можно и нужно. При этом смысл и цель приказа должны сохраняться.
– Ну, если в приказе «Держаться! Ждать!» заложен какой-то смысл, то он весьма туманен, – со злостью заметил Триммер.
Решив успокоить Руша, Триммера, а также отчасти и себя, я начал импровизировать:
– Уверен, что знаю, о чем при этом думало командование. А думало оно примерно так: «При такой русской армаде можно легко дров наломать. Возможно, части сами найдут слабое место у противника и прорвутся там со всем тем, что у них есть!»
– Хорошо бы так, – пробормотал Триммер. – Однако если наверху хотят найти у русских слабое место, то им надо просыпаться пораньше. Как бы то ни было, я просто обязан позаботиться о Марии и поэтому во что бы то ни стало должен вырваться отсюда!
Миколув, 28 января 1945 года
Ночью никто не мог заснуть – настолько сильно было беспокойство, охватившее нас. Я ворочался с боку на бок до полуночи, а потом не выдержал, выполз из своего спального мешка и отправился на командный пункт майора Фельца. Там в ожидании спасительного приказа уже собрались почти все командиры подразделений, которые обсуждали последнюю фронтовую сводку вермахта. Судя по всему, верхнесилезский индустриальный район был нами потерян окончательно.
– В сводке говорилось, что под городом Гливице были подбиты тридцать танков противника, – принялся размышлять майор Фельц. – Это относится только к нам. Отсюда напрашивается вывод – кроме нас, здесь больше никого нет.
Тут в помещение буквально ворвался радист и, потрясая блокнотом, прямо с порога закричал:
– По радио получен приказ для боевой группы Фельца!
Каждый понимал, что настал решающий момент, и поэтому в такой ситуации больше не было места для тайн. Исходя из этого майор Фельц принялся громко, чтобы слышали все, зачитывать текст полученной радиограммы: «Мы окружены. Возле Миколува пробит и удерживается проход. С трех часов утра весь порядок подчинения отменяется. Секретные документы сжечь. Машины, не способные двигаться, взорвать. Всем следовать к пункту сбора – городу Пщина».
Закончив чтение приказа, Фельц воскликнул:
– Проклятье, господа! Какой печальный конец!
Майор затряс головой и перечитал приказ еще раз.
– Нет, я не ошибся. Сказано вполне ясно. Однако мы дальше всех находимся от Миколува. Штраке, сколько километров это от нас?
Начальник штаба ринулся к карте, измерил расстояние и сказал:
– Двадцать пять километров, господин майор.
– Эти километры могут оказаться дьявольски длинными, господа. Дороги наверняка будут забиты. Как бы то ни было, до трех часов утра мои приказы еще действуют, поэтому я принял решение: начало выступления на марш в три часа, а после того вас будут сопровождать только мои наилучшие пожелания. Желаю удачного прорыва под Миколувом, господа!
После этого майор пожал нам руки и каждому сказал несколько ободряющих слов.
Руш и Триммер испытали настоящий шок, когда я слово в слово передал им текст полученного приказа.
– А чего еще следовало ожидать? – добавил я. – У нас даже нет возможности связаться с обозом и передать приказ об отходе.
Тут Триммер впервые за последний день весело рассмеялся.
– За обоз можете не беспокоиться, господин обер-лейтенант, – со смехом проговорил он. – Разве вы не знаете гауптфельдфебеля Штрауса? До его ушей доходит даже чих блохи. Провалиться мне на этом самом месте, если он уже не отправился в Пщину. Меня тревожит только то, что нам ждать осталось еще почти два часа. Если мы не доберемся до Миколува и не проскользнем к своим под покровом ночи, то дело может принять худой оборот. Вы только прислушайтесь!
Поскольку в Кляйн-Паневе царила мертвая тишина, мы смогли услышать непрерывный отдаленный рокот моторов и лязг гусениц русских танков.
– Слишком рано выступать не имеет никакого смысла. Если сроки начала движения не будут соблюдаться, то это быстро приведет к столпотворению и хаосу на дорогах, – прокомментировал я время ожидания, хотя у меня самого начинали сдавать нервы.
– Все понятно, – буркнул Триммер. – Следует разъяснить это людям. Пошли, Клаус, твои солдаты тоже томятся в ожидании.
Мы выступили ровно в три часа, и движение началось многообещающе быстро. Однако уже вскоре колонна, которую замыкали мои самоходки, встала. Все озабоченно принялись оглядываться назад – не заметили ли нас иваны? Затем машины тронулись, а потом снова остановились. Так мы и двигались – больше стояли, чем ехали.
– Нет, ты только посмотри на это, Карл! – с возмущением воскликнул Руш. – Речь идет о жизни и смерти, а эти негодяи, забивая дороги, тащат с собой мебель! Видимо, некоторые тузы не хотят расставаться со своей античной рухлядью и предметами искусства, не думая о том, что мешают тысячам людей!
Час проходил за часом. Наконец мы стали приближаться к Миколуву. Вокруг нас на высотах стояли русские и непрерывно стреляли по скоплению машин, стремившихся к городу. Наших же частей, державших проход открытым, видно не было. Тогда мне захотелось узнать, что ожидает мои самоходки в Миколуве.
– Следуйте за мной, Руш! – скомандовал я. – Посмотрим на обстановку впереди!
Мы вскарабкались в наш плавающий бронетранспортер, и обер-ефрейтор Бемер принялся искусно лавировать между гусеничными машинами, грузовиками, легковушками, а также громоздкими газогенераторными автомобилями. Последние использовали в качестве топлива дрова, и их функции в вермахте были весьма туманны. Наш бронетранспортер двигался по узким улочкам и проселочным дорогам, а иногда и просто по полям.
Вскоре показалась железнодорожная насыпь, которая явилась серьезным препятствием для автомобилей. Многие машины застревали на рельсах, и солдаты с неимоверными усилиями перетаскивали их через пути. Все это стоило нервов и много-много времени.
– Вы только взгляните на это, Руш! Стоит только подумать о том, насколько далеко находятся от этого места наши самоходки, как мне становится плохо. Давайте посмотрим, может быть, нам удастся найти лучшее место для переезда.
Занимался рассвет, а сумерки несли с собой для машин смертельную опасность, так как давали русским возможность вести с высот прицельный огонь. Тем не менее нам и вправду удалось отыскать лучший переезд. Однако у него был один существенный недостаток – при следовании туда машины были вынуждены пересекать высоту, обстреливаемую русскими. Водители пытались уклониться от огня, гоня на предельной скорости, но удавалось это не всем.
Я оставил Руша в качестве инструктора на железнодорожной насыпи, а сам помчался назад к своей роте. На опасной высотке лежало уже много убитых. Самое непонятное заключалось в том, что на обратном ее склоне на огневых позициях стояли наши штурмовые орудия. Возможно, они и были той самой силой, которая обеспечивала удержание участка прорыва, давая войскам возможность выйти из окружения. Тогда возникал вопрос: почему они не стреляли?
Было уже восемь
