Жаклин жила в другом мире – навязчивый бред о мести односельчанам, безумная любовь к ее бошу, отвращение к ребенку, которого она истязала, но иногда ассоциировала с любовником. Между словами угадывалось, что она использовала его в сексуальном плане. Некоторые записи было невыносимо читать: как она прижигала его сигаретой, резала ножом, гонялась за ним среди отбросов по закоулкам заледеневшего дома, чтобы «кое-что ему сделать».
Ребенок был помещен под государственную опеку. В документах не объяснялось, почему его назвали Грегуаром. После многих месяцев в педиатрическом институте психиатрии его отправили в детский дом недалеко от Суассона, потом в приют в Бове, дальше – приемная семья в парижском предместье. В папке содержались кое-какие следы этих лет врастания в общество: Грегуар приспосабливается, но ему так и не удастся нагнать школьное отставание.
Эрван воображал, что мог представлять собой мозг мальчика после всех испытаний, которые тот перенес: травмы, расстройства, фрустрации, которые готовы были выплеснуться жестокостью и безумием. Кстати, выписки из школьных заведений сигнализировали о проблемах – кражи, драки, грубые оскорбления.
В результате, получив свидетельство о школьном образовании, Грегуар уходит в армию и становится полицейским – как говорили в те времена, «охранником порядка». Он начинает вести себя лучше. Форма и дисциплина возвращают его к нормальной жизни, по крайней мере внешне.
Эрван прикинул, до какой же степени Старик всю свою жизнь врал, придумывая себе бретонские корни, теша себя принадлежностью к старинному роду, он, маленький бастард, дитя позора и предательства. Еще одно обстоятельство усугубляло его волнение: до него эти страницы прочел де Пернек и оставил свои пометки, подчеркивая некоторые абзацы, добавляя на полях комментарии. Психиатр был увлечен столь интересным случаем: он сделал из Грегуара, затерянного в тропиках молодого копа, подопытного кролика, предмет изучения – и экспериментов.
Остальная часть досье для Эрвана представляла меньше интереса: он видел отца таким, каким всегда его знал. Начинающий агент и стукач, жадный до власти, готовый использовать информацию, которую собирал что среди левых, что среди правых. Доклады Общей разведки и Дирекции слежения за территориями свидетельствовали, что молодой революционер уже в мае 1968-го служил тройным агентом между троцкистами, SAC[76] и копами-социалистами, пока не запутался в собственных ипостасях: перебрав амфетаминов, он набросился на одного из фашиствующих молодчиков, хотя на тот момент сражался на стороне своих настоящих-фальшивых сотоварищей из SAC. Он едва избежал увольнения из полиции – исключительно благодаря сведениям, которые добыл для параллельной полицейской операции, – но вскоре был отправлен в изгнание в Габон, чтобы сформировать личную гвардию Омара Бонго. Так родился легендарный Морван, охотник на убийц и тайный агент.
До самого рассвета Эрван переваривал эту информацию, возвращаясь постоянно к истокам, к Kleiner Bastard первых лет. На данный момент он не представлял, как применить свое открытие, но его собственные заключения были ошеломительными: совершенно иной взгляд на отца, этого монстра, палача матери, главного мерзавца…
Он все еще витал в своих мыслях, когда телефон завибрировал. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы распознать новое ощущение, – в позе зародыша его затекшее тело потеряло всякую чувствительность, – потом он медленно вытянул аппарат из мокрого рюкзака и посмотрел на экран: отец.
Он собирался ответить, когда осознал два факта.
Первый: солнце уже взошло.
Второй: он горько плакал.
65Всю ночь Морван спускался вниз по реке на своей пироге с мотором вместе с Кроссом и молчаливым рулевым – про него можно было бы забыть, если бы он не обходил с такой легкостью все ловушки, расставленные течениями и стремнинами. Около трех часов ночи Морван обнаружил, что сын несколько раз пытался с ним связаться – и он пропустил звонок! Он перезванивал ему до самого рассвета, но все впустую. Наконец Эрван ответил.
– Как там дела? – с ходу начал Морван без предисловий.
– Припекает. И сразу со всех сторон.
– Мы слышали стрельбу.
– Сейчас затихло.
– До следующего раза. Где Сальво?
– Ты знаешь Сальво?
– А ты что думал? Что я тебе дам уехать без прикрытия?
Повисла пауза, как если бы Эрван на том конце пытался прикинуть, до какой степени его поимели. И никаких сожалений по этому поводу: за своими нужно всегда приглядывать. Кстати, баньямуленге морочил голову и ему тоже.
– Он исчез. С чемоданом, набитым бабками…
– Для кого?
– Для Духа Мертвых.
Ничего удивительного: Сальво, будучи наполовину конголезцем, а наполовину тутси, всегда служил курьером, посредником между двумя народами, которые друг друга ненавидели. Одним махом он убивал трех зайцев: взяв бабки у Морвана за то, чтобы сопровождать сына, а у Эрвана за то, чтобы помочь в расследовании, он добрался до Лонтано, чтобы передать деньги за какой-то трафик и получить свой процент. Он заполучил и четвертого зайца, испарившись вместе с доверенным капиталом.
Эрван подтвердил – голос у него был и прерывистый, и измотанный:
– Не знаю, чего эта скотина добивалась… Проделать такой путь вместе со мной, чтобы исчезнуть в последний момент. Проще было сесть в самолет вместе с тем чемоданом и улететь в Европу.
А вот Морван догадался, каков был план: смерть Эрвана послужила бы дымовой завесой, чтобы исчезнуть, – чего уж лучше, чем кончина француза, чтобы отвлечь все внимание. Что до тутси, им оставалось бы списать эти бабки на «прибыли и убытки». Тварь черномазая… «Искусство морочить голову» еще должно быть написано каким-нибудь Сунь Цзы[77] африканского рóзлива.
– А «Вентимилья»?
– Она не стала ждать.
Морван свирепо рассмеялся:
– Ну что ж, птенчик мой, тебе повезло, что я еду тебя подобрать.
– Что?
– А ты думал, что я дам тебя слопать этим дикарям?
– Не надо мне этого геморроя. Я позвонил Понтуазо, руководителю штаба MONUSCO в Лубумбаши. Меня перебросят в столицу через несколько часов.
Неглупо: в джунглях Катанги силы ООН, несмотря на то что им платили миллионы, лишь бы не дергались, оставались единственной данностью, которой можно довериться. Морван видел квебекца всего один раз: парень, вырубленный, как сейф, с физиономией, слепленной из рисовой молочной каши, и болтающий на каком-то тарабарском наречии. Совершенно невозможно понять, чего он стоит: придется судить по делам.
Продолжая размышлять, он любовался пейзажем. Лодка разрезала волны, образуя два пенных золотистых крыла по обе стороны форштевня. Всю ночь он ждал этого момента: восхода солнца. Насколько хватало глаз, джунгли потрескивали, осыпанные феерической золотой пыльцой.
– Когда они явятся?
– Утром. На вертушке. Они должны позвонить.
Понтуазо не возьмет «пуму»[78] – слишком тяжелый и шумный, ни «апаш» или «тигр» – слишком агрессивные. Скорее уж «дофин», который придаст их вылазке вид спасательной операции на воде. В любом случае это дорого обойдется одному несчастному мудаку, имевшему глупость сунуться в зону военного конфликта. Не считая того, что какой-нибудь псих с гранатометом может принять их за подходящую цель, – на земле Катанги возможны любые перепады настроения.
– Куда именно ты забился?
– В пень.
Морван прыснул – не стоит пренебрегать маленькими радостями, когда имеешь дело с африканским чувством юмора.
– Вот и не дергайся. Я буду в Лонтано ближе к полудню.
– Папа, я ценю твои усилия, но можешь возвращаться, откуда пришел.
– Не думаю, что ты сейчас в том положении, чтобы спорить.
– Говорю же, Понтуазо…
– Не вижу перебора в том, что нам придется подтирать тебе задницу на пару. Оставайся, где ты есть, и спокойно дождись меня.
– Нет. Мне еще надо кой-кого повидать на том берегу.
Фаустин Муниазера.
– Будь ты собакой, тебя бы давно усыпили. Ты когда-нибудь остановишься, мать твою? Или так и будешь разыгрывать из себя кроху Мегрэ и носиться очертя голову с пером в жопе, когда отовсюду палят? И пусть вертолеты по черт-те сколько миллионов евро за штуку летают за тобой, а бедный папаша гребет в твоем направлении на сраной пироге?
Эрван тоже засмеялся: контраст между возможностями MONUSCO и отца не мог его не позабавить.
– Еще раз повторяю, я ценю твое желание…
– Кто твой свидетель? – спросил Грегуар для вида.
– Мефисто, глава Интерахамве. Полагаю, это имя тебе кое о чем говорит.
– Думаешь, тебе удастся что-то из него вытянуть? – бросил он, не реагируя на замечание сына.
– Имеет смысл попробовать.
– И как ты собираешься его найти?
– Пойду от трупа к трупу.
– А как переплывешь реку?
Эрван не ответил, безусловно оценив абсурдность своего положения. Но Морван не стал зацикливаться на этой трудности: его упертый сынок и тут выпутается.
