вовсе стихло, и этой тишиной меня почему-то пробрало до костей, как порывом ледяного ветра, и, кажется, я постигла, что это за ощущение, когда волосы на голове шевелятся. А через секунду вся потная от усилий и страха Лена завизжала истошно и повалилась под ноги Лукину с закатившимися глазами. Он же и не подумал предотвратить ее падение, а вместо этого схватил со стола результат ее лепки, молниеносно переместился ко мне и швырнул тесто в соленую воду. И тут я заметила, что оно шевелится! Подергивается, как от разрядов, и мне от этого зрелища подурнело так, что я едва не присоединилась к Лене. Но Данила не дал поддаться ужасу и отвращению. Встал за спиной, мгновенно накрыл мои кисти своими, переплел пальцы и погрузил их кончики в воду, преодолевая мое сопротивление этому.
– Слова давай, Люськ! – рыкнул он мне в ухо. – Запирай его! Живо!
Часть моего сознания откровенно зашлась в вопле паники, но другая, уже знакомая и знающая, среагировала тут же, и слова полились сами собой.
– Водица могучая, помощница моя родимая, суть жизни всей, плени то, что суть мертвое, безымянное, в тебя сейчас ввергнутое. Плени-закуй и отвергни!
Прямо на глазах вся тщательно растворенная мною соль опять вернулась в состояние кристаллов, точнее уж, образовала один большой кристалл, мигом облепивший и заключивший в себе дергавшегося пупса из теста. А потом вода забурлила, и здоровенный кусок соли поднялся на поверхность, сверкнув при этом абсолютно сухой поверхностью.
– Вот это дело! – Данила ловко подхватил соль двумя шумовками и осторожно уложил на полотенце. – Так, дамы, а теперь мы в темпе едем к щедрой дарительнице сего сюрприза и возвращаем его за ненадобностью. Живо-живо, шевелитесь! Я обдурил этого мелкого поганца, и он просто в ярости наверняка, так что надолго его соль не сдержит. И я очень хочу быть далеко тогда, когда тварь вырвется.
Глава 24
Очнувшаяся Лена разревелась, но несмотря на это действовать смогла четко, пусть и под постоянными окриками ведьмака.
Едва она поручила кому-то последить за дочкой и уселась на пассажирское переднее его авто, Лукин положил ей на колени закованного в соль игошку в колыбели из полотенца, под писклявое “ой, мамочки родные”.
– Не вздумайте его голой кожей коснуться! – строго прикрикнул на нее Лукин и коротко глянул на меня. – Держись, Люська.
Хм… это он о чем?
Его джип запросто вырвался из снежного плена, устроив целый белый вихрь, и мы понеслись по едва расчищенным улицам поселка, следуя указаниям дороги Леной.
– А что будет? – спросила, немного успокоившись, женщина, что для верности сидела, прижав кулачки к груди.
– Ваша бывшая родственница будет иметь удовольствие прочувствовать на себе ценность принесенного вам ею подарка, – холодно усмехнулся Лукин.
– А если… вдруг не она? – робко спросила пострадавшая.
– Есть еще кандидаты? – в явном раздражении зыркнул мужчина.
– Ну… нет. Но если у нее такое же начнет твориться… – Лене явно было не по себе. – У нее же тоже дети. Трое.
– Тоже дети? Тоже? – прорычал ведьмак и зыркнул гневно уже на меня. – Василек, а вы с госпожой Лаптевой случайно не родня? Дальняя, блин, по факту, но близкая по духу. – У меня закрутилось на языке, что мы всего лишь люди и это нормально – думать о таком, если у тебя не кусок камня вместо сердца, но промолчала. Знаю я все его возражения на сей счет. – Послушайте, Лена, что значит тоже? Она думала о вашем ребенке, когда приносила нежить в ваш дом?
– Не… нежить, – с заиканием повторила Лена, с еще большим страхом покосившись на свои колени. – Нет, но…
– В таких делах нет никаких “но”, женщина! – уже откровенно рявкнул он. – И выбора нет. Или вы дальше страдаете от мелкого поганца до полного разорения, или возвращаете дарителю. Все, без вариантов!
– Но как же она потом…
Ведьмак прошипел себе под нос нечто вроде “да что же вы все такие…” и шумно выдохнул, наградив меня очередным обличительным взглядом.
– А она потом пусть топает туда, где ей этого игошку продали, и платит вдесятеро, чтобы его угомонили. Хотела на деньги наказать вас, пусть теперь платит сама. Или так, или я вас прямо сейчас высажу и подкидывайтесь сами, как хотите, а мы устраняемся.
Лена притихла и больше своими угрызениями совести Лукина не бесила.
Перед нужным двором Данила затормозил, но глушить двигатель не стал, велев нам выбираться. Запертую калитку открыл, что называется, с ноги, кинувшегося большого лохматого пса утихомирил, чем-то брызнув в нос, в дверь дома затарабанил так, что и мертвого поднял бы.
– Граждане, немедленно открываем дверь органам правопорядка! – загремел его голос для большей убедительности, а Лене на ухо прошептал, одновременно снова переплетая свои пальцы с моими. – Разверните, и только откроют, все равно кто, суйте в руки и говорите: вашему дому возвращаю то, что моему не потребно, обратно впредь и до конца дней ничего не принимаю. И все, в сторону и бегом в машину.
Через полминуты дверь-таки распахнулась и на пороге появился сильно опухший, видимо, со сна или с перепою, щуплый мужчина лет тридцати в одних спортивных штанах и с голым торсом, покрытым обильной растительностью и безобразными татушками. И я вдруг абсолютно четко знала, что это и есть брошенный, но не смирившийся муж. Блин, сама Лена такая миловидная женщина, а это такое себе… хм… Да уж, любовь зла, скудность выбора в маленьких городах и поселках и все такое.
– Сергей? Что ты тут… – явно опешила Лена, замешкавшись.
А вот ее бывший, несмотря на заспанность, явно сообразил быстрее и начал пятиться обратно с сильно перекосившейся в испуге физиономией.
– Лена! – одернул женщину Лукин и с силой пихнул вперед, заставляя почти упасть и уронить развернутого игошку на грудь отступающего мужичонки.
А тот выставил чисто автоматически руки, чтобы оттолкнуть или прикрыться, не важно. Контакт голой кожи с солью произошел, и дальше Лена уже не растерялась, протараторила слова и мигом отскочила. Данила же стиснул мои пальцы в своих и рыкнул:
– Отпускаем, Люська!
Спросить “как” я не успела,
