Посреди толпы, освещенная прожекторами, возвышалась эстрада. На ней, сменяя друг друга, выступали два породистых, голосистых певца. Когда-то, в дни советских государственных праздников, они исполняли песни покорителей космоса. Сегодня они вернулись к былому репертуару, который должен был напомнить людям, в какое страшное время они когда-то жили. Певцы поочередно исполняли: «Я – Земля…», «И снится мне не рокот космодрома…», «На пыльных тропинках далеких планет…», «Он сказал – поехали!..». После каждой песни обнимались, охлопывали друг друга по толстым бокам и спинам, один – в парике, другой – с характерным подергиванием большой, удобной для всяческих шляп головы.
Тут же был установлен точный аналог космической станции «Мир», привезенный из научного института, напоминал огромную бабочку с распростертыми серебристыми крыльями, округлым туловом, сферической головой. На этот драгоценный объект был открыт доступ участникам празднества, чтобы те могли представить, что именно будет сгорать в плотных слоях атмосферы, куда направит станцию сигнал торможения. Этот сигнал простым нажатием кнопки было поручено произвести самому популярному в стране юмористу, пухленькому, словно рисовая котлетка, от шуток которого начинали трястись младенцы в утробах, да так и рождались с улыбкой, хотя и мертвые… На борт станции поднимались граждане, и за скромную плату молодой бизнесмен, производящий тальк для дамских подмышек, мог посидеть за пультом управления, чеченец – хозяин игральных автоматов – мог помочиться в специальном биотуалете, а владелец частной бани с бассейном и девочками мог принять душ в тесной космической сауне… Все выходили наружу с презрительными улыбками, сострадая тем несчастным, кто создавал эту неудобную станцию и летал на ней.
Огражденная от нетерпеливой толпы, построенная амфитеатром, возвышалась гостевая трибуна. Напоминая римский Колизей, она была построена таким образом, что небо, уже темное, с проступившими звездами, было ареной, где ожидалось сожжение станции. Каждое кресло, со своим номером, было снабжено небольшой подзорной трубой. На эту трибуну не торопясь, благосклонно поглядывая на толпу, поднимались именитые гости, те, кто столь много потрудился для расчистки околоземного пространства от мусора рухнувшей советской цивилизации.
То были космонавты, обратившиеся с открытым письмом к Президенту России с требованием скорейшего сожжения станции. Многие теперь специально прилетели из Хьюстона, где работали мойщиками окон, радостно улыбались, обменивались новостями о новых американских программах, об успешных запусках космического челнока «Колумбия», куда израильский «астронавт» доставил Книгу Завета, совмещенную с лазерной пушкой. О Марсианском проекте, в котором русский космонавт, по особой договоренности президентов двух стран, был включен в эксперимент по размножению кроликов в невесомости.
Следом за космонавтами на трибуну поднимались прославленные конструкторы ракет, космических кораблей, спутников и стартовых установок, которые с облегчением передали свои заводы, конструкторские бюро и космодромы в руки талантливых предпринимателей, не отравленных утопией покорения Космоса: в цехах былых заводов-гигантов выращивали в неограниченных количествах щавель и зеленый лук, отправляя на экспорт в засушливую Монголию; в лабораториях наладили выпуск конфетти, незаменимого при проводах Масленицы; на полигонах, где всегда было много елок, устроили охотничьи заказники, в которых богатые иностранцы могли поохотиться на медведей и бурундуков.
Места на трибуне занимали генералы с двуглавыми российскими орлами на тульях натовских фуражек, с лампасами, которые служили системами обогрева брюк, создавая в штанинах приятный микроклимат. Генералитет похохатывал, обменивался солеными, с привкусом казармы, шуточками, делился впечатлениями о недавних маневрах, прошедших на Куликовом поле с участием элитных Стрелецкого и Засадного полков.
Тут же был дипломатический корпус, причем бросалось в глаза, что послы Америки и Китая уселись в одно кресло, американец устроился на коленях китайца, и оба, закрывшись газетой «Вашингтон пост», занимались однополой любовью.
Кресла в первом ряду, числом четырнадцать, занимали самые именитые, вельможные гости: спикер Государственной думы Утка, странно ассоциирующий себя с летающей, подлежащей сожжению станцией, а потому явившийся с портативным огнетушителем; спикер Совета Федерации, славный тем, что великолепно воспроизводил губами звук, который раздавался в президентском желудке, а иногда и в кишечнике, именно он впервые, как бы вскользь, озвучил желание народа перейти от президентской республики к монархии; Мэр, нарочито подвижный и бодрый, весь из мускулов, промытых желваков, натренированных сухожилий, напоминавший симпатичного носорога, было видно, что он гордится звездным небом, расчищенным стараниями его воздушных дворников; Плинтус, неповоротливый, на кривых ногах, волоча со ступени на ступень отвисший пеликаний зоб, благосклонно сующий в чужие ладони свою, со сросшимися пальцами, остроумно пошутил, проходя мимо посла Соединенных Штатов: «Сэр, мы гасим сегодня одну небесную звезду, но зажигаем сорок шесть новых», – посланец Вашингтона, пыхтя, ничего не ответил, а обнимавший его китаец произнес: «Не месай!..» Следом поднимались губернаторы, олигархи, темноликий Патриарх, куривший «гавану» производства Валаамской табачной фабрики, и, наконец, блистательный Роткопф с огненно-рыжими, до плеч, волосами, пропускавший вперед Модельера, скромно одетого в поношенный мундир штабс-капитана уланского полка.
– А где Президент? – Роткопф красивым движением головы отбросил назад медные кудри.
– Он отбыл в Германию на подписание двустороннего соглашения, согласно которому запускается гигантский мусоропровод из Европы в Россию, поставляющий нам промышленные отходы, в том числе и радиоактивные… – Модельер стряхнул с серебряного эполета пылинку. – От этого, как вы понимаете, зависит судьба нашей индустрии. Мы с вами здесь отдыхаем, а Президент работает!
– Жаль, что он не сможет насладиться предстоящим зрелищем…
– Он узнает о нем из наших пересказов и из теленовостей…
Оба поднимались по ступеням, готовясь занять предназначенные места. На билете Роткопфа была начертана цифра «13», а у Модельера – «14».
– Несчастливый номер. – Роткопф сокрушенно опустился в кресло. – Вечно мне не везет… Рыжий, да еще и тринадцать. Как не почувствовать своей неполноценности…
– Давайте поменяемся… Садитесь на мое, четырнадцатое кресло. Хоть наполовину вас разгружу…
– Да нет, семь бед – один ответ! – печально махнул рукой Роткопф, удобно располагаясь в кресле. Модельер успел различить в его глазах молниеносную вспышку, какая случается в перегорающей электрической лампочке. Мысленно усмехнулся.
– Повторяю, я готов занять место тринадцать и испытать на себе все превратности судьбы…
– Каждому свое, – голосом фаталиста ответил Роткопф, с тайным волнением представляя, как далеко по орбите мчится космическая бабочка, приближаясь к Москве. Боевой лазер, установленный среди ее сочленений и крыльев, готов выпустить огненное точное жало в кресло номер 14 и, перед тем как сгореть и исчезнуть, вонзить в ненавистного Модельера свое острие.
– А где наш милый Буранчик? – поинтересовался Роткопф. – Ведь он – главный режиссер этого космического театра…
– Вы правы… Когда сегодня утром он мне позвонил, я так и назвал его – «космический Мейерхольд». Буранчик находится в Центре управления полетами и оттуда режиссирует спектакль.
Между тем в вечернем воздухе, среди фиолетовых фонарей, игрушечных фонариков, мерцающих светляков, прозвучал торжественный голос, напоминающий взволнованный державный баритон диктора, объявлявшего когда-то о первом запуске человека в космос:
– Работают все телевизионные каналы и радиостанции России!.. До торжественного сожжения космической станции «Мир» осталось десять минут!..
На эстраде грянула бравурная мелодия. Два певца, один в парике, другой с легким подергиванием головы, обнялись и дуэтом запели песню тоталитарного прошлого: «Орлята учатся летать…»
Сразу же после песни прожектора осветили пульт, на котором краснела огромная кнопка. Юморист, кому правительство поручило нажать кнопку и начать снижение станции в плотные слои атмосферы, подошел к микрофону и с листа, поглядывая темными, как маслинки, глазками, усмехаясь сладким и липким, как карамелька, ртом, зачитал анекдот той поры, когда свирепые наследники Сталина один за другим отправлялись в космические полеты.
– Абрамович тоже полетел в космос, но забыл свой космический позывной. Выходит по рации на соседний космический корабль: «Сокол», «Сокол», я – Абрамович!.. Кто я?..» Ответа нет. Он снова: «Сокол», «Сокол», я – Абрамович!.. Кто я?..» Нет ответа. Он в третий раз: «Сокол», ну, пожалуйста, ну я – Абрамович! Кто я?» – «Ты – жопа!» – был ответ.
