Фриц запнулся, разразился потоком грязных ругательств и, развернувшись, бросился на меня. Я кувыркнулся в сторону прямо из положения выпада, уходя с пути этого носорога, и, лежа на спине, еще раз «приласкал» арийскую ляжку ремнем. Шлосс как раз перенес на эту ногу вес всего тела, так что после обжигающего «горчичника» мышцы непроизвольно сократились, и мой противник кубарем покатился по земле.
Первый раунд был за мной. Я поднялся на ноги. Над лагерной «площадью» воцарилась мертвая тишина. Лица «наших» осветились надеждой, в то время как немцы пребывали в состоянии молчаливого недоумения.
Шлосс поднялся с земли, однако вопреки моим ожиданиям не бросился сразу на меня, а застыл на месте. Я заметил, что он осторожно потирает ушибленную ногу.
Я расправил плечи и, щурясь, посмотрел вверх. В пронзительно-голубом небе беззвучно скользили редкие облака, какая-то крупная птица, может, орел, а может, и ястреб, расправив крылья, нарезала круги над лагерем. «Эх, хорошо как!» – с этой мыслью я отпрыгнул метра на полтора вправо, заставляя бросившегося на меня немца «провалиться» и одновременно уходя из зоны досягаемости его булавы. Немцы из числа зрителей заулюлюкали. Я бросил быстрый взгляд на крыльцо караульного помещения. «О, порядок!» – судя по немного неестественной позе пулеметчика, сидевшего, привалившись к широкому плечу командира, мужики уже играли по полной.
Мой противник сделал очередной ход. Пара коротких шагов по направлению ко мне, а затем – рывок в сторону «артиллериста». Я понял, что не успеваю перехватить Шлосса! Но раненый парень сам оказался не лыком шит – он припустил бегом вокруг площадки, и шипастая дубинка с воем рассекла воздух сантиметрах в пятнадцати у него за спиной!
Я напряг память и выкрикнул, обращаясь к нашему противнику:
– Hey! Schweinehund! Willst du endlich kömpfen oder bist du auf der Hasenjagd?[88]
Кто-то из немцев заржал, а Шлосс, похоже, разозлился по-настоящему. Мы быстро пошли навстречу друг другу. В тот момент, когда нас разделяло метра два, немец решил воспользоваться своим преиму-ществом и, хекнув, нанес удар. Шипастая дубинка устремилась ко мне по широкой горизонтальной дуге…
Как говаривал один из моих наставников, «чтобы поймать предмет, надо просто протянуть руку». И заставлял нас делать одно крайне занятное упражнение: вы встаете лицом к стене в двух-трех метрах от нее, а ваш партнер начинает кидать в стену теннисные мячики. Ваша задача – поймать их после отскока. После трех лет упражнений реакция улучшается настолько, что мне удавалось ловить мяч, когда он летел еще к стене. А тут дубинка, траекторию которой можно определить по положению медленно движущегося плеча. Ха! И моя правая рука бросила в лицо немцу скатанный ремень, а левая перехватила палицу чуть ниже шипастой «головы». Сам же я развернулся к противнику правым боком. Освободившаяся правая подбивает локоть одноименной руки противника вверх и тут же бьет наотмашь в подмышку. Немца скрючивает, а дубинка оказывается у меня. Пируэт – и я стою за спиной у немца. «Хм, а это что за знакомые хлопки доносятся откуда-то из-за караулки?» – и, перехватив с проворотом дубинку, я пинаю Шлосса в почку.
Крик «Стоять!» переводчика сливается с пистолетным выстрелом у меня за спиной, а с одной из вышек, раскинув руки, рушится вниз головой часовой.
Взгляд со стороны. Тотен[89]
Чтобы выглядеть уверенным и даже немного скучающим, пришлось мобилизовать все свои актерские навыки. Хорошо еще, что некоторый опыт публичных выступлений имеется, а если покраснею от волнения, так всегда на жару списать можно. Однако Сашина смена планов выбила меня из колеи. Идя к воротам, уверенности я не ощущал никакой. Да и откуда возьмется она, эта уверенность? Я же не зубр спецназа. Роль «живца» меня не радовала совершенно. Я посреди взвода немцев, можно сказать, совершенно один и с задачей не только максимум народу положить, но и живым оттуда вернуться. Впрочем, очередность и приоритеты я для себя тут же поменял местами: заварить кашу, выбраться, а дальше уже старшие товарищи «доработают-дочистят».
Пришло осознание, что сегодняшняя переделка – это, по сути, экзамен на «профпригодность» и боевую зрелость. Либо я его сдаю, либо… Либо мне будет уже все равно. Радости подобные мысли мне не доставляли, равно как и необходимость «уработать», как сказал командир, фельдфебеля и ближайшее окружение. Пока что я не понимал, смогу ли я вообще спустить курок, ведь разница все же была существенная: стрелять в бою по мелькающим то тут, то там «целям» или накоротке, в упор – по людям, с которыми еще пару минут назад разговаривал. Я, правда, предполагал, что «старики» эту разницу уже давно для себя нивелировали, но легче мне от этого никак не становилось.
Продолжая терзания в стиле «тварь ли я дрожащая или право имею», я дошагал до своего места в партере – лавки весьма потрепанного вида, и еще более пыльной и грязной, чем наша машина, проехавшая бог знает сколько километров по проселку. Садиться на этот шедевр деревенского мебельного искусства желания не было никакого. Я уж хотел было сказать что-то фельдфебелю про чистоту и порядок, как взгляд мой уперся во второго сопровождающего. Накатило на меня так, что я чуть не бросился на гада! Это был тот самый унтер, который расстреливал наших за забором. Узнал я, конечно, не лицо – темно тогда было, а очень характерное движение рукой. Какое-то дерганое, что ли… Именно этим жестом он звал бойца из свежевыкопанной могилы, а сейчас он приглашал меня присесть. Сердце бешено колотилось, но уже не от страха, как до этого, а от ненависти. Тебя, гада, я не то что уработаю – убью голыми руками на хрен! Что-то в голове щелкнуло, и теперь мозг, забыв о рефлексиях и Достоевском, начал усиленно работать совершенно в другом ключе: «Будь вежлив и профессионален, но держи в голове план, как убить всех вокруг». Уже без всяких разговоров я смахнул пыль с лавки и уселся на краю, оставляя немцам место слева от себя. Теперь остается только вытащить пистолет и расстрелять обоих.
Усевшись и взглянув в сторону арены, я заметил высунувшегося из-за спин других заключенных человека, делающего какие-то странные пассы руками. Антон! Он отчаянно пытался мне что-то «сказать», но то ли от волнения, то ли оттого, что его постоянно загораживали спины других пленных, я разобрал лишь: «Я валю того здорового, а ты начинай шуметь». Ощущение близости друга, а также того, что он уже овладел ситуацией, здорово успокаивало. Он видит больше и соображает быстрее меня, значит, я могу действовать, а он легко подхватит и доведет до конца. Как показать ему, что я его увидел и понял (хотя бы частично)? Подмигнуть!
Заорал переводчик, исполнявший роль конферансье, а я все пытался сообразить, что и в каком порядке мне делать. У меня есть пистолет, из которого я ни разу не стрелял. Собирался все, собирался…
Кобура – не привычный мне тактический «Сафариленд», из коего даже полупарализованный дилетант вытащит оружие меньше чем за две секунды, а закрытая форменная. Хорошо еще, что пользоваться всеми приспособлениями немецкой униформы и амуниции меня экспресс-методом научил знатный реконструктор Люк. В общем, быстрое выхватывание в стиле ганфайтеров Дикого Запада или современных спецназовцев не катило. Зная это, я еще в машине дослал патрон в патронник и снял пистолет с предохранителя, а входя на территорию лагеря, незаметно расстегнул кобуру. Конечно, это – нарушение техники безопасности, но это должно сэкономить так необходимые мне мгновения.
Итак, сначала унтер, затем фельдфебель, сзади, слава богу, никого – по башке мне резко не дадут. Солдаты вокруг импровизированной арены довольно расслаблены, на меня не смотрят. Подозреваю, боятся смотреть на офицера СС. «Ха-ха! – усмехнулся я себе. – Теперь мне точно не отвертеться от нацистского происхождения моего позывного, только нарукавной ленты правильной не хватает». Пулеметчики на вышках – цель Люка и командира, караулка за Бродягой, а вот с солдатами возле арены предстоит иметь дело мне. Но без посторонней помощи мне с ними никак не справиться. Значит, попробуем натравить на них толпу, главное, чтобы меня заодно с ними не прихлопнули!
Пока я решал, кого первого и как, передо мной происходила игра в любимом стиле Арта: «Чем больше шкаф, тем громче падает». Все внимание «почтенной публики» было сосредоточено на схватке, на меня никто не смотрел. Зато я заметил, как исчез за караулкой Бродяга, а Фермер «задавил» пулеметчика на крыльце. Я уже осторожно приподнял клапан кобуры и начал потихоньку вытаскивать пистолет. И тут Тоха бросил играть в кошки-мышки и поймал верзилу на противоходе. Пора! Резким движением выдергиваю пистолет и… Фельдфебель крайне неудачно вскочил со скамьи, заслонив унтера! Стреляю из-под левой руки ему в бок. «Вальтер» подбросило отдачей, чувствительно ударив меня по руке. «Черт, Клинт Иствуд недоделанный!» – обзываю сам себя и перевожу ствол на унтера. «А вот тебе, гад!» – я так и не понял, выкрикнул я это вслух или просто подумал, но глаза у немца стали квадратными. Закусив губу, я прострелил ему сначала правое, а затем – левое плечо. На все про все ушло секунд пять, а может, и того меньше. Или это время затормозило и тянется, как резиновая лента. Внезапно появился иррациональный страх, что пулеметы с вышек сейчас сметут толпу и меня вместе с ней, но пулеметы молчат – Люк отработал на все сто, как всегда. Солдаты, охраняющие арену, поворачиваются в мою сторону, и я, присев, стреляю в ближайшего, крича, как резаный: «Ребята! Бей гадов!»
