и втянула тонкий аромат изысканной розы. Она и пахла шикарно — я в этом даже не сомневалась.
Пошла вперед по коридору к аудитории русского языка и краем уха услышала фамилию Питерского. Сама не знаю, почему мне захотелось знать, что именно говорят эти десятиклассницы о Романе, но маячок внутри меня словно сработал на интуитивном уровне. Но девочки замолчали и смотрели, как я иду по коридору, пока я не завернула за угол. За углом я остановилась, прижалась спиной к стене и прислушалась.
— Капец…
— Ты это видела?
— Ага.
— Так Питерский ЕЙ купил цветы?
— Ну, ты же видишь, что она с ней шла… Сама видела, как Питерский её тому пацану давал и рассказывал, кому отнести. Было не слышно, но теперь мы и сами узнали, кому она предназначалась.
— Такую розу классную купил, и такой замухрышке…
— Да уж. Жаль… Мог бы себе выбрать и кого-нибудь покрасивее, чем это рыжее недоразумение!
Дальше их оскорбления я слушать не стала. Пошла своей дорогой. Но сердце гулко билось в ушах. Эта роза от Питерского?
Не может быть такого!
Но ведь девчонки чётко сказали, что сами видели, как он просил того мальчика отдать её именно мне…
Это открытие поразило меня так, что даже кончики пальцев похолодели.
Что это значит? Шутка или что?
Возле аудитории русского языка я остановилась у окна и думала, не отдавая себе отчёта, поглаживала пальцами тонкий стебель и ленту на цветке…
В коридоре пока ещё было мало наших одноклассников, а Роман с Архипом уже подпирали стенки кабинета. Они не обращали на меня никакого внимания и о чём-то гоготали между собой. Впрочем, как и всегда. И я решила, что лучше выяснить всё здесь и сейчас, — всё равно Питерского рассекретили так глупо.
— Рома, — негромко позвала я, и парень обернулся. — Мы можем… поговорить?
Питерский неохотно отлип от стены и двинулся ко мне. Когда он дошёл до меня и возвысился прямо над моей головой, я уже растеряла весь боевой дух, но смогла собраться, вынырнуть из омутов его серых глаз и справиться с губами, заставив их произносить слова.
— Твоя роза? — спросила я.
— Ты больная, что ли? — заржал он на весь школьный коридор. — На фига мне тебе розы дарить?
— Тебя видели. Как ты её передавал тому, кто принёс её мне.
Лицо Романа отразило лёгкое недоумение. Хорошо играет, однако.
— Перепутали, наверное. Я пюрешку ел с котлеткой в столовке. Какие, блин, розы? Зачем? Да ещё — тебе.
На последних словах он окинул меня взглядом, полным презрения.
— Значит, не твоя? — изогнула я одну бровь.
Роман вздохнул, словно я его уже достала.
— Нет.
Я открыла окно и выкинула розу на асфальт. Закрыла окно. Поймала на себе взгляд голубых глаз.
— Молодец, Романова. Могу похлопать тебе в ладошки за это шоу, — хмыкнул он. — Тебе в кои-то веки розу припёрли — даже и не знаю, кто там на тебя купился-то вообще? А ты её — в окно.
Он покачал головой и ушёл. Я растерянно смотрела ему вслед.
Не он подарил её, что ли? Может, девчонки перепутали? Мало ли роз сегодня подарили в этой гимназии…
Едва занятие началось, как Питерский вдруг попросился выйти. А когда вернулся, в его руках была белая роза — та самая, которую я выкинула в окно. Сегодня, как назло, сыро — роза была местами грязная и серая, хотя, очевидно, он пытался её вытереть. Я спрятала улыбку. Ну и дурак. Мог бы сразу сказать, что роза от него, а не возвращать мне её из лужи.
Весь класс пялился на нас, пока он нёс её к нашей парте и укладывал рядом со мной. Но ему словно плевать на всех. Я не знала, как к этому относиться. То обижает меня, то приносит розу обратно…
— Грязная роза? Оригинально, — не удержалась я.
— Хочешь, я потом другую куплю. Это я.
— Что ты? — перешёптывались мы.
— Розу передал.
— Я знаю. Тебя же видели.
— Кать, прости, а? — взглянул он на меня и под партой взял мои пальцы в свои.
Меня дёрнуло, как и каждый раз, когда он касается меня, но… Я не захотела их забирать. Я как будто начала его чувствовать — он настоящий сейчас, а на перемене на нём была маска равнодушного и злого. Только что это всё значит, я понять не могла, мозги просто кипели от поведения Романа. И то, что я на него больше не в обиде, тоже ничего не значило. Хотя тот факт, что он принёс эту розу обратно при всём классе и сейчас просит прощения, говорит о том, что он жалеет о своих словах. Тогда зачем было их произносить?
Всё же высвободила свои пальцы.
— Так, Питерский и Романова! — обернулась на нас Алла. — Вы мне мешаете вести урок! Я их вместе посадила ради тишины, а они взяли и спелись! У нас, конечно, День Любви, но это не значит, что я вас не накажу!
— Да, Алла Дмитриевна, мы знаем, как вы нас любите! — выдал Питерский, и по классу зазвучал смех.
— Ну-ка, прекратите балаган! — стукнула Алла по своему столу. — Иначе пол будете мыть тут целую неделю!
Класс притих и продолжил грызть гранит науки.
Я оглядела розу. Ну да, местами видно, что грязь убрали, но лепестки и лента стали серыми. И всё же меня переполняли светлые эмоции. Эта грязная роза казалась мне совершенно особенной и замечательной. Потому что от него. И пусть я ему об этом не скажу, но себе пора признаться — Рома всё равно мне нравится. Такой странный, неправильный, порой нелогичный и непоследовательный, но… Только с ним я себя чувствую такой живой. Даже его манера общения уже так не бесит, хотя я надеюсь, что мы поговорим с ним после уроков о том, что случилось, и он перестанет надо мной так жестко подтрунивать, — сам же дружбу предлагал.
Дружба…
Я задумалась над
