Покончив с едой, Темуджин поднялся и вышел из юрты. Светило бледное солнце. Трава в долине уже побурела. Неподалеку паслись тысячи лошадей, коз, овец и коров, среди которых маячили верблюды. Рядом с юртами горели утренние костры. Громкие крики пастухов поднимались в утреннем воздухе к чистому небу. У костров хлопотали спокойные женщины, играли дети, а воины точили мечи и сабли, боролись друг с другом, чистили коней и стреляли в цель из луков. Время от времени раздавался громкий хохот.
Темуджин задумчиво ковырял в зубах соломинкой. Рядом с ним стояли готовые ко всему его друзья, ожидавшие его приказа.
Никому не было известно, о чем думал Темуджин. А он пытался найти выход из положения. Сначала он решил удрать, так как понимал, что для сражения у него слишком мало людей, но в этом случае пришлось бы бросить стада, богатство, женщин и детей — все, что ему удалось приобрести. Если он решит остаться и принять сражение, это наверняка закончится тем, что их окружат, убьют его воинов, а самого возьмут в плен, где его ожидает страшная судьба. К какому бы он ни пришел решению, его ждал один и тот же конец. Темуджин взглянул на солнце. Вскоре тайджуты окажутся здесь, и ему следует начать действовать. Его высокая фигура, казалось, начала вибрировать от прилива жизненных сил. Он обратился к нокудам с кратким приказом.
Нокуды разбежались и стали раздавать команды громкими властными голосами. Темуджин быстро направился к юрте матери. Она следила за тем, как готовят пищу для его жены Борте и для служанок. Борте мучилась от постоянной тошноты, и ее мало интересовали домашние дела, потому что она считала, что ей следует сохранять силы для более важных дел.
Оэлун увидела сына, нахмурилась и холодно сказала:
— Твоя жена все еще спит, и мне пришлось готовить для тебя и твоих нокудов. Если бы ты не был в восторге от ее тела, ты бы ей объяснил — что к чему.
Темуджин улыбнулся и ласково коснулся руки матери. Он не переставал восхищаться ее статью, гордым лицом с гладкой кожей, аккуратно заплетенными черными с сединой косами. Вдова и мать повелителя племени варваров, она оставалась красивой женщиной, и в ней чувствовалась порода и благородная кровь. Держалась Оэлун всегда с огромным достоинством. Когда Темуджин прикоснулся к ней, она заморгала и отступила от него на шаг.
— Что ты хочешь от меня, Темуджин? — спросила Оэлун, которая не могла забыть Бектора, убитого ее сыном.
С тех пор она больше никогда не называла его сыном, и ее глаза не сияли для него тепла. Но на этот раз Оэлун сразу почувствовала, что сын пришел к ней по очень важной причине.
— Мать, мы на краю. Вскоре тайджуты и мои любимые родственники будут здесь, и прежде чем солнце начнет клониться к западу, мы станем или победителями или побежденными, и тогда я буду мертв. Послушай меня внимательно, а потом собери женщин и детей и расскажи им, что следует сделать.
Мать неохотно склонила голову, но внимательно выслушала сына.
Ее поразило спокойное выражение его лица и тихий медлительный голос, которым он передавал ей свои распоряжения. Когда Темуджин закончил речь, она внезапно подумала: «Я родила необычного сына!»
На его лице выделялись широкие, резко очерченные скулы. Весь его облик говорил о его твердом характере, а сильная и стройная фигура словно подтверждала, что он хороший воин.
— Все, что ты сказал, будет сразу исполнено, — заявила мать, но ее голос выдавал волнение. Сын, покинув мать, направился в юрту к Борте.
Борте спала на ложе, устланном мехами, подложив маленькую ручку под щеку, распущенные волосы покрывали ее шею и грудь, словно темная сверкающая накидка. Во сне женщина улыбалась, и улыбка была весьма соблазнительной. Темуджин долго смотрел на жену, любуясь тем, как вздымалась с каждым вздохом высокая грудь. Он смотрел на красивые округлые бедра и на темные густые ресницы, бросавшие тень на детски пухлые щеки. Потом Темуджин отвел от нее взгляд и вздохнул, вспомнив женщину с золотыми волосами. Он вытащил кинжал, подкинул его на руке, и затем нежно разбудил жену. Борте пробудилась быстро, улыбнулась мужу и завлекающее развела руки. Темуджин встал рядом с ней на колени и поцеловал ее в шею, а потом в губы, однако, увидев его взгляд, Борте перестала улыбаться и быстро села.
— Что случилось, мой господин?
Он ей все рассказал, и когда рассказ был закончен, Борте побледнела, а губы ее приобрели синюшный оттенок. Темуджин положил рядом с женой кинжал, и она тупо уставилась на оружие.
— Если меня убьют, ты и все остальные женщины станете пленницами. Ты должна мне обещать, что вонзишь кинжал себе в грудь, чтобы тебе, моей жене, никогда не лежать в постели другого мужчины, а моему ребенку, которого ты носишь под сердцем, не стать рабом тайджутов.
Глаза Борте расширились, и она побледнела еще сильнее и, не отрываясь, глядела на кинжал.
Темуджин заключил Борте в крепкие объятия, стал ее страстно целовать, приговаривая:
— Борте, моя любовь, моя жена!
Однако ему все время почему-то казалось, что он целовал губы другой женщины. Борте рассеянно отвечала на его поцелуи, продолжая как заколдованная смотреть на кинжал.
— Борте! Дай мне обещание! — сказал он, отпуская ее из объятий.
Улыбнувшись и погладив его шею, она одарила его честным взглядом:
— Мой господин, неужели ты сомневался, что я поступила бы иначе, если даже ты не отдал бы мне подобного приказания?!
— Ты говоришь, как жена хана, и я тебя люблю за это!
Темуджин взял кинжал и вложил его жене в руку. Ей очень хотелось отдернуть пальцы, но она пересилила себя, взяла кинжал и смело и решительно посмотрела на мужа.
Темуджин снова ее поцеловал, а потом быстро вышел. Несколько мгновений после его ухода Борте продолжала улыбаться, но потом взгляд ее упал на кинжал, и лицо молодой женщины стало жестоким и презрительным, и она отшвырнула кинжал прочь.
— Я — жена глупца! — с гримасой ярости и презрения воскликнула Борте. Она снова улеглась на ложе и уставилась в потолок юрты. Через отверстие над очагом в юрту проникали лучи яркого солнца. Женщина улыбнулась и похотливо потянулась в постели, провела ладонями по красивой молодой груди и подумала о том, станет ли любоваться ею Таргютай и сделает ли жену врага своей старшей женой.
Тем временем Темуджин отправился в юрту Кюрелена, где встретил шамана. В последнее время Кокчу и Кюрелен очень подружились, а сейчас завтракали и болтали. Они с улыбкой встретили ворвавшегося в юрту Темуджина, но когда увидели его лицо, улыбки замерли на их устах. После его сообщения Кюрелен постарел прямо на глазах, губы его задрожали. Он схватил свой кинжал. Шаман побледнел и опустил взгляд.
— Если нам не придется с тобой больше свидеться, — обратился Темуджин к дяде, — я хочу, чтобы ты помнил — я тебя всегда любил!
— Темуджин, мы с тобой еще увидимся, — тихо ответил Кюрелен. — Мне очень жаль, что я не могу тебе ничего больше предложить, кроме моего благословения!
Темуджин опустился пред дядей на колени.
— Дядюшка, спасибо тебе!
Он взял темную изуродованную руку Кюрелена, поднес ее к губам. Кюрелен не плакал с самого детства, но сейчас слезы жгли его глаза, как жидкий огонь, и он ощущал себя отцом, отпускавшим единственного сына на смерть.
«Конечно, Темуджин по духу и есть мой сын!» — подумал он.
— Пошли со мной, — поднявшись с колен, обратился Темуджин к Кокчу.
Шаман молча поднялся и последовал за Темуджином. Они вышли из юрты в сверкающий яростным солнцем полдень.
Долина была длинной и узкой, высокие обглоданные ветром красные утесы в отдалении и выгоревшие террасы на востоке, казалось, куда-то плыли в нестерпимом мареве. Нокуды уже действовали: под свои знамена из девяти хвостов яка, отличавшихся от черных знамен Темуджина только цветами хвостов, они собирали подчиненных им воинов. Над лагерем клубилась желтая пыль, кибитки с юртами передвигались во всех направлениях, ревел потревоженный скот.
За лагерем располагались густые заросли ельника. С противоположной стороны один из нокудов выстроил своих людей. На передних воинах были надеты тяжелые железные доспехи, зашнурованные по бокам кожаными шнурами, головы воинов были закрыты железными шлемами и шлемами из толстой лакированной кожи. Туловища коней защищали попоны с нашитыми на них железными пластинами, а шеи и ноги животных прикрывали грубые кожаные чехлы.
Воины держали небольшие круглые щиты из лакированной кожи, копья и крепкие дубинки с крюками на конце, с седел свисали веревки с петлями. За передовым отрядом стояли другие воины. Они были более маневренными, и снаряжение у них было полегче. От ранений их защищали кожаные доспехи. Вооружены они были пиками и луками. Кони этих воинов были помельче, но очень быстрые. Между рядами тяжеловооруженных воинов было оставлено расстояние, что позволяло легковооруженным воинам вырываться вперед, оставив товарищей защищать лагерь. В каждом отряде было по пятьсот человек.
