Люди — если их правильно мотивировать (и хорошо кормить, заметил бы Николай Павлович) — творят буквально чудеса. Вернувшийся аж из Франции под влиянием агитации генерала Слащева бывший белый офицер-артиллерист Сергей Павлович Остров то ли из-за ностальгии, то ли просто по дороге «куда-нибудь» приехал в практически родной Порхов, где ему предложили работу на только что созданной машинно-тракторной станции. Почему какая-то Забайкальская республика построила эту станцию на Псковщине, он не спрашивал, а предлагаемая зарплата была вполне достойной, да и работа практически знакомой: во Франции он некоторое время работал в мастерской по ремонту автомобилей и мотоциклов. К тому же и мотоцикл у него имелся: удалось привезти купленный в Марселе немецкий «Вандерер», который сильно помогал ему в сезон быстро добираться в поля для мелкого ремонта тракторов. Почти полгода помогал, а затем мотор у мотоцикла сломался. Кардинально так сломался: при попытке снять для прочистки один из цилиндров неудачный удар по заклинившему болту этот цилиндр расколол.
Беда-печаль, купить такой же цилиндр было негде, и почти что целому мотоциклу оставалась одна дорога — на свалку. Однако Сергею Павловичу пришла в голову другая идея, и местные медник отлил ему новый цилиндр — из латуни, из собранных им после боев за город винтовочных гильз. Токарный станок, работающий от локомобиля, на МТС имелся — и после тяжелой и продолжительной работы мотоцикл снова был готов к поездкам. Правда надежды на то, что латунный цилиндр продержится долго, у него не было, но хоть так…
Начальник МТС, долго приглядывавшийся к развлечениям Сергея Павловича (зима, все равно работы по профилю никакой нет, так что против он и слова не сказал) после того, как мотоцикл снова заработал, задал простой вопрос:
— А ты, ваше благородие, целиком мотоцикл тоже сделать сможешь?
— Здесь — не смогу. Чтобы такой же мотоцикл сделать, станки разные нужны. И литейка чугунная, этот цилиндр хорошо если одно лето выдержит.
— А ты знаешь, какие станки для такой работы потребны?
— Знаю, я же до войны почти успел на инженера выучиться. То есть три года отучился, а что толку? Станков-то нет.
— Это нынче нет, а Николай Павлович, слыхал я, станков мериканских накупил несметно, а куда их пристроить, еще не порешал. Ты это, напиши, какие потребны и сколько нужно будет, а я как раз в Белосток поеду — да и попрошу нам их отправить. Сдается мне, что мотоциклы Республике ой как пригодятся!
— А про литейку чугунную ты уже забыл?
— А про нее я первым делом и подумал. Брат у меня литейщик в Петербурге, но нынче без работы сидит… да там много таких работу ищут. Мы их к нам позовем, в работу возьмем…
— Ну да, конечно. А жить им где, да и станки где, в этом сарае ставить будем?
— Ну жить… ты пока списочек-то пиши, а я с городским головой поговорю.
— Только ты его так не назови случайно, сейчас он председатель горсовета.
— Да и плевать, он мужик свой, мы с ним не одну бутылку… пиши, а я пойду.
Разговор с «головой» получился, очевидно, удачным, да и в Белостоке начальника МТС уважили. Так что станки пришли уже когда стропила клали на выстроенные их плитняка стены «механического цеха». А для питерских рабочих местные мужики (за выполненное уже обещание и их поля весной вспахать) из того же плитняка выстроили четыре больших дома. Из Забайкалья даже стекла для окон прислали, и для домов, и для цехов — по составленному Сергеем Павловичу плану их три должно было подняться.
Поднялись — и в посевной двадцать третьего года мужикам поля пахали уже пять машин с мотоциклетными моторами, которые при определенной фантазии можно было назвать «тракторами» (а цилиндры для их моторов все же отливались пока в Пскове). Но вагранка для литейки была уже почти закончена, еще чуть-чуть потрудиться — и можно мотоциклы уже делать.
Правда у самого его благородия планы несколько поменялись, так что уже ему самому пришлось в Петроград, а затем и в Москву съездить, а окрестным мужикам — еще серьезно поработать. Зато в конце двадцать третьего года заработала ГЭС на Шелони, небольшая, на шестьсот всего киловатт — но если есть электричество, то и станки можно на электротягу перевести, и работать в цехах хоть ночью получается. А желающих поработать — за зарплату, конечно — было хоть отбавляй. Настолько много желающих, что в городе даже свой архитектор завелся. Худосочный и контуженный на голову, к тому же «из бывших» — военный капитан-строитель, и дома он строил по виду казармы напоминавшие — но внутри очень даже неплохие. А что орал на рабочих — так то понятно: после контузии он и слышал-то плохо, причем только левым ухом, так что на него никто и не обижался. А две сотни рабочих, в новых домах поселившиеся, да еще с зарплатой приличной, очень даже способствовали процветанию окрестного крестьянства.
И выпускавшиеся на новеньком заводе маленькие трактора с четырехсильными моторами этому процветанию способствовали. А так как трактора способствовали не только мужикам Порхрвского уезда, но и всей губернии, псковские власти новенький завод как могли обхаживали, пряников отвешивали изрядно, помогали чем могли — и весной двадцать четвертого года завод смог уже в сутки выпускать по два десятка этих очень странных машин. Очень-очень странных, чтобы трактор мог нормально тянуть по полю двухлемешный плуг, в два подвешенных по бокам бака нужно было воды для тяжести залить по двадцать ведер — потому что это чудо, собираемое на раме из нескольких ясеневых брусьев, в пустом виде весило даже меньше семи пудов. Зато его можно было и на телеге перевезти, чтобы зря не тратить бензин. Но все равно эта кроха в поле заменяла пяток крепких лошадей. С некоторым трудом заменяла, все же мотор-то под бензин был немцами разработан, на керосине он работать отказывался — но все же бензин найти было можно (а в крайнем случае и скипидар годился, хотя действительно в самом крайнем) — и губерния все планы посевной выполнила и сильно перевыполнила.
За свой энтузиазм Сергей Павлович получил Орден Красного знамени, заводу подкинули много денег и станков, в городе разметили площадку под постройку жилья еще на полторы тысячи рабочих — а из Госплана в Порхов был спущен план, предусматривающий со следующего года производство ста тракторов в сутки. А пока было сказано изготовить пять сотен таких тракторов с измененной коробкой передач…
За год после формального создания Советский Союз изменился довольно сильно. Например, главной газетой страны стали «Известия», а «Правда» превратилась в небольшую и исключительно «партийную» газету, в которой именно партийные дела и освещались. То есть и дела государственные там тоже отмечались, но лишь в качестве «информации для читателей», причем для этих читателей не особенно интересной. И в январском номере в ней практически незаметно промелькнула заметка, гласящая что «обращено в пользу государства имущество бывшего руководителя правительства России на сумму свыше четырехсот тысяч рублей золотом». Почему обращено, зачем обращено — в заметке этого не говорилось. Да и «имущество» не конкретизировалось, так что народ не знал, что только пять «сильвер гостов» бывшего, приобретенных по семь тысяч фунтов за штуку (и за два года не наездивших и пары сотен километров) составили семь восьмых этой суммы — однако народ осознал, что воровал «бывший» изрядно. А раз так — «обращение» горячо одобрил. Где-то в глубине души одобрил, поскольку всем на него было давно уже плевать. Почти всем — но вдову тихо усопшего быстро поставили на место (то есть все же посадили), так что даже в ЦК партии возмущение оказалось очень негромким. Разве что Иосиф Виссарионович с кривой улыбкой поинтересовался у Николая Павловича:
— Вы собираетесь так всех партийных деятелей… отодвинуть от власти?
— Да помилуй бог! Правительству нет дела до отдельных людей, ровно до тех пор нет дела, пока эти отдельные люди не начинают законы нарушать. Причем независимо от партийной принадлежности нет дела. К тому же мы договорились, что по результатам войны гражданской объявляется амнистия для всех участников, за исключением совершивших воинские преступления против гражданского населения. Преступников военных мы уже почти всех нашли и наказали, а этого… я же говорил, что его даже вешать смысла не было. Так что просто предадим его забвению.
