— Просто беда, вы правы.
— Что — беда? — спросил Луций.
Они стояли сейчас в зале с болидами — «громовыми стрелами» Перуна — и ракетами, частично скомбинированными с взрывными и прицельными устройствами. Они были представлены всех размеров — от малых баллистических ракет до моделей, подпиравших своды потолка. Их вид вызывал в памяти исторический период Больших огневых ударов. Как всегда случается в истории, после первого, вызвавшего ужас, ошеломительного удара от этих средств была частично найдена защита, и тогда Регент засекретил их. У него не было нужды прибегать к разрушительной силе урана — равного противника не было; ни у кого не возникала даже мысль оказывать ему сопротивление. Но в то же время и страха уже тоже не было.
— Беда, что это только муляжи. Даже модели пришлось заполнить песком. Заряды отправлены в тайники энергиона.
— Думаю, дай вам волю, Сиверс, Гелиополь давно бы уже взлетел на воздух.
— Новый город, во всяком случае, командор. Снисходительность Проконсула становится непонятной; ему бы следовало расплавить Центральное ведомство. Гамма-лучами-5!
Он постучал при этом по маленькому самоуправляемому реактивному снаряду, приплюснутому с обеих сторон.
— Надо было дать ему эти боеприпасы. В мгновение ока порядок был бы восстановлен. Войска просто не понимают, что происходит.
— Князь ведь тоже не всевластен. Он не может снять оцепление. И кроме того, в огне сгорят бесчисленные массы людей, не имеющие никакого отношения к возникшим распрям. Или вас это нисколько не тревожит?
Главный пиротехник похлопал по орденским колодкам у себя на груди:
— Лес рубят — щепки летят, старая пословица. А где косят, там по цветочкам и птенчикам не плачут. Порядок правит миром, и приказы должны выполняться. Если Проконсул даст команду открыть огонь, военные рассуждать не будут. Таков устав, а все остальное — неподчинение приказу. Как пиротехник, я несу ответственность за взрывные устройства, и они сработают, пока старый Сиверс тут командует.
Луций кивнул.
— Это нам известно. Вы здесь на своем месте.
Он посмотрел на него. Открытый взгляд старого солдата, глядевшего на него с бесстрашием. Хороший человек, в ладу с собой — это ясно. Не исключено, что время от времени ходит к исповеди. Сомневаться в отпущении грехов не приходится. Какое это может иметь значение, скольких убьют — одного или сто тысяч? Это зависит от меры — кто какой барьер способен преступить, от потенциала эпохи. Еще Ламех хвастался тем, что убил Каина.
Это был тот тип людей, которых вынес крутой виток истории; они, начав рядовыми стрелками, возвысились в этом охваченном огнем мире. Свою родословную Сиверс вел от потомственных воинов; старые комендоры и канониры думали так же, как он.
Другой тип — это чистые технократы. Правда, было еще нечто среднее, прежде всего в истории летного дела. Старые рейтары спешились, коней оседлали кавалеристы, им на смену пришли механики-водители, никогда не знавшие ни коня, ни копья.
Часто при изучении старых военных материалов Луцию бросалась в глаза разница в лицах, в которых запечатлелась их судьба. У тех первых, которые почти все погибли в огне, были еще заметны переданные по наследству черты старой аристократии; потом сплошь шли лица, суть которых можно было обозначить как ничтожное угодничество, свидетельствующее о бездумности уничтожения, ставшего их основным делом. Лица эти были не лишены правильности черт, даже шарма, однако казалось, будто холст добротного портретиста подменили киноэкраном.
Луцию вспомнился один из первых репортажей, прочитанных им в архиве, это было интервью. Герой нации стер на рассвете с лица земли один из городов на Желтом море. Вечером в «Carlton» его навестили репортеры, где благодарный сенат чествовал его как спасителя отечества. Они нашли его бодрым и свежим, только что принявшим ванну, благоухающим хорошим мылом и табаком, вдыхающим аромат аэроионизатора, в меру торжествующим победу и уравновешенным. На столе — лавровый венок и горы телеграмм; громкоговорители возносят ему славу. Все внимают сообщениям, поступающим от разведывательной авиационной эскадрильи, кружащей над кратером, запекшимся в центре медной лазурью: по краям слышно гудение людских масс, похожее на рой пчел. Его сделали Великим комтуром,[64] осыпали орденами, денежными вознаграждениями, почестями. Его чествовали как мироносца, государства Лиги Наций соперничали друг с другом в воздании ему почестей. В нескольких словах коснулся он самой операции, описал технические детали, насколько это позволяла государственная тайна. На подлете, незадолго до решающего момента, его охватило сильное волнение, как на охоте, когда подстерегаешь дичь, но только значительно сильнее. Он попросил дать ему чашку крепкого черного кофе и принял одну таблетку титанина, невероятно повышающего волевые качества и обращающего дух в волю, концентрирующего ее. Потом он похвалил экипаж, гимн дружбе и товариществу завершал интервью.
Так оно и шло дальше, учение впрок не пошло. Правда, глухое предчувствие, что концы с концами не сходятся, не покидало всех. Неустанно искали виновного. После каждой войны, после всякой гражданской резни их находили пачками, но, стоило суду состояться, и все оставалось по-прежнему, даже становилось еще хуже. Каждый стремился найти во враге то, что было в нем самом, и тут же рвался, полный ненависти, в трибунал. Да, они даже возвышали себя до суда над Богом, допустившим такое, словно никогда не слыхали про Содом случай, подобные которому не раз повторялись в истории.
* * *
Конечно, за фигурами переднего края стояли другие, очень злые титаны духа, провидевшие игру насквозь и испытывавшие глубокое удовлетворение. Они поставили себе на службу демос, золото, несущую свет науку и объединили их силы в концентрированную власть.
Они появились почти внезапно, как чудовищная громада, выплывающая из расступившегося тумана. Еще Леонардо предвидел их появление. Их цель — вездесущее всемогущество в пространстве и времени. Техника была тем средством, с помощью которого они осуществили эту мечту. Они добрались до морских глубин и высших сфер эфирного пространства и захватили все континенты. То были сражения между Левиафаном, Бегемотом и диковинной птицей Феникс, владычицей царства огня. Они находились вне истории, их питали другие источники. Такие поэты, как Данте, Мильтон, Клопшток, познали их меру; только таким, как они, открылись ужасы бездны.
Подо мной пусть всемогущая поступь раздавит и море, и землю,Опустошит, проложив мне насильем ровный и гладкий путь.Тогда ад лицезрит с триумфом мой демонически-царственный гордый лик.
И еще:
Когда в недоступной вышине скопит силыСтрашная гроза, разверзнется тогда черное, как ночь, облако,Начиненное тысячами огненных стрел, взметнется одиноко ввысь несущим гибель пламенем.И если другие облака лишь задевают макушки кедров,То это испепелит покрытые лесами горы от края и до края небес,Обратит в руины, низринув огонь и грохот,Вознесшиеся шпилями дворцовых башен бесчисленные городаИ погребет их под своими же обломками.
* * *
Луций ощутил свою полную рассеянность, совершенно неуместную здесь. Он почти не слышал, пока они шли по залам, вопросов Главного пиротехника. А тот был необычайно оживлен, как всегда, когда его навещал гость из Дворца.
Наконец они были у цели — в огромном зале образцов. Стены сияли в бестеневом освещении. До самого потолка их занимали стеклянные шкафы. В них стояли манекены в рост человека — солдаты любого рода войск и любого звания в полном обмундировании, как на параде. Здесь было представлено полное снаряжение походной палатки, до последнего колышка и шнура, а также респираторы и кислородные аппараты для работы в загазованном помещении или, например, полный набор армейских фонофоров.
Большой зал экспонатов военного снаряжения являл собой квинтэссенцию владений Сиверса. Планы конструкторских бюро приобрели здесь свое материальное воплощение, приняли зримые формы, каждая из которых была образцом того, что в тысячекратном размере осело на военных складах. Этот зал был гордостью Главного пиротехника, свидетельством того, что он наилучшим образом может соответствовать любому желанию и заданию, исходящему от Дворца.
Они подошли к одному из огромных столов в центре зала. Луций раскрыл планшет со своими записями.
— Сиверс, вам придется лично взять всю подготовку полностью на себя. Речь идет о деле, которое касается только нас двоих и Патрона.
— Будет исполнено, командор.
Луций взял красный карандаш и стал отмечать по пунктам.
