Жена заискивающе воскликнула:
— Ванечка, я знаю, ты ради нас готов на все! Ты настоящий отец, настоящий глава семьи!
Это уже был перебор, но я не стал говорить об этом жене. Лишь буркнул:
— Наконец-то ты поняла это!
— Спасибо тебе, милый! — ласково проворковала она. — И прости, что иногда пилю. Характер дурной, нервы… А на что мы истратим деньги, которые ты вчера передал? На них ведь можно прилично одеть и обуть всю семью!
— Ну, так одень и обуй! — разрешил я, понимая, куда клонит Аня. — Купи себе и детям все, что нужно!
— Правда? Ты не шутишь? — допытывалась она.
— Отстань ради Бога с глупыми вопросами! — прикрикнул я и милостиво бросил: — Трать деньги на то, на что считаешь нужным.
Жена помолчала, потом тихо спросила:
— Устал, наверное?
— Немного.
— Когда сегодня появишься дома?
Я прикинул, во сколько смогу вырваться из редакции и сколько времени проведу у Ларисы, и затем неуверенно сообщил:
— Пожалуй, буду к десяти. Может, чуть позже…
— Много работы? — спросила Аня с сочувствием.
— По горло!
— Тогда удачи, Ваня! Ждем тебя с нетерпением!
— До вечера, крошка!
Я положил трубку и задумчиво почесал затылок: интересно, какую же сумму отвалил вчера Всеволод? Похоже, солидную. Ладно, отработаю. Сразу после Нового года засяду за книгу. Напишу ему какую-нибудь житейскую повесть. Например, о моем покойном приятеле — директоре гранитного карьера, который рассорившись с женой и любовницей, взял да и покончил с собой, спрыгнув в тот самый карьер. Если постараюсь и не стану отвлекаться, а постараться нужно, потому как деваться некуда, состряпаю книгу за считанные месяцы.
Через час я вышел из редакции и поехал к Ларисе. Насчет наших с ней отношений необходимо было все прояснить до конца.
С тяжким сердцем, с тревожными мыслями, с нехорошими предчувствиями спешил я от остановки к дому Ларисы вдоль рядов поникших, пригорюнившихся юнцов-тополей. Потом стоял у ее двери и долго не решался позвонить — боялся. Боялся услышать из уст женщины, которую люблю, то, что я уже четко знал.
…Поджав под себя ноги, она сидела на диване в гостиной. В том самом цветастом халатике, но уже застегнутом на все пуговицы. Не знаю, какое было под ним белье. Я курил, стоя у открытой форточки.
— Будем ужинать? — спросила Лариса, поглядывая на меня виновато, как нашкодившая ученица на учителя.
Я упрямо старался не замечать ее взглядов и вообще не смотреть в ее сторону.
— Что-то не хочется, — тихо обронил я. — Разве что кофейку да рюмку водки…
Она ушла на кухню. Зазвенели чашки. Я оставался в гостиной. Прикурил новую сигарету и уставился в вечернюю мглу, чуть смягченную слабым светом дальнего фонаря.
— Вот! — Лариса поставила на подоконник чашку с дымящимся кофе и стакан с водкой. И снова уселась на диван.
Какое-то время я молча попивал кофе. Обстановка была невыносимой, напряженной до предела. Мы оба это прекрасно чувствовали.
— Ты чем-то расстроен, Ванечка? — Лариса первой не выдержала гнетущей тишины. — Случилось что-то?
— У меня нет, — бросил я через плечо, чуть повернувшись. — А вот у тебя, кажется, что-то действительно случилось…
— Нет! Откуда ты взял? — она попыталась непринужденно засмеяться. Но не получилось. Из ее горла вырвался лишь короткий нелепый смешок.
— Мне так показалось, — глядя в окно, я задумчиво дымил сигаретой.
Гостиную вновь наполнила тяжелая тишина. Ее нарушало только монотонное тиканье настенных часов. Это тиканье било по ушам, как тревожный набат. Я допил водку и сел в кресло. Рядом, вжавшись в спинку дивана, в натянутой позе сидела бледная Лариса.
— Как прошел день? — поинтересовалась она, когда пауза уж слишком затянулась. В голосе звучала фальшь: Ларисе сейчас было совершенно наплевать на то, чем я занимался днем.
— Да как всегда…
— Пойду, сварю и себе кофе… Хочешь еще?
Я отрицательно покачал головой.
— Кофе больше не хочу. Меня уже мутит от него. А от водки не откажусь.
Лариса забрала с подоконника пустую посуду и, шлепая тапочками, поплелась на кухню. Я включил телевизор, но ни на одном канале не было ничего путного: то дурацкие сериалы, то реклама, то дебильные рожи ведущих телешоу. Пропади ты пропадом, муть болотная! Выключив телевизор и, прихватив пачку сигарет с подоконника, я тоже направился в кухню.
Лариса, обжигаясь, пила кофе. Она пододвинула ко мне стакан с водкой и тарелку с тушеными вешенками.
— Может, все-таки поужинаешь?
Я отрицательно покачал головой.
— Ну, хоть грибочками закуси!
— Не хочется…
— Да что с тобой, Ваня? — она посмотрела блуждающим взглядом провинившегося ребенка.
— Лариса… — произнес я и умолк.
Она ждала, поникнув головой, и машинально помешивала ложечкой кофе в чашке. Я вздохнул и участливо осведомился:
— Почему ты молчишь?
В ответ — ни слова.
— Догадываюсь, как тебе сейчас тяжело, понимаю, что творится у тебя на душе, — продолжил я проникновенно. — Не держи это в себе, выплесни! Ведь все равно придется, к чему тянуть?
Ее губы побледнели, растерянные глаза широко распахнулись. Лариса не знала, куда девать руки, им не находилось места ни на столе, ни на коленях, ни на груди.
Я ободряюще улыбнулся ей:
— Ну же!
— Да, ты угадал… Мне необходимо тебе кое-что сказать, — выдавила она полушепотом, отворачиваясь.
Некоторое время мы молчали. Потом Лариса с усилием повернула ко мне голову и попробовала что-то произнести. Но губы не слушались ее, они лишь безвольно дергались, а слов не было. Я решился помочь ей.
— В твоей жизни появился другой мужчина, так?
Она бросила в мою сторону торопливый, горячечный взгляд и, резко вскинув руки, закрыла ладонями лицо. Плечи ее вздрогнули.
— Лариса, ты не знаешь, что делать, ты находишься на перепутье, — мой тон был преисполнен нежности и отеческой заботливости. — Мужчина, полагаю, предложил тебе выйти за него замуж. И ты хочешь этого, ты хочешь иметь полноценную семью. Но боишься меня обидеть. Я верно излагаю?
— Да, все так и есть, — прошептала она, все еще прикрывая ладонями лицо. Я видел, как сквозь пальцы просачивались слезы.
Помолчав, я терпеливо продолжил:
— Мне кажется, что нужно отбросить сомнения. Если тебе дорог этот человек, смело соединяй с ним свою судьбу. Не перечь сердцу!
— Но я люблю тебя, а не его! — почти выкрикнула Лариса и вскинула голову. На ее покрасневшем заплаканном личике застыла гримаса боли и отчаяния. У меня от жалости сжалось сердце. — Он хороший, он мне нравится. Но в моей душе — ты! Застрял, как заноза, понимаешь? А какие у меня с тобой перспективы?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
