У входа в подвал, в теньке, отец ремонтировал сапоги и туфли горожан. Сапожник Виссарион Джугашвили рано умер от пьянства. Сапоги тем не менее шил классные. В своем роде художник. Как это обычно бывает, сын отца-алкоголика, настрадавшийся от отца, Сталин впоследствии пил мало. Он, правда, любил, когда у него за столом люди напивались, но это была особая черта мстительности. Мстительность при помощи спаивания.
Сталин — это псевдоним, который он сам в молодые годы себе и придумал. В те времена любили псевдонимы, через которые просвечивал жутковато-непреклонный смысл. Каменев — это тоже псевдоним товарища Розенфельда Льва Борисовича. Сталь, конечно, камень не точит, но его, камень, точит время. А как молодой Скрябин стал Молотовым!
Вожди, его товарищи, все время крутят губой и постоянно подчеркивают, что он, Сталин, дескать, не теоретик, революционер второго сорта, всего лишь организатор и партаппаратчик. Они кичатся тем, как рано, раньше Сталина, получили широкую известность в революционной среде. Но это дело обычное: еврейские юноши обладают быстрым, скоро зреющим и гибким умом. Троцкий, например, который сам стал большевиком лишь в семнадцатом году, все время, постоянно высчитывал, чтобы хоть как-то унизить его, Сталина, кто за кем и когда, в каком году стал членом ЦК, кого за кем записали в протоколе: Сталина за Каменевым или Зиновьевым или Ленина за Плехановым? Иногда недобросовестные секретари в этих списках Сталина пропускали. Ну а кто придавал этому в те времена особое значение? Троцкий ищет место для собственного бессмертия и желает растолкать всех в истории. Он все еще не может забыть, как в семнадцатом (Троцкий приехал в Петроград вслед за Лениным, в мае) Ленин с Каменевым и Зиновьевым уговаривали, упрашивали его оставить своих меньшевиков и переходить к ним, к большинству, которое тогда было меньшинством. Ленин понимал, как в тот момент Троцкий с его огромными связями в Советах был нужен им всем. Вот здесь он, Сталин, и учился революционной тактике и принципиальности у Ленина. Уже после того, как назначили и объявили правительство, уже после того, как взяли, разгромив женский батальон, Зимний, уже после того, как пролетело несколько этих последних бессонных, головокружительных дней, уже 26-го под утро кто-то постелил на полу одеяло, положил подушки, и Владимира Ильича уложили хоть на пару часиков соснуть рядом с его бывшим недругом Троцким. Этот случай стал хорошим для Сталина уроком. Про себя Сталин всегда мог сказать, что он любил учиться.
Кто медленно начинает, тот не обязательно последним приходит к цели. Сталин в партии тоже не мальчик, просто он работал на Кавказе в других условиях. Ненависть к угнетателям и стремление разрушить этот несправедливый мир у него возникли не позже, чем у этих кичливых кудрявоголовых барчат. Он никогда не забудет тех оскорбительных дней юности. Пусть все по привычке любят свои юные годы, он их ненавидит, это были годы унижений. Разве он забудет когда-нибудь, как ходил зимой в школу в войлочной шапке и с красной ситцевой сумкой для книг и тетрадей через плечо. Это было Горийское духовное училище, куда мать, прачка Кеке, с большим трудом его устроила. Обстирывала учителей и школу. Боже мой, как он всю жизнь любил свою худенькую, неграмотную мать… Преподавали в училище по-русски. Он, Сталин, знал, чем отличался от своих товарищей: у него была прекрасная память, так быстро и цепко не запоминал в школе никто, и еще он понимал, что все его будущее так или иначе будет связано с Россией и русским языком. Он уже тогда старался любить Россию.
Сейчас они все, эти вожди и так называемые его товарищи, считают себя учениками Ленина. Но кто почти вслепую, не будучи с Лениным знаком, так самоотверженно и горячо отстаивал его позицию и позицию ленинской «Искры»? Ах, вы этого не заметили, потому что он, Сталин, писал на грубом грузинском языке, и не на берегу Сены, Темзы или озера Камо. Сталин пока не будет вам об этом напоминать, жизнь длинная, и это в свое время и в своем месте вспомнится само собой. Когда-нибудь — он, Сталин, не очень нетерпелив — он тоже, как его тщеславные товарищи-писатели, начнет выпускать свое собрание сочинений, и там посмотрим, сколько этого «неизвестного» гордым товарищам «грузинского текста» окажется перед первой его «съездовской речью» в апреле 1906 года в Стокгольме. Совсем немало он написал, прежде чем вы, рано вызревшие вожди, его впервые услышали.
Боже мой, как наивен и даже отчасти смешон его первый текст, который он напечатал в газете «Брдзола» («Борьба»). Написанный недавним семинаристом, текст был без подписи, потому что шел как редакционный. Текст 1901 года — ему 22 года. Итак, редакция считала:
«Уверенные в том, что для сознательных читателей-грузин свободное периодическое издание является насущным вопросом; уверенные, что сегодня этот вопрос должен быть разрешен и дальнейшее промедление нанесет только ущерб нашему общему делу; уверенные, что каждый сознательный читатель с удовлетворением встретит такого рода издание и с своей стороны окажет ему всяческую помощь, — мы, одна группа грузинских революционных социал-демократов, идем навстречу этой потребности, стремясь, по мере наших сил, удовлетворить желание читателей. Мы выпускаем первый номер первой грузинской свободной газеты «Брдзола».
Конечно, ему некогда было «создавать» себе имя. Он был в самой гуще партийной работы среди отсталого и косного населения на темной окраине империи. Тяжелый рутинный труд, который поддерживался только чувством справедливости, бившимся в молодой груди. Он тогда еще писал стихи и сейчас с некоторым удовлетворением может сказать: кое-что было опубликовано в легальной прессе, а одно стихотворение даже напечатано в антологии.
Раскрылся розовый бутон,
Прильнул к фиалке голубой,
И, легким ветром пробужден,
Склонился ландыш над травой.
Пел жаворонок в синеве,
Взлетая выше облаков,
И сладкозвучный соловей
Пел детям песню из кустов:
«Цвети, о Грузия моя!
Пусть мир царит в родном краю!
А вы учебою, друзья,
Прославьте Родину свою!»
Ему даже пророчили поэтическое будущее. Но поэт не состоялся, его место занял партийный поденщик. А сначала не состоялся, как ни мечтала об этом его мать, прачка Кеке, православный священник. Кем мог бы стать ее сын, сын прачки? За царем шел губернатор, а за губернатором православный священник. Как царю, ему все целовали руку. «В 11 часов мною, — это запись марта 1897 года в кондуитном журнале Тифлисской духовной семинарии, — отобрана у Джугашвили Иосифа книга «Литературное развитие народных рас», автор Летурно, взятая им из «Дешевой библиотеки»; в книге оказался и абонементный листок. Читал названную книгу Джугашвили на церковной лестнице. В чтении книг из «Дешевой библиотеки» названный ученик замечается уже 13-й раз». Ни читать неизвестные книги, ни состоять читателями библиотеки семинаристам не разрешалось. Боже мой, как, уже с юности, он любил русскую литературу! Нет, любую литературу. Какой невероятный мир она представляла! Даже его молодая партийная, политическая кличка Коба была из литературы — так звали героя повести А. Казбеги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
