Я узнал сразу.
Пацифик, так его называла Алиса… то есть эта. Птичья лапа, вписанная в круг.
Птичья лапа Старика была сделана из тусклого, но очень приятного на ощупь желтого материала. Кажется, золото.
— Это карта Нижнего Метро, — сказал Старик. — Сейчас мы вот здесь, на кольце, между правой и центральной ветвью.
Я не знал, что ему сказать. Ну да, мы на кольце. Между правой и центральной ветвью. Замечательно. Что дальше?
— Я говорил, что знаю немного, — опять железно улыбнулся Старик — Вопросов больше, чем ответов.
— Это точно…
— Что дальше думаешь делать? — поинтересовался Старик.
— Отосплюсь, — сказал я. — Отосплюсь, потом пойду.
— К своим?
К своим.
Я вспомнил своих. Ной, Старая Шура, все. Всё.
Конечно, все эти ребята выглядели вполне дружелюбно. Старик этот, остальные. Чистые, воспитанные, везде вроде бы. Накормили, напоили, даже помылся. Хорошие люди.
— Остаться не хочешь? — неожиданно предложил Старик.
— Чего?
— Остаться не хочешь? С нами, я имею в виду.
— Зачем?
— Нам нужны люди, — просто сказал Старик — А ты нам подходишь. Хорошо стреляешь, не трус, но и не дурак, это важно. У тебя интересные навыки. Этот фокус с закапыванием… А мертвяки? Шнырь сказал, что ты троих одной лопаткой…
Я пожал плечами.
— К тому же имя… — Старик улыбнулся уже губами. — Ты знаешь, что оно означает?
Я промолчал.
— Это имя героя. Великого героя, освободившего свой народ.
Я чуть не рассмеялся. Великий герой. Я. Ага. Четыре раза.
— Он, кстати, как и ты, был неплохим стрелком.
— Ага, — зачем-то сказал я.
— Так что оставайся. Мы собираемся начать разведку. Запад наступает на нас, мы будем наступать на запад. Готовим экспедицию. Пойдем по нижним тоннелям, затем по верхним. Может, узнаем, что тут происходит, наконец.
Тоннели. Звуки, воздух, который дышит, поезд, который заблудился в подземельях, исчез, а звук его остался и теперь бродит по трубам сам по себе, остальное тоже вспомнил.
— Не, — я зевнул. — Я к себе. В лес. В Рыбинск то есть. Там меня ждут.
— Может, помочь чем? Оружием? У нас неплохой выбор.
— У вас гильзовое все, а куда я гильзовое потащу? Тяжело.
Старик поднялся из-за стола, открыл большой железный ящик, достал оружие.
Такого раньше я не видел. У нас в станице два автомата, один Калашникова, другой «М-16А», я их знаю. Стреляют далеко и быстро, только переклинивает часто. И патронов не напасешься. Это оружие не походило ни на Калашникова, ни на «М-16», чем-то на маузер Алисы, только меньше. Магазин торчит из приклада.
— Держи.
Старик вручил мне винтовку.
Она оказалась удивительно легкой и удобной, мне даже почудилось, что она как-то подстроилась под руку и под плечо, легла. И палец — нащупал крючок как-то сам, захотелось нажать.
— Безоболочный, — пояснил Старик. — Гильз нет, пули из обедненного урана… очень твердые, запрессованы прямо в порох. Пробивают что угодно.
— А картечью может стрелять?
— Нет. Но тут прицел…
— Нет, спасибо, — сказал я. — Я по старинке. Я свой карабин сам делал, сам настраивал. К тому же я все равно думаю, что лучше убегать, чем стрелять.
— Как угодно, — Старик спрятал оружие обратно в ящик. — Возможно, ты прав. Знаешь, мы размещаем на поверхности закладки с патронами, у каждого есть карта. У вас ведь в Рыбинске леса?
Кто его знает, что там в Рыбинске?
— Леса, — сказал я. — Сплошные дубравы. Медведей много, лось, бывает, пробежит. Если можно, мне карту бы.
— Какую?
— Ну, здешнюю. С кольцами.
Старик опять направился к своему железному ящику, видимо, в нем хранились самые ценные его предметы. Достал карту, запаянную в пластик Довольно мелкую, но все видно, мне подойдет.
— Спасибо.
Старик кивнул.
— Я, кажется, помню Гомера, — сказал он. — Он ведь был рыжий.
Я не знал, был ли Гомер рыжий, насколько я его помнил, волос у него вообще не было. Голая башка. Лысина. А борода черная.
— Не знаю, — сказал я. — Он лысый был.
— Ясно… Не покажешь на карте, где вы там располагаетесь? В Рыбинске? — попросил Старик и разложил на столе карту.
Я приблизился. Карта была хорошая, никакого Рыбинска я не увидел, а увидел окрестности города. Север. Увидел дороги, и реки, и большое круглое озеро, в которое впадает Синий Ручей, увидел, как Ной ловит в этом ручье улиток.
— Это не Рыбинск — сказал я. — У нас все совсем по-другому. У нас там реки, а в них рыба.
— Понятно, Рыбинск ведь, должна рыба быть. Загляни в оружейную.
Еще он пожал мне руку. Ладонь у него была крепкая, точно железная.
Я отправился в оружейную.
Мастера звали Петр.
Петр увидел карабин, Петр онемел.
— Можно? — попросил он как-то робко.
Я протянул оружие. Петр принялся вертеть, щелкать, заглядывать в ствол, нюхать даже, облизываться. Ценитель, кажется, попался.
— Эндфилд мушкетон? — спросил он с благоговением. — Харперс? Из чего сделано-то?
Я пожал плечами. Кто его знает, из чего сделано. Карабин, он и есть карабин. Оружие. Тут все просто. Пули. Картечь. Дробь. Порох. Капсюль. Бац.
Петр продолжал вертеть карабин, бормотать и восхищаться:
— Брандтрубки расточены, ну это понятно, под современные капсюли, старых не найти… Ствол тоже, резов почти не видно. Дробью можно стрелять… Бьешь пулями или шарами?
— Пулями, — я похлопал по воротнику.
Петр прищелкнул языком. Я сорвал пулю, протянул ему.
— Пятьдесят восьмой! — Петр подкинул пулю на ладони. — Мама… Слона остановит!
— Зачем по слону стрелять? Он хороший ведь…
— Ну да, хороший…
Петр еще раз понюхал.
— Пироксилин… — зажмурился он. — С какой-то примесью… Как руки-то еще не оторвало? Ну да, это же… Он еще двести лет переживет…
— Может, и переживет.
— Такого сейчас не найти, — он бережно положил карабин на верстак. — Прекрасная машина, оружие богов. Поменяемся? Вот можешь все, что хочешь, здесь взять! Вон смотри, «Грендель»! Настоящий!
Петр сорвал со стены и сунул мне в руки тяжелый черный автомат угрожающего вида.
— Смерть — не пушка! С замедлителем, все, как полагается. Калибр увеличенный, отдачи почти нет, компактный…
Петр еще долго рассказывал про этот «Грендель», хорошее оружие. Но я отказался. Вернул автомат на подставку. Попросил приклад на карабине сменить, если можно. Чтобы по весу совпадало, но прочность повышенная. И чтобы тайничок сохранился — последнее желание.
— Тогда поликарбон! — просиял Петр. — Это наш выбор.
— Хорошо… И пуль бы еще.
— Сколько хочешь!
Петр оказался настоящим мастером, я таких никогда не встречал, даже вполовину таких. Он не пользовался пулелейкой, у него был станок, какой-то сверхточный.
Через час у меня имелся прекрасный набор из пуль разного предназначения. Мягкие пули, пули со стальным сердечником, пули с сердечником из этого самого обедненного урана и картечь из этого самого урана.
Даже зажигательные пули у меня теперь тоже имелись. Пули были раскрашены в каждый цвет по принадлежности и запаяны в особые пленочные кишки, их можно было обматывать вокруг шеи и скусывать по мере надобности.
Петр подогнал по руке пистолет. Тоже безгильзовый, заряжающийся одноразовыми пластиковыми магазинами по двадцать пять зарядов в каждом. Магазины были легкие и удобно крепились на патронташи, застегиваемые вокруг пояса. Для ближнего боя пистолета лучше нет, пояснил Петр. Пока ты свой аркебуз перезаряжаешь, из пистолета можно по сотне зарядов выпустить.
Я промолчал. Человек должен полагаться на себя, а не на свое оружие. Человек сам оружие… Кажется, так.
Топор. Еще переделал топор. Взвесили его — отдельно топорище, отдельно рукоятку — и сделали все заново. Из какого-то хитрого сплава, самозатачивающегося на лезвии, достаточно мягкого на обухе. Рукоятку из крепкой оранжевой пластмассы. Получился точно такой же топор, только лучше и острее. Даже два топора себе сделал. Одинаковых.
И лопату. Лопату. У меня была обычная, железная, чуть погнутая уже и с многочисленными заедами от камней и подземной арматуры. Петр выточил мне лопату из своего любимого титана. Лопата получилась загляденье просто.
Шлем еще. Пожалуй, самой полезной вещью во всем этом был шлем. Действительно легкий. Мой по сравнению с ним тяжелый, если носить целый день, то ночью шея затекает и болит, да и голова болит, этот наоборот. Композитные материалы, выдерживает попадание, и все такое.
Ботинки перешили, подошву какую-то новую сделали, пружинную, гораздо легче бегать, и износоустойчивость повышенная. Да, еще Папу переделали, вернее, не самого Папу — как его переделаешь, а переделали ему вместилище.
Вообще, я еще не доставал Папу из клетки… Ни разу не доставал. Так Папа там и рос, распространяясь себе помаленечку, матерел, иногда, в сытые времена, я подумывал — может, стоит ему немножечко расширить жизненные пространства? Но руки не дошли, много других дел стало. А сейчас вот Петр и сказал. Сказал, что можно облегчить мою ношу.
