Андрей Андреевич нехотя разлепил глаза, прикрыв их козырьком ладони, и прямо перед собой увидел что-то длинное и черное. Вроде антрацитово поблескивающей палки. Конец палки вдруг больно уперся в плечо, и голос, противнее которого Распопов не слышал ни разу в жизни, грубо произнес:
— Вставай, чудило, на выход!
Распопов перевел неверные глаза на говорящего и узрел перекормленное красно-налитое лицо под форменной милицейской фуражкой.
— Ну? — недобро вопросил краснорожий. — Долго ждать? Или на трое суток тебя тут оставить?
Комок тряпья на лежаке у стены вдруг зашевелился и заволновался:
— Утро уже? Выпускаете?
— Щас, разбежался, — спокойно ответил милиционер. — Насчет тебя приказа не было. Спи спокойно.
Поднявшаяся было голова покорно опустилась на место, человек в углу успокоенно затих. Кому охота ни свет ни заря на улицу тащиться? Куда лучше тут, под крышей, в тепле и покое нормально отоспаться…
Распопову тоже мгновенно расхотелось выходить из камеры. Потому что там, снаружи, ничего хорошего его не ждало. Он сообразил это как-то сразу и мучительно резко. Несмотря на то что в голове было муторно и темно, гнетущие тревожные мысли, видно, вполне обустроились там, пока он спал, изгнав все постороннее и неважное. Пронеслась перед глазами кавалькада омерзительных вчерашних лиц, скрежетнул в ушах металл сверкающего «вольво», вмятый в салон тычком распоповского «ауди», угрожающе блеснул черный бок изъятого при задержании пистолета.
— Слышь, ты, Распопов, — милиционер предупреждающе занес дубинку. — Я долго ждать буду? Шевели ластами!
Андрей Андреевич совсем уже и промолчал, понимая униженность и обреченность своего положения, но пока, собирая непослушные конечности в кучу, он все же попытался встать, в голове вдруг пробилась вполне разумная мысль: ведь если выпускают только его, а соседа-забулдыгу заставляют париться дальше, значит, сообразили, наконец, с кем имеют дело? Ясное дело, сообразили! Дошло к утру, что с Андреем Распоповым шутить не стоит. Себе дороже.
Вот, — сам себя похвалил Андрей Андреевич, — русский ум никакой французский коньяк не заглушит. И почему-то вслух добавил:
— Били мы вас под Москвой и еще бить будем!
— Кого это ты собрался бить? — угрожающе поинтересовался милиционер. — Я те щас за сопротивление…
— Осторожнее, сержант, — веско посоветовал Распопов. — Как-никак с майором разговариваешь.
— Здесь у нас таких майоров — пол-изолятора, — хмыкнул мент. — А вторая половина — сплошь генералы. Давай, тащи свою задницу, пока цел.
В пререкания с недалеким толстяком Распопов вступать не стал. Резким движением провел ладонями по лицу, придавая ему, как казалось, вид строгий и снисходительный, и в дверь дежурной части входил уже вполне созревшим для серьезного разговора о произошедшем досадном инциденте, закончившемся неприятной ошибкой милицейских органов. Впрочем, вот прямо сейчас, в семь утра, права Андрей Андреевич качать не собирался. Успеется. Скорее бы домой попасть.
Перед дверью дежурки в крошечном вонючем предбаннике ему пришлось стоймя простоять чуть ли не полчаса, и с каждой новой минутой благодушная снисходительность Андрея Андреевича таяла, уступая место раздраженному недоумению, а под конец уж и вовсе — вполне объяснимой злости.
Когда, наконец, его запустили в душное помещение, и сидящий за столом тот же самый усатый капитан, не глядя, презрительно кивнул на хлипкий стул, Андрей Андреевич не выдержал:
— Хорошие у вас порядки, гражданин начальник! Сначала в кутузку, а уж потом — разберемся…
— Вы чем-то недовольны? — Милиционер нехотя, исподлобья, глянул на Распопова.
— Может, мне вам еще и спасибо сказать? — Злость просто ослепила Андрея Андреевича.
— Может, — согласился дежурный. — Но не мне. Я бы тебя годика через три выпустил, не раньше.
— Что?! — Распопов аж подавился собственным гневом. — Да как ты… Да я тебя…
— Так, подписывай и вали отсюда, пока я не передумал. — Лицо капитана вдруг закаменело, резко обозначились крутые желваки, чуть ли не продирающие тонкие желтоватые щеки. Он презрительно двинул к Распопову исписанный листок.
Мгновенно и интуитивно Андрей Андреевич осознал: лучше — промолчать. Он взял в руки протокол и стал вчитываться в неряшливые строчки.
Послужной список, обозначенный в бумажке, впечатлял. Управление автомобилем в нетрезвом состоянии, создание аварийной ситуации с причинением материального ущерба, ношение огнестрельного оружия без соответствующего разрешения, сопротивление при задержании… Хотя все это он и так знал. Удивляло одно — сухая объективность документа.
— И куда меня теперь? — нарочито бодро поинтересовался он, понимая, что с набором таких подвигов никто из милиции не отпускает.
— Сказал же, подписывай и вали, — процедил капитан. — До дома сам доберешься. Машина на арест-стоянке. Днем штраф оплатишь и заберешь.
— А это? — Распопов недоуменно указал на протокол.
— Это — не твое дело.
— Так я вам, наверное, что-то должен? — От счастливого изумления Распопов перешел на вежливое «вы». — Я отблагодарю, капитан! Я…
— Заткнись, — оборвал его радостное блеяние милиционер. — Сказал — вали, пока начальство не явилось.
— А… — Распопов вдруг вспомнил о пистолете, — оружие… тут указано… у меня забрали. Наградное…
— Получишь на выходе. И имей в виду, — дежурный сузил глаза, — если ты мне еще раз попадешься, никакие дружки не спасут. Все. Свободен.
Андрей Андреевич вышел на крыльцо, прижмурился на яркое солнце. Вдохнул влажную, чуть подбензиненную прохладу. Вокруг простирался совершенно незнакомый новый квартал. Бывать здесь Распопову ни разу не приходилось. Более того, он обнаружил, что совсем не понимает, где находится. Одинаковые серые четырнадцатиэтажки, располосованное яркой разметкой — это после зимы-то! — дорожное полотно, стайка милицейских машин на стоянке. Тихо, пустынно, свободно. Он хотел было вернуться обратно в отделение, выяснить, куда его занесло, и уже схватился за ручку двери, да тут взгляд его упал на красную с золотом вывеску: «Отдел милиции Заозерского района».
Заозерского? Да это же у черта на рогах! Другой конец города, на той стороне реки… Как его сюда-то занесло? То-то показалось, что везли его сюда очень долго…
Так. «Вольво» он протаранил у своего дома, то есть совершенно в противоположной стороне. Значит, и доставить его должны были в местный райотдел. Ну в крайнем случае, в городской. А привезли сюда… Почему?
С другой стороны, кто их, этих ментов, знает. Какие у них сейчас правила? Может, как в «скорой», больного везут не ближе к дому, а в дежурную больницу? Или в его районе в кутузке мест не было?
Тут же вспомнилась фраза злобного капитана про дружков, которые его спасли. Кого он имел в виду? Каких дружков? Нет у Андрея Андреевича Распопова никаких таких дружков, которые бы за него перед милицией заступились. Да и не просил он никого. Разве что крыша? Так он их почти месяц не видел, как очередной взнос отдал, так и все. Тогда — кто?
Этот вопрос мучил Распопова всю дорогу, пока он спешной одышливой рысью, петляя меж домов, удалялся от неприветливого зеленого здания. Наконец показалась широкая незнакомая улица, по которой сновали автомобили. Мужчина пристроился на кромке обочины, выставив ногу на асфальт, призывно поднял руку. Тут же остановился вишневый «жигуленок», однако, когда Андрей Андреевич назвал адрес, водитель мотнул головой: не по пути.
Значит, мне в другую сторону, сообразил Распопов и потрусил на переход. Снова поднял руку и, пропуская несущийся троллейбус, вдруг спохватился: а деньги-то на такси есть? Сунулся в карман куртки, извлек бумажник. Он хорошо помнил, что в портмоне были деньги. Немного, так, для разгону, но тысчонок пять там всегда лежало. Да еще и пара-тройка долларовых сотен. Увы, бумажник был пуст. Хотя нет. Не совсем. В маленьком кнопочном кармашке лежал металлический пятак и потасканная десятирублевка. Все.
Ну менты, ну суки, — взъярился Распопов, — хоть тут, да взяли свое!
Итак, такси отменялось. Дома денег он не держал, все хранилось в рабочем сейфе, а ключей от конторы, как выяснилось, в карманах тоже не оказалось. И их прихватили. Зачем?
И тут на Андрея Андреевича снизошло озарение.
Так, ясно, зачем! Его — в кутузку на ночь, подстроив ту самую аварию, а контору в это время грабанули! Ясное дело! Все подчистую вынесли! Вот и отгадка! Сейчас народ припрется на работу, а там двери настежь и голяк голяком! Ни компьютеров, ни дорогих диагностических приборов, а главное — информационная база! Ее-то сопрут в первую очередь! Чтоб никаких следов начальственных позорных болезней никто не нашел.
