Увидев все это, настоятель остановился как вкопанный.
– Ты что – издеваешься надо мной? – спросил он дворника. – Какая это, нахрен, делегация? Прости меня, Господи, на грубом слове. Сказал бы сразу – осень настала, дождик льет, бомжи пришли, пожить просятся. А я, блин, еще одевался ради них, как дебил. Переживал… Тьфу!
И он действительно сплюнул на пол. Дворник профессионально помрачнел.
– Вот что, – распорядился настоятель. – Если хотят – пускай в беседке ночуют, так и скажи этому «главе делегации» сраной, прости, Господи. Там, конечно, стенок нет, зато крыша есть, сверху капать не будет. А без стенок переживут, бомжи – народ закаленный. Им же лучше – запах проветриваться будет. Потому что если их в помещение запустить – так там через минуту не продохнуть будет, вонь глаза резать начнет! Так что беседка. Бе-сед-ка!
После чего повернулся и ушел к себе.
Подметальщик вздохнул и подошел к Четвертому.
– Брат, – сказал он, трогая молящегося парня за плечо. – Брат, мне очень жаль, но…
– Не надо, я все слышал. – не поворачиваясь, сказал монах. – Спасибо тебе, брат, но ты иди, я просто хочу помолиться.
На самом деле Четвертому хотелось не молиться, а плакать. Давно уже его так не унижали.
«Здешний настоятель – невероятный э-э-э… чудак. – думал он, читая сутру. – Вот откуда такие люди берутся? Ну не хочешь ты нас видеть – ну просто откажи и все. Зачем все эти гадости говорить – про бомжей, про запахи, про беседку? Психу бы он, небось, такого не сказал. Плохо все-таки быть „стекляшкой“».
И действительно, Четвертому в этом плане не позавидуешь. Дело в том, что, получив «Святость», по сути, можно было качать только эту характеристику. Считалось, что подвижник должен сосредоточится исключительно на ней. Нет, теоретически Четвертый мог вложиться и в другие параметры, но вот только кинув, допустим, 10 очков в Силу, он тут же получал минус 30 очков в Святости. Очень просто, один к трем. Просто обычно Святость получали только хаи на уровнях за 200, которым это условие не доставляло непреодолимых хлопот – они просто останавливались в своем развитии по всем параметрам. Совсем иное дело – Четверка, получивший Святость на начальных уровнях. Он действительно был «стеклянным» и без помощи своих спутников в этих локациях не выжил бы и дня.
Четвертый еще немного помолился, успокоился и решил, что зря дал гневу овладеть собой. «Может быть, настоятель и не поганец. Может, у него просто день был плохой, вот он, перенервничав, и не разобрался в ситуации. Он ведь даже не видел меня толком. Надо мне самому сходить к нему и все объяснить».
Юный монах просто был еще слишком юным и не избавился от подростковых иллюзий. Ему было невдомек, что если человек похож на говнюка, разговаривает как говнюк и ведет себя как говнюк, то наверняка это и есть говнюк.
Найдя дорогу с помощью встречных монахов, Четвертый робко заглянул в келью настоятеля. Настоятель кушал, обстоятельно изучая и результативно забрасывая внутрь себя содержимое множества тарелок и мисочек, стоящих перед ним.
– Чё надо? – чавкая, поприветствовал посетителя он.
Посчитав это за приглашение, Четвертый переступил порог.
– Приятного аппетита, – пожелал он, на что настоятель только покивал, промычав что-то невразумительное.
– У меня вот какой вопрос, – начал Четвертый. – Видите ли, я глава группы монахов, мы идем в паломничество в Москву. И мы бы хотели переночевать у вас в монастыре.
– А, это ты, бомжара, – сытно рыгнул настоятель. – Не узнал, богатым будешь!
И первым заржал над своей немудреной шуткой. Отсмеявшись, он продолжил:
– Ну я же уже сказал – беседка. Какие еще вопросы? Тебе что – дворник не передал мое указание?
– Нет, он все передал, – не стал спорить Четвертый. – Просто… Просто шел дождь, мы промокли, и хотелось бы хотя бы просушиться. И мы не бомжи, я могу подорожную по паломничеству показать, мы ее в каждом городе отмечали.
Настоятель поморщился.
– Ты правда думаешь, что оттого, что вы где-то сперли чью-то подорожную, что-то изменится? Бьют не по паспорту, а по роже, слышал такой анекдот? Ты мне хоть двести документов принеси, я только на твою рожу гляну – и сразу скажу: бомжи приперлись! А глаз у меня наметан, потому что честно скажу – не люблю я бродячих монахов. Не-люб-лю! С молодости не люблю. Я когда только настоятелем стал, молодой был и наивный – и пустил однажды компанию типа вашей. Тоже бродячие монахи были, на Байкал в паломничество шли. На недельку пожить попросились. А я дурак и пустил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– И что? – заинтересовался Четвертый.
Настоятель, в паузу набивший рот квашенной капустой, только рукой махнул, погоди, мол. Прожевав, пояснил:
– Всю зиму эти гниды у меня на шее просидели, только весной с горем пополам вытолкать их сумели. Пошли куда-то дальше, наверное, других лохов искать. А как эти козлы себя вели – вспомнить страшно! Брат Нилус даже стихи про это сочинил:
Вдоль стен они слонялись от безделья, Камнями разбивали черепицу И, сняв ворота, путь перекрывали, Чтоб грабежом удобней поживиться. Из стен они выдергивали гвозди, Зимой, ломая двери и решетки, Их для костров своих они рубили, Хоругви наши рвали на портянки. Елей в коптилки лили из лампады, И, выменяв на редьку благовонья, Они азартным играм предавались, Воруя и с похмелья и спросонья!
Дальше не помню, там еще много куплетов. В общем, второй раз я на эти грабли наступать не собираюсь. Беседка – вот что вам поможет. Там лавочки есть, можете под лавкой спать лечь. А теперь пошел вон, пока я братьев не позвал. Хотя тебя, доходягу, я и сам выкину, если скандалить начнешь. Иди, убогий, иди подобру-поздорову.
* * *
– Ну как? – спросил вернувшегося Четвертого Псих.
– Ну… – замялся монах. – Как-то не показался мне этот монастырь. Может, какой постоялый двор подешевле поищем? Город-то большой.
– Понятно, – кивнул Псих. – Скажи мне только одно – побить тебя здешние монахи успели?
– Нет, никто меня не бил, – яростно запротестовал Четвертый.
– Сто пудов насовали ему, – влез со своим мнением Жир. – Ты на лицо его посмотри. Он же вот-вот заплачет.
– Ну тогда они как-то аккуратно насовали, с опаской – с сомнением ответил Псих, внимательно оглядев Босса. – Синяков нигде не оставили.
– Нас, небось, боятся, – весело хрюкнул Жир. – Боятся, значит, уважают!
– Босс, может быть, они тебя обзывали плохими словами? – с искренней заботой поинтересовался Псих. – Дохлой рыбой там назвали или земляным червяком?
– Нет, – упрямо помотал головой Четвертый. – Никто меня не обзывал.
– Почему же у тебя такой расстроенный вид? – продолжал допытываться Псих. – Уж не соскучился ли ты по родине?
– Друзья мои, – вместо ответа сказал Четвертый, – нам здесь будет неудобно.
Псих поднялся и подтянул штаны.
– Пойду я посмотрю на этот неудобный монастырь, – пояснил он.
– С тобой сходить? – поинтересовался свин.
– Зачем? – искренне удивился обезьян. – Меня и одного-то много.
Зайдя в калитку, он обвел глазами двор и уперся взглядом в дворника, снимавшего нагар с лампад перед статуями.
Псих бесшумно подкрался сзади и громко гаркнул:
– Вечер в хату, брат!
Дворник вздрогнул, вскрикнул и чуть не упал, но Псих ловко поймал его за шиворот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Мне бы с паханом побазлать, – негромко и даже несколько интимно сказал он. – Давай, брат, метнись к старшему, обскажи – Псих, мол, пришел, разговор у него до тебя есть. Понял?
Дворник, похоже, впал в прострацию, поскольку «завис» и на вопросы не реагировал. Психу пришлось даже потрясти его за шиворот с минуту, прежде чем тот разморозился и быстро и часто закивал.
