Иногда лихорадочная страсть увлекала ее еще дальше. В прекрасные летние ночи, когда только звезды освещают землю или, лучше сказать, еле позволяют различать предметы в сумраке, она спускалась на цыпочках по лестнице, боязливо вступала в сад, добиралась до какой-нибудь группы деревьев, останавливалась там на минуту, затем, как фея, как ундины, тени которых вы ходят из могил, чтобы бродить вокруг жилища человека, которого они любили при жизни, белая и печальная Кармелита ходила вокруг флигеля Коломбо…
Иногда и молодой человек, волнуемый тем же чувством, отворял свою дверь, выходил на свежий воздух и садился на дерновую скамью. Он сидел безмолвно, устремив глаза на окно коридора, через которое, казалось, взгляд его проникал в комнату Кармелиты. Тогда Кармелита медленно приближалась, удерживая дыхание, смотрела на него в темноте пламенными глазами и уходила только в тот момент, когда он возвращался к себе, не подозревая, что та, которую он так любил, блуждала в продолжение часа вокруг него.
Однажды в зимнюю ночь, когда земля была покрыта снегом и когда, не смея выйти из дома из-за боязни оставить следы своих шагов на белом пушистом ковре, Кармелита стояла у окна своего коридора, устремив глаза на свет лампы Коломбо, не думая ни о холоде, ни о жаре – потому что огонь не разогрел бы ее руки, снег не освежил бы ее лба, – она увидела, что дверь бретонца отворилась. Он вышел, направился к дому и исчез в нем.
Первым движением Кармелиты было бежать в свою комнату.
Но любопытство взяло верх; кроме того, отворяя и затворяя дверь, она сама выдала бы себя.
Она встала за оконную занавеску и стала ждать.
Скрип ступеней указал ей, что Коломбо поднимается по лестнице, и в самом деле через несколько секунд его тень появилась на верхней ступени.
Молодой человек шел около стенки, противоположной комнате Кармелиты, и, казалось, боялся быть услышанным.
Дойдя до двери девушки, он остановился, прислонился к стене, удерживая дыхание, и остался в созерцательном положении, точно думал увидеть что-нибудь сквозь эту закрытую дверь…
Время от времени его рука, лежавшая на сердце, поднималась и касалась глаз, как бы вытирая слезы.
Это было откровением для Кармелиты. Что мог он искать перед ее дверью, если не то же, чего искала она? Какие слезы мог он вытирать, если не жгучие слезы любви, горькие слезы сожаления?
И, действительно, вскоре эти молчаливые слезы Коломбо сменились рыданьями.
Кармелита зажала обеими руками свой рот, чтобы удержать дыхание, потому что чувствовала, что крик: «Я люблю тебя!.. Я люблю тебя!..» – сорвался бы с ее губ.
О! Как безумно желала молодая девушка броситься ему на шею, бешено обнять его! Но строгая фигура бретонца предстала мысленно перед нею, и ее воля поборола желания так же, как ее рука закрыла рот.
И в самом деле, она понимала, что Коломбо мог доверить таинственной ночи свою печаль, свои сожаления, свою любовь: он мог жаловаться в уединении, которое считал немым и глухим; но чувство долга перед другом не позволило бы ему открыть тайну, которую выдавали его слезы.
Кармелита решила сохранить в себе это неожиданное открытие и свою безграничную радость.
Коломбо простоял около часа.
Кармелита проследила глазами, пока он не вошел во флигель, и только тогда она упала на колени и осмелилась крикнуть громко:
– Слава богу! Он любит меня! Он любит меня!..
V. Несходящиеся души
Кармелита провела счастливую ночь, такую ночь, которая могла сравниться только с той весенней ночью, когда вместе с Коломбо она вырыла свой прекрасный розан, корни которого пустили ростки между камней могилы. Итак, он любил ее!
Это открытие любви бретонца освежило сердце Кармелиты, как обильный дождь освежает засохшее растение, и со следующего же дня Коломбо, не зная причины этого возрождения, увидел вернувшуюся веселость молодой девушки.
Все ее часы были заняты; так заняты, что дни казались ей слишком короткими, а ночи слишком длинными. Жизнь ее не шла уже наудачу, теперь она имела цель.
С этой минуты счастье – которое заглядывало в дом, так сказать, мимоходом, как заблудившийся незнакомец, который знает, что он ошибся дверью и стоит готовый убежать, – с этой минуты счастье смело водворялось то в комнате Кармелиты, то во флигеле Коломбо, а иногда во флигеле и комнате одновременно.
Однако это счастье имело разные источники и главное – выражалось неодинаково.
Коломбо испытывал бесконечную радость любить юную девушку безмолвно, искренно, тайно. Он питал к ней нечто вроде страстного чувства древних христиан к мадонне – привязанность, которая зависела более от уважения и потребности обожать, чем от любви и желания обладать ею.
Но посреди этого счастья, этого обожания проглядывали угрызения совести; двадцать раз в продолжение ночи совесть Коломбо пробуждала его острой болью в сердце.
Тень Камилла вставала перед его изголовьем, как призрак из могилы; тогда Коломбо был готов встать, броситься к ногам Кармелиты, признаться ей в своей любви, как в преступлении.
Со своей стороны, Кармелита не раз – и без всякого угрызения совести, – уверившись в том, что она любима, переступала порог своей комнаты с твердой решимостью пойти к Коломбо и сказать ему: «Я тебя люблю, Коломбо!.. Я также люблю тебя!»
Если бы они встретились в эти минуты, очень возможно, что тайна их сердец сорвалась бы с их губ; но каждый из них проходил свою часть дороги и… возвращался назад.
Одним словом, это было подобно тому, что называется в геометрии параллельными линиями, от которых мы и заимствовали название этой главы – линиями, которые вечно идут бок о бок, могут сближаться и бесконечно продолжаться, но никогда не сходятся. Так и их сердца, пылавшие любовью, идя рядом, никогда не встречались…
Однажды утром Кармелита после ночи, проведенной в лихорадочной бессоннице, увидела Коломбо, входившего к ней в комнату. Он был бледнее, но веселее обычного.
Она поняла, что, наконец, бретонец совладал с беспокойством своей совести, что его решение принято, и он пришел высказать ей все.
Она радостно встала, пошла к нему навстречу и привлекла к себе на диван.
Но в отворенной двери она увидела садовницу, которая держала в руках письмо.
– Мадемуазель, – доложила та, – письмо от г-на Камилла.
Кармелита глухо вскрикнула и поднесла руку к сердцу.
Коломбо, разом побледнев еще больше, откинул назад голову.
Садовница, видя, что ни один из молодых людей ей не отвечает, положила письмо на колени Кармелиты.
Кармелита опомнилась первая, тяжело вздохнула, распечатала письмо и прочла его; затем, не сказав ничего более, кроме одного слова: «Читайте!» – передала письмо Коломбо, устремив глаза на лицо молодого человека.
Тот совершенно бледный в первый раз прочел тихо, а затем вслух следующие строки:
«Милая Кармелита!Я получил наконец согласие моего отца, моих теток и всего моего семейства, и с будущего месяца я буду в Париже.
Камилл».Никогда осужденный, слушая свой смертный приговор, не был более разбит и подавлен, чем бретонец, перечитывавший во второй раз громко письмо своего друга.
– Что с вами? – спросила Кармелита самым нежным голосом. – Отчего возвращение вашего друга приводит вас в такое оцепенение?
– Ах! Кармелита! Кармелита! – ответил бретонец. – Не спрашивайте меня!..
– Коломбо, – продолжала она, – почему вы так бледны и плачете?
– Потому что я умираю, Кармелита! – вскричал молодой человек, разрывая свой жилет, как будто задыхаясь.
– И вы умираете, Коломбо, – продолжала безжалостная Кармелита, – потому, что вы меня любите, не так ли?
– Я? – вскричал Коломбо, раскрывая испуганные глаза. – Я?.. Вас люблю?..
– Да, – отвечала просто Кармелита. – Отчего же нет? Я вас тоже очень люблю!
– Замолчите, замолчите, Кармелита!
– О, – сказала девушка, – я уже долго молчала, да и вы также! Мы уже давно питаем нашими сердцами эту змею, которая нас пожирает!
– Кармелита, – вскричал Коломбо, – я глупец!
– Нет, Коломбо, у вас благородное сердце, которое долго побеждало, но наконец побеждено.
– О! Кармелита, – бормотал Коломбо, – простите ли вы меня?
– Что же я вам должна простить, если я вас люблю, если я вас всегда любила.
– Молчите, Кармелита! – прервал ее Коломбо. – Вы это уже сказали, и я хотел бы иметь силу не слышать вас.
– В таком случае, – возразила Кармелита с яростью, – я вам повторяю: я вас люблю, Коломбо! Я вас люблю! Слышите: я вас люблю!
– Кармелита, я вас слышу! Ваше дыхание жжет меня!..
Он сделал над собою усилие, вскочил и отошел, шатаясь, от Кармелиты.
– Сестра моя! Сестра моя! Наша вина одинакова. Будем просить у Бога, чтоб он дал нам силу покориться судьбе.
– Что вы называете «покориться», друг мой? Я вас не понимаю.
– Вы должны выйти за Камилла…
