От нового пленительного лада.
58 Я вижу, как послушно на листки
Наносят ваши перья[904] смысл внушённый,
Что нам, конечно, было не с руки.
61 Вот всё, на взгляд хоть самый изощрённый,
Чем разнятся и тот и этот лад".
И он умолк, казалось — утолённый.
64 Как в воздухе сгрудившийся отряд
Проворных птиц, зимующих вдоль Нила,[905]
Порой спешит, вытягиваясь в ряд,
67 Так вся толпа вдруг лица отвратила
И быстрым шагом дальше понеслась,
От худобы и воли легкокрыла.
70 И словно тот, кто, бегом утомясь,
Из спутников рад пропустить любого,
Чтоб отдышаться, медленно пройдясь,
73 Так здесь, отстав от сонмища святого,
Форезе шёл со мной, нетороплив,
И молвил: «Скоро ль встретимся мы снова?»
76 И я: "Не знаю, сколько буду жив;
Пусть даже близок берег, но желанье
К нему летит, меня опередив;
79 Затем что край, мне данный в обитанье,[906]
Что день — скуднее доблестью одет
И скорбное предвидит увяданье".
82 И он: "Иди. Зачинщика всех бед
Звериный хвост, — мне это въяве зримо, —
Влачит к ущелью, где пощады нет.
85 Зверь мчится всё быстрей, неудержимо,
И тот уже растерзан, и на срам
Оставлен труп, простёртый недвижимо.
88 Не много раз вращаться тем кругам
(Он вверх взглянул), чтобы ты понял ясно
То, что ясней не вымолвлю я сам.[907]
91 Теперь простимся; время здесь всевластно,
А, идя равной поступью с тобой,
Я принуждён терять его напрасно".
94 Как, отделясь от едущих гурьбой,
Наездник мчит коня насколько можно,
Чтоб, ради славы, первым встретить бой,
97 Так, торопясь, он зашагал тревожно;
И вновь со мной остались эти два,
Чьё имя в мире было столь вельможно.
100 Уже его я различал едва,
И он не больше был доступен взгляду,
Чем были разуму его слова,
103 Когда живую, всю в плодах, громаду
Другого древа я увидел вдруг,
Крутого склона обогнув преграду.
106 Я видел — люди, вскинув кисти рук,
Взывали к листьям, веющим широко,
Как просит детвора, теснясь вокруг,
109 А окружённый не даёт до срока,
Но, чтобы зуд желания возрос,
Приманку держит на виду высоко.
112 Потом ушли, как пробудясь от грёз.
Мы подступили, приближаясь слева,
К стволу, не внемлющему просьб и слез.
115 "Идите мимо! Это отпрыск древа,
Которое растёт на высотах
И от которого вкусила Ева".[908]
118 Так чей-то голос говорил в листах;
И мы, теснясь, запретные пределы
Вдоль кручи обогнули второпях.
121 "Припомните, — он говорил, — Нефелы
Проклятый род, когда он, сыт и пьян,
На бой с Тезеем ринулся, двутелый;[909]
124 И как вольготно лил еврейский стан,
За что и был отвергнут Гедеоном,
Когда с холмов он шёл на Мадиан".[910]
127 Так, стороною, под нависшим склоном,
Мы шли и слушали про грех обжор,
Сопровождённый горестным уроном.
130 Потом, все трое, вышли на простор
И так прошли в раздумье, молчаливы,
За тысячу шагов, потупя взор.
133 «О чём бы так задуматься могли вы?» —
Нежданный голос громко прозвучал,
Так что я вздрогнул, словно зверь пугливый.
136 Я поднял взгляд; вовеки не блистал
Настолько ослепительно и ало
В горниле сплав стекла или металл,
139 Как тот блистал, чьё слово нас встречало:
"Чтобы подняться на гору, здесь вход;
Идущим к миру — здесь идти пристало".
142 Мой взор затмился, встретив облик тот;
И я пошёл вослед за мудрецами,
Как человек, когда на слух идёт.
145 И как перед рассветными лучами
Благоухает майский ветерок,
Травою напоенный и цветами,
148 Так лёгкий ветер мне чело облёк,
И я почуял перьев мановенье,
Распространявших амврозийный ток,
151 И услыхал: "Блажен, чьё озаренье
Столь благодатно, что ему чужда
Услада уст и вкуса вожделенье,
154 Чтоб не алкать сверх меры никогда".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Восхождение в круг седьмой. — Круг седьмой. — Сладострастники1 Час понуждал быстрей идти по всклону,
Затем что солнцем полуденный круг
Был сдан Тельцу, а ночью — Скорпиону;[911]
4 И словно тот, кто не глядит вокруг,
Но направляет к цели шаг упорный,
Когда ему помедлить недосуг,
7 Мы, друг за другом, шли тесниной горной,
Где ступеней стеснённая гряда
Была как раз для одного просторной.
10 Как юный аист крылья иногда
Поднимет к взлёту и опустит снова,
Не смея оторваться от гнезда,
13 Так и во мне, уже вспылать готова,
Тотчас же угасала речь моя,
И мой вопрос не претворялся в слово.
16 Отец мой, видя, как колеблюсь я,
Сказал мне на ходу: "Стреляй же смело,
Раз ты свой лук напряг до острия!"
19 Раскрыв уста уже не оробело:
"Как можно изнуряться, — я сказал, —
Там, где питать не требуется тело?"
22 "Припомни то, как Мелеагр сгорал,[912]
Когда подверглась головня сожженью,
И минет горечь, — он мне отвечал. —
25 И, рассудив, как всякому движенью
Движеньем вторят ваши зеркала,[913]
Ты жёсткое принудишь к размягченью.
28 Но, чтобы мысль твоя покой нашла,
Вот Стаций здесь; и я к нему взываю,
Чтобы твоя болячка зажила".
31 "Прости, что вечный строй я излагаю
В твоём присутствии, — сказал поэт. —
Но отказать тебе я не дерзаю".
34 Потом он начал: "Если мой ответ
Ты примешь в разуменье, сын мой милый,
То сказанному «как» прольётся свет.
37 Беспримесная кровь, которой жилы
Вобрать не могут в жаждущую пасть,
Как лишнее, чего доесть нет силы,
40 Приемлет в сердце творческую власть
Образовать собой всё тело ваше,
Как в жилах кровь творит любую часть.
43 Очистясь вновь и в то сойдя, что краше
Не называть, впоследствии она
Сливается с чужой в природной чаше.
46 Здесь та и эта соединена,
Та — покоряясь, эта — созидая,
Затем что в высшем месте[914] рождена.
49 Смешавшись с той и к делу приступая,
Она её сгущает, сгусток свой,
Раз созданный, помалу оживляя.
52 Зиждительная сила, став душой,
Лишь тем отличной от души растенья,
Что та дошла, а этой — путь большой,
55 Усваивает чувства и движенья,
Как гриб морской, и нужные даёт
Зачатым свойствам средства выраженья.
58 Так ширится, мой сын, и так растёт
То, что в родящем сердце пребывало,
Где естество всю плоть предсоздаёт.
61 Но уловить, как тварь младенцем стала,
