ляжках, поддерживаемый сильно и нежно, и та, что его держала, бережно покачивалась в такт колыбельной песенке: «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю». Распопов повозился, устраиваясь поудобнее, потому что одна рука свешивалась почти до пола, и ей было холодно, уткнулся носом в теплый мягкий живот и со счастливой радостью понял: Рита! Это она вернулась, спасла его от злых недругов, от развратной Катьки, от депутата и помощника мэра и теперь утешает, убаюкивает, успокаивает.
Стало хорошо-хорошо. И спокойно.
— Ритуля, — промурлыкал Распопов. — Ты никуда не уйдешь?
— Конечно, нет, — ответила жена. — Я не могу без тебя, я тебя спасу и никому не дам в обиду.
— Мне было так плохо одному, — пожаловался Распопов. — Меня били, надо мной издевались, почему ты так долго не шла?
— Я разбиралась с твоими врагами. Я их всех убила.
— Всех?
— Всех.
— И Катьку?
— Ее в первую очередь.
— Правильно, — одобрил Распопов. — Еще надо убить депутата и мэра.
— Ради тебя я убью всех депутатов, — пообещала Рита. — И всех мэров. Тогда мэром станешь ты.
— Хорошо, — кивнул Андрей Андреевич, — я согласен. А ты?
— Я буду работать в нашей фирме. Как раньше. У нас все будет как раньше. Мы же семья.
— Еще надо убить милиционера с дубинкой, — спохватился Распопов, — и взорвать джип «вольво», который на меня наехал.
— Есть! — козырнула Рита. — Слушаюсь, мой генерал. Разрешите выполнять?
— Разрешаю, — махнул рукой Распопов. — Когда вернешься с боевого задания, свари мне манную кашу.
Рита ушла, чеканя шаг, а Андрей Андреевич раскинулся на мягкой постели, прикрывшись теплым одеялом. Под пуховой мягкостью было душно, даже жарко, но Распопов так устал от пережитого, что даже двигаться не хотел. Так и уснул. Снова приходила Катька, пыталась вымолить прощение, даже норовила устроиться рядом, пихаясь острыми мосластыми коленями прямо в бок. Андрей Андреевич ее прогнал. Еще не хватало заразу какую подхватить! Ползали на карачках, моля о пощаде, помощник мэра, депутат и тот, из здравоохранения. Распопов лишь устало отмахнулся: кыш, тля навозная! Он знал, что в его жизни теперь все будет хорошо, потому что Рита решит все проблемы. Как всегда. Он улыбался.
Утро обещало быть ярким, радостным и счастливым. И оно наступило.
* * *
Солнце ворвалось внезапно, сразу заняв все небо. Выкатилось прыгучим мячиком из-за дальнего леса и тут же распухло, как воздушный шар, оранжево и ярко. Закружились в радостном танце невесомые пылинки, рассеялся на быстротающие клочки голубоватый дымок очередной сигареты.
— Вот и утро, — прищурила мигом заслезившиеся глаза Рита. — Смотри, солнце какое. Добрый знак. Шесть? Давай-ка, моя хорошая, все-таки немного поспим. Часов до одиннадцати. Наши с тобой бывшие раньше двенадцати все равно не очухаются. После таких-то переживаний. Твой еще ладно, дома, надеюсь, все же до постели дополз. А мой в кутузке парится. В восемь его выставят. Пока до квартиры дотелепается. Пока душ примет… Да я не удивлюсь, если он еще и спать завалится.
— Ты что, Рит, — укоризненно возразила Зоя. — Какой — спать? Они же сегодня бизнеса лишаются!
