— Сделаю! — с неожиданной злостью выкрикнул Коваленко.
— Смотри-ка, он еще и обижается!
— Я не обижаюсь, — Матвей Савельевич облизнул сухие губы. — Виталий Андреевич, отпусти ты меня с этой проклятой должности! Я человек из прошлого, пережил свою эпоху. Теперь такие руководители не нужны, мы приносим вред.
— Чего мелешь! — прикрикнул на него Дубов. — За порядком в доме надо следить, а не философствовать. Ишь какой! Но мы еще поговорим об этом, но не сейчас и не здесь. Делай, что велено!
— Погоди, Виталий Андреевич, — Матвей Савельевич поморщился как от внезапной боли. — Я вот ждал вас на меже и обо всем передумал. Что я делаю, как делаю, зачем делаю… На балалайке играть умею, а схватился за баян… Нынче надо таких умных и ушлых, как мой соседушка Глазков. Они везучие. У него ж ни клока сена не снесло! Как заколдовано… Я пчеловодством займусь, Виталий Андреевич, вот что я сделаю. Я сплю и вижу себя на пасеке. Весь район медом залью.
— Но-но! Не утопи, — только и нашел что сказать Дубов.
— Не залью, так обеспечу.
— Не ко времени разговор, Матвей. Надо год закончить, надо перезимовать. Весной поговорим на эту тему.
— Не выдержу я, — Матвей Савельевич молитвенно сложил руки. — Жалости в тебе нет, Виталий Андреевич.
— Может быть, и так. Но тебя-то я жалел, даже лишнего… Езжай, Матвей, организуй народ. Завтра в девять позвонишь.
Матвей Савельевич устало махнул рукой и поплелся к машине. «Газик» рванулся с места и скрылся в густой пыли.
Уже садясь в машину, Гаврилов спросил:
— Теперь куда повезешь?
— В «Новый путь». Здесь рядом.
До Хомутово ехали минут пятнадцать. За это время Виталий Андреевич успел выдать полную информацию и о колхозе, и о председателе Глазкове.
— Не лишнего хвалишь его? — заметил Михаил Григорьевич. — Как бы голова не закружилась.
— Если признаться, больше ругаю. Прыткий больно. Вот опять самодеятельность проявил, с шефами вчера поцапался. Управляющий трестом Перескоков приехал посмотреть, как его строители лес на веники переводят. Я специально позвонил Глазкову, предупредил, так нет, все на свой лад повернул. Начал торговаться с Перескоковым. Дескать, строителей своих забирай, они только лес губят да пьянствуют, а взамен дай еще труб и асфальта. Перескоков и рад без ума. Теперь Глазков нацелился в Новосибирск махнуть, лично договориться о покосах. Ну, это правильно. Пошлем целую бригаду. Посмотрят травы и определят места сенокосов для всех хозяйств.
— С шефами он, кажется, разумно поступил, — сказал Гаврилов. — Мы часто увлекаемся только внешней стороной. Послано на село столько-то тысяч… Может, они не нужны, все эти тысячи? Или ты не согласен?
— Отчего же…
— Мне об этом Глазкове говорили как о перспективном. Не завянет он тут? — еще спросил Гаврилов, пытливо поглядывая на Дубова. — Или бережешь куда?
— Натаскиваю пока, — уклончиво и с неохотой ответил Виталий Андреевич и заговорил с шофером, указывая тому дорогу: — Теперь налево и по проулку. Вон к тому дому… На всякий случай заглянем в контору, хотя навряд ли кто там есть.
Глазков был в конторе. Суровых гостей (не праздное же любопытство погнало их в такой день по району) он встретил на крыльце, провел в кабинет.
— Напоил бы, Алексей, а то есть хочется, — сказал ему Дубов. — У тебя всегда запас минеральных вод.
— Напоим и накормим. Садитесь, пожалуйста, я сейчас.
Глазков принес несколько бутылок, разлил пузырящуюся искристую воду по стаканам.
— Ничего себе живешь! — заметил Гаврилов, оглядывая кабинет и заодно и хозяина. В его голосе Алексей уловил иронию, насторожился по свойственной почти всем молодым руководителям привычке больно реагировать на мелкие, несущественные замечания.
— А как надо жить? — тут же спросил он.
— Всеобъемлющий вопрос, — усмехнулся Михаил Григорьевич. — Не сердись, будь добр.
Гаврилов снял очки, и Алексей с удивлением заметил, что рядом с ним сидит уже другой человек — уставший, сморенный жаром и дорогой, обремененный заботами и просто любопытный.
— Отец тоже не так давно пытал меня: по достатку ли кабинет, — заговорил Алексей. — Пришлось объяснить ему, что это просто необходимо для укрепления председательского авторитета.
— Что ж, пояснение вполне разумное. Кто возрастом берет, а кто и шиком. — Гаврилов все еще изучающе разглядывал Алексея и вдруг разом сменил тон разговора и стал человеком, привыкшим часто и строго спрашивать: — Дела как, председатель? Сено сберег или тоже в чистом поле оказалось?
— Уцелело. Я бы и не догадался, может, да Лаврентий Родионов сообразил.
— Погоди, это какой Родионов? — оживился Михаил Григорьевич. — Если комбайнером работал, то я должен его знать.
— Он самый, — подтвердил Дубов. — Теперь главный колхозный мелиоратор.
— Однажды уел он меня по высшему разряду, — засмеялся Гаврилов. — Затеял я с ним у комбайна разговор, блеснул красноречием. Забыл, что ему в поле и минута дорога. Он и напомнил. Впрочем, повторять не буду.
— Когда буря началась, — рассказывал Глазков, — он как раз мимо фуражного двора ехал. Мигом народ собрал. Бревна на стога затащили, тросами и веревками затянули. Маленько разворошило, правда, но уже прибрались.
— Это хорошо. А деревню сильно потрепало? — уже о другом спросил Гаврилов.
— Максимову хутору конец пришел. Направил туда бригаду, человек двадцать. Маленько подлатают. Чтоб до осени пожили, пока новые дома не сдадим. А кому есть куда приткнуться, тех сейчас развозят.
— Значит, будем считать, что испытание ураганом выдержали? — подвел итог Гаврилов.
— Ну, главные испытания еще впереди, — напомнил Дубов.
— Это точно, — согласился Гаврилов. — Куда повезешь нас, председатель, что покажешь?
— Можно на камыш. Там и пообедаем у косарей, если не возражаете, — предложил Алексей.
— Я согласен, — Гаврилов поднялся. — Ты как, Виталий Андреевич?
— Вполне.
Спускаясь по лестнице, Дубов шепнул Алексею:
— Ладно, хоть у тебя порядок. А то опозорился я с Матвеем.
…Большое озеро, забросав берега ворохами тины, успокоилось после бури и колыхалось лишь легкими волнами.
Кормозаготовительная бригада Басарова уже работала. В зарослях камыша стрекотали две косилки, еще одна лодка, оборудованная волокушей, доставляла кошенину к берегу. Там тарахтел погрузчик, наваливая мокрый камыш в тракторные тележки и автомашины. К шуму моторов примешивался заполошный крик Егора Харитоновича. В мокрых штанах, облепленных тиной, в грязной рубахе, обросший, он походил на болотного лешего. Егор Харитонович то распоряжался на берегу, то подменял кого-нибудь в лодке, но и оттуда доносились его команды, на которые большей частью никто не обращал внимания. Каждый знал свое место и дело.
Получая от Глазкова благословение на бригадирство, Басаров не удержался, чтобы не высказаться.
— Вот, между протчим, что значит около начальства ошиваться! Это не Саша Иванович рекомендовал меня? Мы теперь с ним такие друзья — водой не разлить. Женить хочу его. Нечего холостяком бегать, пущай растит молодое пополнение… А на бригадирство я вполне согласен. Руководить — не работать. Ручки в брючки — и пошел.
Ручки в брючках были у Егора Харитоновича, пока из конторы выходил. А потом вкалывал. Рядовые — смену, а он, как руководитель — две смены. После недели бригадирства Басаров явился к Глазкову и ударил фуражкой об пол.
— На хрена попу гармонь, а Егору — высокий пост? — спросил он и сам же ответил: — Не согласен ишачить!
Глазков уже приноровился разговаривать с Егором в минуты буйства.
— Хорошо, что зашел, — сказал он Басарову как можно равнодушнее. — Я и сам вижу: не справляешься ты с бригадой, не по тебе такая ответственная работа.
— Кто не справляется!? — тут же заорал Егор Харитонович и потянулся сорвать фуражку, но она уже на полу валяется. — Ты кого оскорбляешь? Егор не могёт, да? А кто, между протчим, две нормы делает? Богородица с боженятами? Шалишь, председатель!
Выскочив из конторы, Басаров умчался на озеро. Потом Алексей привез ему забытую фуражку…
Егор Харитонович популярно объяснял Пашке, как на ходу очищать режущий аппарат косилки, и проглядел момент, когда возникла на берегу белая нарядная машина.
— Это что за новости? — возмутился он, будто для подъезда к берегу надо было испрашивать у него разрешения.
Оставив Пашку, Егор Харитонович резвой трусцой двинулся к машине. Как старому знакомому кивнул Дубову, с чувством пожал руку Гаврилову, представился:
— Егор Харитонович Басаров, здешний бригадир и адмирал. С кем имею честь разговаривать?
— Гаврилов, секретарь обкома партии, — в тон ему ответил Михаил Григорьевич.
