Луций вернулся домой поздно. Его еще несколько раз вызывали к Патрону и посылали с разными миссиями. Потом он составил приказы в связи с участием курсантов Военной школы в защите расположенных вблизи энергиона пагосских ущелий и представил их Патрону. Юные воины хорошо показали себя в этот день. Промежутки заполнили разговоры по телефону и фонофору.
В вольере он наткнулся на Марио, который дожидался его в передней. Во второй половине дня он посылал его к разным людям, чтобы справиться, как у них дела. Все они, в том числе и Мелитта, были в безопасности. Квартира Антонио Пери была разграблена, но не сожжена. Марио казался странно возбужденным, словно опьяненным. Однако при той суматохе, что царила во Дворце и в городе, этому едва ли стоило удивляться. После того как он доложил о делах, он попросил еще выслушать его по личному вопросу.
— В такой час речь может идти только о чем-то очень важном, — сказал Луций.
— Да, конечно: мы просим вашего согласия на наш брак — Мелитта и я. Она ждет за дверью, мы помолвлены.
Луций был поражен, но потом пожал Марио руку.
— Я рад, что наш круг получит столь приятное пополнение. Вы будете счастливы с ней. Патер Феликс подтвердит вам это. Он знает ее с детства, он крестил ее. Вы сделали хороший выбор. Позовите вашу невесту и донну Эмилию тоже; мы поднимем бокалы за ваше счастливое будущее.
Марио медлил.
— Похоже, у вас еще что-то на сердце, Марио?
— Я кое о чем поговорил с Мелиттой — она рассказала мне о прогулке на Виньо-дель-Мар.
— И это правильно, Марио. Я думаю, что нет ничего такого, что она должна была бы скрывать от вас.
— Речь не об этом, командор. Да и к тому же она была до того, как дала мне слово, свободна.
Они еще раз подали друг другу руки, и тогда Марио поспешил к невесте. Поразительно было, как легко он справился с этим щекотливым моментом, проявив достоинство и либеральность. В этом сказался свободный образ жизни жителей Гелиополя. Вассал из Бургляндии, такой, как Костар, даже в мыслях не допустил бы ничего подобного.
Вернулся Марио, ведя за руку Мелитту, та так и сияла от счастья. За ними вошла донна Эмилия. В южной части города все еще полыхали пожары отсвет от них падал в комнату. Луций наполнил бокалы, они чокнулись.
В этот момент в дверях появился Костар с Будур Пери. Он был ранен, от виска до подбородка тянулся кровавый след. Парсейка, казалось, была совсем без сил, она еле стояла на ногах. Ее появление здесь смутило Луция, предполагавшего, что она давно уже далеко в море, и повергло его в большое смущение.
Донна Эмилия принесла таз с водой и промыла Костару рану — они попали под обстрел, его задело осколком. Потом она попотчевала обоих вином.
Костар начал рассказывать. Он предъявил у входа в лагерь, где уже началась резня, приказ доктора Беккера и без всяких затруднений добился освобождения заключенной. Однако у него сложилось такое впечатление, что в городе за ними шли по пятам. Они сначала окольными путями добрались до аэродрома. Однако самолеты не летали, и порт тоже был закрыт. Исключение составляли только правительственные корабли. Выход на набережную был перекрыт полицией. Прежде всего было крайне опасно, если кто-нибудь увидел бы кошти, а снять пояс Будур Пери отказалась.
На Корсо они попали под огонь, который велся от Центрального ведомства по летающим танкам. Шофер отказался дальше вести машину, им пришлось выйти. Чернь преследовала их, наседая со всех сторон. Костару удалось утихомирить толпу только тем, что он высоко поднял приказ о принудительной доставке арестованной, объявив парсейку государственным преступником. Словно чудом добрались они до Дворца, единственного, судя по ситуации, безопасного места.
Луций слушал его рассказ со всевозрастающим неудовольствием. Он спросил, узнали ли их при входе. Костар отрицал это; не замеченный в суматохе стражей, он провел Будур Пери по боковой лестнице.
— В хорошенькое положение вы меня поставили.
— Я хотел выполнить ваш приказ, командор. Вы ведь доверили мне даму.
Ответ расстроил Луция едва ли меньше, чем до того намеки Беккера. Ситуация была во всех отношениях щепетильной. Он смотрел на обоих, не зная, что предпринять. Будур заплакала, потом она встала.
— Я доставляю вам большие неудобства, господин де Геер. Прикажите отвести меня назад в лагерь, так будет лучше всего. В любом случае я благодарна вам. Вы много сделали для меня. Донна Эмилия обняла ее.
Мелитта присоединилась к ней. Они гладили плакавшую. Луций покраснел. Правильное решение было таким простым, таким очевидным. Ему стало стыдно, что он не понял сразу того, что было ясно всем остальным. Он сказал:
— Я был не прав, думая о своем удобстве. Простите меня. Указать вам на порог было бы еще хуже, чем совершить убийство, это означало бы проявить трусость.
Костар поступил правильно, я благодарен ему. Вы — мой гость, пока того требует ваша безопасность, я почту это за честь для себя.
Он обратился к донне Эмилии:
— Фройляйн Пери сейчас больше всего нуждается в отдыхе. Она будет жить в гостевой комнате. Пожалуйста, проводите ее туда.
Он повторил:
— Вы в безопасности. А завтра мы обсудим, что можно сделать для вашего дяди.
Марио, Костар и Мелитта поклялись хранить молчание. Будур Пери ушла с донной Эмилией. Луций остался один, день, полный контрастных впечатлений, все еще жил в его душе. Он погасил в комнатах свет и вышел на лоджию. Снизу доносились ритмично повторяющиеся выкрики: разносчики газет наперебой оповещали об экстренных выпусках. Ландфогт и Проконсул пришли к общему согласию, они прекращают открытую вражду. Город облегченно вздохнул. Сразу вспыхнул свет в окнах. Засияли главные улицы города, и вереницы огней побежали по изогнутому берегу бухты. Освещаемые красным светом боевые флаги на Дворце и Центральном ведомстве исчезли. Семьи сели за поздний ужин у своих очагов или в харчевнях. Жизнь в Гелиополе продолжалась.
Остались только холодные пепелища разрушенных и сожженных домов. Остались заключенные, для которых мучительно тянулось время. Остались и холодные тела убитых, с бледными, искаженными и чудовищно изуродованными лицами. Луна молча взирала на них сверху — привычная для нее ночная добыча с начала сотворения мира.
В арсенале
Луций проснулся рано, его сон был коротким, но крепким. Солнце вставало над морем, по синей глади которого скользили лодки — рыбаки возвращались с ночной ловли. Как часто в своих снах бродил он по лесам Бургляндии. В тенистой зелени порхал Карус, его сойка, с ласковым криком: «Луций — хороший».
Он сбросил одеяло. Наступил момент, которого каждое утро дожидался Аламут. По-кошачьи мягко он вспрыгивал на постель и, мурлыча, устраивался на теплом местечке, пока не входила донна Эмилия и не прогоняла его.
В соседней комнате раздавались звуки. Донна Эмилия готовила для Будур Пери ванну и завтрак. В ее хождениях взад и вперед, в тихом позвякивании посуды чувствовалась какая-то праздничность. Луций позвал Костара и попросил принести ему кофе; тот слышал, что гостья еще очень слаба. Луций велел Костару вывести лошадей и сказал, прощаясь с донной Эмилией:
— Кланяйтесь от меня фройляйн Пери, я вернусь домой поздно. Больше всего я прошу вас, Эмилия, следить за тем, чтобы двери были постоянно заперты. И нужно соблюдать также осторожность, если фройляйн Пери захочет выйти на лоджию. Не упоминайте ее имени в разговорах по фонофору. И по внутреннему телефону тоже.
— Не тревожьтесь об этом, Луций.
Этот день был им предназначен для визита в арсенал и для других приготовлений, связанных с операцией на Кастельмарино. Мелкие сюрпризы, как их называл Патрон, несмотря на объявленное перемирие, все еще продолжались. Но особенно не давал ему покоя сбитый танк.
Прежде чем оседлать коня, Луций еще раз детально просмотрел в кабинете все данные, скопившиеся за время сбора информации об этом острове, и инфрафотоснимки. Сведения были скудными и носили неопределенный характер. Лучшим источником оставались показания стражника, попавшего во время беспорядков на Виньо-дель-Мар в руки солдат и подвергнутого основательному допросу. Сообщение заканчивалось упоминанием о самоубийстве.
Они проскакали мимо собора и вдоль виноградников, окружавших «хозяйство Вольтерса». Народ, шедший с мессы и спешивший в сады и мастерские на работу, был настроен миролюбиво; чувствовалось, что он приветствует договоренность обоих властителей, а их обоюдное согласие рассматривает как добрый признак. В принципе народ любил мир и покой, спокойное течение своих будней с их мелкими заботами и ежедневной суетой торговлей, работами в саду, отдыхом вечерами в харчевнях Старого города или виноградных беседках у ворот виноделов, где собирались с детьми, домочадцами и кумовьями. Все это — приятное соединение часов безделья с часами работы, трудовых и праздничных дней, привычной, как мир, будничной жизни вдали от государственных дел — было им опять гарантировано. И это наполняло утро радостью.
