Луций выпрямился на стуле.
— Господин доктор, я пришел к вам по одному делу, связанному с арестами. Один из арестованных имеет отношение ко Дворцу. Я имею в виду Антонио Пери, переплетчика книг, который живет на улице Митры. Тихий такой человек, мы ценим его как мастера книжного дела. Он уже много лет изготавливает переплеты для Проконсула. В его руках находятся ценнейшие рукописи. Его судьба очень тревожит меня, его надо выпустить на свободу. Для меня это вне сомнения, и я ручаюсь за него и его семью.
Лицо доктора Беккера омрачилось. Он посмотрел на Луция своим пронизывающим подозрительным взглядом и неодобрительно покачал головой:
— После каждой акции нас заваливают прошениями и жалобами подобного рода. В конце концов, в Гелиополе есть и другие переплетчики, не обязательно парсы, и они отлично работают. Или вы имеете в виду, что Проконсул лично заинтересован в этом Пери?
— Я не уполномочен делать подобное заявление. Я прошу вас рассматривать наш разговор как частный.
Доктор задумался на мгновение, потом встал.
— Потерпите минуточку. Я принесу дело из регистратуры.
Он вышел, оставил Луция наедине с черепами. Тишина была гнетущей, слышно было только жужжание вентилятора на стене. Казалось, что на какую-то долю секунды жужжание его прерывалось легким щелчком — словно хлопали ресницы, когда он моргал. Луций улыбнулся. Техника у доктора Беккера была не без дефекта. Тут дверь открылась, и вошел Беккер с досье в руках. Он открыл папку и начал изучать формуляр, записи в котором уже частично поблекли. Теперь его манеры и тон были совсем как у полицейского:
— Пери, Антонио, вдовец, шестидесяти трех лет, владелец дома № 10 по улице Митры. Переплетчик, позолотчик и торговец изящными изделиями из кожи; по происхождению из древних парсов, несколько поколений прожили в Гелиополе.
Потом он, казалось, пропустил некоторые записи, как бы не предназначавшиеся для Луция, и прочел вторую часть:
— Пери, Будур, двадцати пяти лет. Племянница вышеозначенного. Дочь Марцбана Пери и его жены Биргит, урожденной Торстенсон из Хаммерфеста. Полукровка, незамужняя, по образованию германистка, защищалась у профессора Фернкорна.
Он поднял голову и пожал плечами:
— Боюсь, тут я вам ничем не смогу помочь. Что касается старика, не может быть и речи. Да и племянница тоже, по сути дела, есть только одна слабая зацепка — полукровка, но она, однако, носит кошти.
Он явно колебался, потом спросил:
— При условии, конечно, что вы лично не заинтересованы в ее судьбе?
Луций почувствовал непристойность намека. У него было огромное желание встать, но он мгновенно увидел перед собой то ужасное место, где погибал человек, надеявшийся на него. Тут уж не оставалось ничего другого, как закрыть на все глаза и заговорить тем же языком, — отсюда никто не уходил незапятнанным. Он заставил себя улыбнуться улыбкой авгура:
— Ну видите ли, господин доктор…
Его смущение, похоже, доставило радость старому пруссаку. Как все полицейские, тот испытывал к офицерам Проконсула смешанное с ненавистью восхищение. Он потер руки:
— Конечно, конечно. Это меняет состав преступления, то есть я хотел сказать, проясняет его. В таких случаях допускаются исключения. Благоприятен и тот факт, что улица Митры относится к Верхнему городу и мы в некотором роде только доглядываем за ней.
Он нажал на кнопку. Писарь в затрепанном халате просунул из регистратуры голову в дверь. Беккер вынул из досье карточку и протянул ему.
— Бюттер, заготовьте мне на это имя приказ об освобождении из-под ареста — или нет, лучше заполните ордер на принудительную доставку лица.
Он повернулся к Луцию:
— Это, пожалуй, надежнее. Ведь, в конце концов, мы гарантируем только свободный выход из лагеря, но не ручаемся за дальнейшее. Настроения в городе носят все еще непредсказуемый характер.
Луций поблагодарил и взял бумагу, после того как Беккер подписал и поставил печать. Он попрощался, как полагалось по форме; своей цели он достиг, хотя ему и пришлось мистифицировать мотивы в духе вкусов головорезов этого подземелья.
Ситуация была новой для потомка родовых замков Бургляндии, он ощутил здесь свое бессилие.
Доктор Беккер, напротив, оставшись в своем кабинете с черепами, пришел в прекрасное настроение.
— Смотри, пожалуйста, вот тебе и полубоги.
Он произнес это наполовину как бы для себя, наполовину для писаря, ожидавшего его распоряжений. Он поручил ему сделать фонограмму беседы и добавил в качестве предваряющих слов следующее:
— Командор де Геер принадлежит к узкому кругу Проконсула. Для дальнейшего наблюдения приставить агента. Уведомить службу прослушивания телефонных разговоров. Рекомендовать также перевести Антонио Пери на особый режим содержания; факты указывают на него как на лицо, подозреваемое в продаже наркотиков. Предлагаю институт на Кастельмарино.
* * *
— Костар, все ясно?
— Положитесь на меня, командор.
Они возвратились во Дворец. Квартал парсов горел теперь ярким пламенем. Слышались взрывы в святилищах и молитвенных домах. Костар получил самые подробные инструкции. Он должен был взять крытую машину и проехать мимо лагерной охраны. Там он должен был предъявить ордер, подписанный доктором Беккером. Тогда ему выдадут заключенную. Он поедет с ней на аэродром или в порт, смотря по обстоятельствам. Луций дал ему единый билет энергиона с правом проезда на дальние расстояния и одновременно письмо, в котором он перепоручал Будур Пери одному своему гесперийскому агенту.
— И не выпускайте фройляйн Пери из виду, пока она не уедет.
Еще один громовой удар, за которым последовал взрыв, потряс воздух.
— Не забудьте письмо, Костар. А если вдруг случится нечто непредвиденное, я даю вам полномочия на любые действия, обеспечивающие безопасность фройляйн Пери. Я отдаю ее под вашу защиту.
— Будет исполнено, командор. Я пущу, если понадобится, в ход оружие.
Он отсалютовал и вышел, оставив Луция одного. Он немножко тяжеловат на поворотах. Может, надо было лучше послать Марио, но Костар надежнее, мелькнуло у него в голове. Он еще раз вспомнил то ужасное место, пыль, смертельный страх, пот. Ученый типа Беккера определял индексацию черепов, превращая это в оружие массового уничтожения. Тогда уж лучше иметь дело с волками. Их кровожадность угасает по мере насыщения. Правда, овцы сами затаптывают друг друга до смерти. Он постарался отогнать от себя подобные видения и заперся в кабинете, чтобы составить рапорт, которого с нетерпением ожидал Патрон. Беседу с Беккером он туда не включил.
Вторая половина дня прошла в большом напряжении. Вблизи энергиона были обнаружены мятежники. Курсанты Военной школы силой разогнали их. На окраине Верхнего города войска столкнулись с шествием демонстрантов. Массы были разогнаны огнеметами с летающих танков и загнаны в щели. Они рассеялись в нижней части Старого города, в гавани и неизвестно где еще. Новый город по ту сторону Корсо вышел из-под контроля, вспомогательные отряды и полиция перекрыли все проходы. В ответ там было впервые применено дальнобойное орудие. Танк на воздушной подушке загорелся и рухнул на землю. Патрон приказал немедленно отключить подачу энергии в тот сектор. Распространились слухи, что в лагерях массами ликвидируют парсов. Погромы и мародерство перекинулись и на квартал вилл. Патрон отдал командирам приказ о применении силы по законам военного времени.
Вечером было полное впечатление, что бой за власть, который кончится уничтожением одного из противников, неизбежен; прибыл Князь — над Дворцом и Центральным ведомством развевались теперь в зареве пожаров боевые флаги. На Корсо — центральной магистрали, разделявшей Старый и Новый город, было пусто. По обе стороны и вдоль всего проспекта стягивались силы. Намечалась большая резня.
Тем временем у мавретанцев, на Allee des Flamboyants, совещались. Обе стороны были втянуты покушением в куда более активные действия, чем то входило в их намерения. Столкновение, в результате которого город мог быть уничтожен, не устраивало ни тех, ни других. Князь, без сомнения, был сильнее в военном отношении, но тогда ему предстояло такое сомнительное приключение, как диктатура. Ландфогт считал для себя более приемлемым подрывать основы власти противника методом холодной войны, как до сих пор. Этот путь был для него надежнее.
Так у мавретанцев поздним вечером пришли к согласию. Страсти в душах этих холодных расчетливых людей улеглись. Силы были сбалансированы, мир восстановлен — войска вернулись в казармы. Составили коммюнике для опубликования в печати и спустили боевые флаги. Ландфогт и Проконсул выразили свое сожаление по поводу превышения власти. Б полночь они поставили свои подписи. Для совещавшихся дело завершилось холодным ужином с вином из погребов мавретанцев. Те были довольны, их девиз «Semper victrix»[61] получил подтверждение и на сей раз.
