Зачехлив транспортёр и омывшись ещё тёплой водой в бане, мы поднялись на второй этаж, где в кабинете, пока светлица была превращена в госпитальную палату лежали наши вещи.
Ишая сидел возле пластикового макета челюсти, поочерёдно вытаскивая муляжи зубов из креплений. Наглядность и простота поразила медика. Он давно хотел сделать нечто подобное, но боялся, как отнесуться к наглядному пособию клиенты. Рядом стояла бормашина с ножным приводом. С виду – обыкновенный велосипед. Лечение в то время сводилось к одному. Причинявший беспокойство зуб вырывали, так как не было технологии его спасения. Теперь она появилась. Понятно, что пульбит он не вылечит, а вот начинающийся кариес был уже вполне по силам. Мысли врача были об одном: передать полученные знания ученикам. Чем больше он сможет обучить, тем больше людей получат радость в своей жизни. Оставалось упросить Лексея разрешить поделиться своими знаниями, и это было самым сложным. Ишая ещё раз вынул зуб из челюсти, покрутил его и поставил обратно. Доктор решился. Отложив подарок в сторону, юноша встал, поправил телогрейку и открыл дверь своей комнатки. Обойдя летнюю кухню, из трубы которой струился сизый дымок, а из открытого окна неслись слова песенки на китайском языке, лекарь направился к дому.
– Вчера ты пообещал поговорить со мной. Я готов к разговору. – Ишая выждал момент, когда Савелий отправится к конюшне, и мы останемся одни.
– Подарки понравились, с картинками разобрался?
– Я не об этом. – Юноша немного замялся, но собрав волю в кулак высказался: – Лексей, я хочу иметь учеников. Знаю …, мне самому надо учиться, но помнишь, ты сам говорил, что даже самые мудрые всего не знают.
– Если ты откроешь школу, это будет здорово. Но запомни, при первой же твоей неудаче, не смей опускать руки. Не ошибается только тот – кто ничего не делает.
– Значит, ты не будешь возражать, что знания, которые я получил от тебя, станут известны другим?
– Ах вот ты о чём. Не буду Ишая. Инструменты рано или поздно скопируют, возможно, у мастера это даже получится, но за это время ты сам улучшишь их, и дай Бог, придумаешь новые. Самое главное, помни о гордыне, не пренебрегай знаниями других. Там в сундучке, на самом дне лежит книга. В ней собрана мудрость сотни медиков за целое тысячелетие, но бывает, что безграмотная бабушка-травница из лесной глуши действует более эффективно, чем врач изучивший сей трактат вдоль и поперёк. – Я протянул юноше упаковку зубных щёток. – Пригодится.
– Алексий! Пора. – Савелий уже сидел на лошади и был готов выехать через раскрытые цыганом ворота.
– Иду.
Оставив Ишаю во дворе, мы тронулись в путь через широкую просеку в лесу, ведущую к подвесному мостику. По укатанной санками дорожке, лошадки резво перебирали ногами, фыркая от удовольствия, получив возможность размяться. И если в прошлом году, зимой в основном двигались по реке, то теперь, когда была построена дорога соединяющая крепость у камня с деревней Свиртила, все предпочитали этот маршрут.
Преодолев мостик, мы углубились в лес. До поляны оставалась треть версты, когда Савелий резко остановил коня. Перед его лошадью из снега выпрыгнула толстая верёвка, перегораживающая просеку. Из-за деревьев выскочили шестеро мужичков и, не говоря ни слова, вцепились в нас, стаскивая на снег. Нападение было столь стремительным, что оказать сопротивления мы не успели. Лошадки оставшиеся без седоков, рванули вперёд, перескакивая через верёвку, сбив с ног разбойника, оказавшегося по ходу движения.
– Савелий! Открой рот и закрой глаза! – Моя рука успела дотянуться до пояса, а когда тать прижал её своей ногой, то было поздно.
Из глаз брызнули искры: получив удар в лицо, я на мгновенье отключился, а потом раздался громкий хлопок.
– Бабах!
Светошумовая граната 'Заря' только с виду безобидный предмет. Эбонитовые осколки корпуса и жёсткой резины не щадят никого. Убить, может и не убьют, но боль причиняют существенную. Тати повалились на землю, прижав руки к глазам. Мой обидчик рухнул на меня, не подавая признаков жизни. Резиновая шрапнель и ударная волна сбили снег с ёлок, и теперь мы оказались в маленьком снежном буране.
Савелий связал последнего разбойника, попытался свистнуть сбежавшим лошадкам и засмеялся, глядя на меня.
– Что смешного?
– Снег к глазу приложи, а то распухнет.
Через полчаса на нас вышел отряд из десяти всадников, сопровождающих санки с брезентовым верхом. За эскортом следовали две лошади, сбежавшие с поля боя. Свиртил восседал на мохнатом низкорослом жеребце, укрывая его белым плащом с золотым православным крестом чуть ли не до самых копыт. Приблизившись к нам, кортеж остановился.
– Мы услышали гром, а когда поймали ваших лошадей, то поняли, что-то случилось. Здравствуй Савелий. Алексий, что у тебя с лицом?
– Привет Свиртил. Мы тут в снежки играли. Вот, неудачно глаз подставил.
Липучки на брезенте разошлись, и сквозь проём показалось лицо Елены. Жена Савелия после рождения сына немного поправилась, но стала выглядеть ещё красивее. Атласные вставки на шубе из соболя переливались изумрудно-лиловым цветом, а короне из страусиных перьев, укреплённых на шапке, могла позавидовать прима карнавала. Мужчины замолчали, затаив дыхание, следя одними глазами, как красавица подошла к мужу и вместо поклона до земли, кокетливо сделала книксен и наклонив голову, обдала Савелия ветерком от перьев.
Праздничное застолье устроили на следующий день. Светлица вновь превратилась в то, чем должна была быть, лишившись больничной ширмы и койки. Гаврила Алексич держал руку на перевязи, сверкая пуговицами новенького кителя, рассказывал Елене про свои подвиги возле деревни при монастыре, сообщил подробности захвата Копорья, не забывая похвалить однополчан.
– Смотрю, в Новгороде не скучают. – Елена поставила бокал с вином на стол и наколола вилкой дольку ананаса.
– Скучать некогда. Немца так пнули под за…, за…, заставили убраться за Лугу. – Алексич прокашлялся. – Псков бы ещё освободить.
– Бьются крепко? – Прервал наступившую заминку в рассказе Савелий.
Гаврюша немного помрачнел лицом, хотел было ляпнуть, что одной левой раскидал бы супостата, но врать не стал.
– Дюже крепко. Особенно рыцари.
– К нам, в Смоленск приехало пяток из Рима, с монахом важным во главе. Рысёнок сказывал, игрища свои устроить хотят. Витязей созывают, силой померяться. – Обмолвился Свиртил.
– И кто за княжество выступать будет? – Мне стало интересно. Рыцарские турниры на Руси как-то не были отражены в летописях.
– Да пока желающих не нашлось. Есть там один латинянин. Кабан здоровый, поболее тебя Алексий будет. Две подковы за раз разогнул, а потом сложил вместе и скрутил как верёвку.
– Подумаешь. У нас в Новгороде, такое любой кожемяка сделает. – Возразил Гаврюша.
– Дело в том, что после этого, вызов он бросил. Мол, вера римская посильнее нашей будет. И никто из смолян ему не ответил. Ермоген сильно опечалился, узнав об этом.
Попытки склонить приграничные с католиками земли, принять римскую веру, после победоносного шествия степняков заметно усилились. Папский престол стал направлять своих посланцев к русским князьям, предлагая всевозможные блага. И самым заманчивым предложением было возможное получение короны, за которым следовало признание королевства европейскими державами. Купцам якобы автоматически открывались рынки сбыта, исследовалась возможность посылки армии для защиты рубежей, и предоставлялось право интегрироваться в светлое будущее христианских народов. Забывали, правда, сообщить истинные цели. Но это такая мелочь, что на них не стоило обращать внимания. Лозунг: – Давайте жить дружно, молясь в одной церкви – был слишком правильным.
– Придётся тряхнуть стариной. – Савелий наполнил бокал и приподнял руку, произнося тост: – За Русь! За славных сынов земли нашей! Все присутствующие встали, прокричали: – За Русь! – Выпивая вино до дна.
Никто не заметил, как в люльке, проснулся младенец, сжал кулачок и выставил большой палец. Карапуз посопел, поёрзал и вскоре уснул безмятежным сном. Желтоватый огонёк лампадки, освещающий иконостас дрогнул, посылая луч света на ладанку, подвешенную над колыбелью мальчика, и отразился на лбу ребёнка. Русь спала, но скоро ей суждено было проснуться. Встать с постели, расправить могучие плечи и сделать шаг, от которого вздрогнет земля, открывая доступы к морям и океанам. И завизжат враги, собирая чёрные армии, и заскулят иуды, прячущие ножи для удара в спину, ибо не найдут они сил, дабы поставить русский народ на колени.
К полудню в крепость у камня приехал Евстафий. Важный купец отдал распоряжения приказчикам начинать погрузку специй, а сам направился размеренной походкой к двери дома, опираясь на посох с золотым набалдашником. Кто научил бывшего приказчика Пахома Ильича так ходить, ещё предстояло узнать, но видимо большие деньги очень способствуют этому. От Евстафия веяло властью. У обитателей дома, которые помнили купца ещё в заштопанных портках, подобное поведение вызвало улыбку, но портить ореол богатея не стали. Дверь распахнулась, на крыльце появилась молоденькая девушка, держащая в руках кубок из жёлтого металла, напоминающий набойную ладью. Вслед за ней вышли Савелий с женой, а за ними можно было рассмотреть Лексея и Гаврилу.
