барсетке.
– Надеюсь, твой товар не слишком залежалый?
– Обижаете! Свежак! Эксклюзив! – И для большей убедительности он добавил: – Интерцептор!
Мизин взял из моих рук купюру, осмотрел ее со всех сторон и затолкал в карман.
– Сегодня ночью яхта будет заправляться на греческом острове Хиос, – шепотом сказал он. – Капитан предложил врачу незаметно свалить на берег и пообещал, что сообщит об этом по рации только утром после завтрака, когда яхта отплывет от острова на двести километров. Но врач отказался. Он сказал, что сойдет с яхты либо на Кипре, либо вперед ногами, и что он готовится к интервью с кипрскими журналистами, которым расскажет о неприглядных делах капитана.
– Где подслушал? – спросил я.
Мизин сверкнул золотыми зубами. Его лоснящееся бронзовое лицо напоминало бюст из музея антропологии.
– Маленькая профессиональная тайна.
– А про Алину что знаешь?
Мизин скривился и отрицательно покачал головой.
– Ничего. Мамой клянусь – чиста, как ствол автомата.
– Госпожа Дамира?
Мизин некоторое время думал, затем почесал лысую голову, исполосованную белыми черточками шрамов, и, наконец, ответил:
– Есть кое что. Я знаю, что она сожгла.
– Ты изучил пепел из унитаза?
– Что вы, шеф! Я заглянул под унитаз. Она сначала разорвала эти штуки на кусочки, а потом бросила в унитаз и подожгла. Маленький кусочек упал на пол, и она его не заметила.
– Так ты же талантище! – изумился я. – И где этот твой кусочек?
– Он будет дорого стоить, – ответил Мизин, рассматривая свои ладони. – Пятнашка баксов.
– Согласен, – ответил я.
Мизин вытащил из кармана блокнот, раскрыл его и бережно вытянул из-под обложки обрывок черно-белого снимка. На нем был изображен фрагмент какого-то плоского предмета с неровными краями, покрытого замысловатыми иероглифами, а рядом с ним текст по-английски: "Gold slice with the text from Etruria. 500 years B.C. Rome".[3] Похоже на снимок музейного экспоната.
Клочок фотографии никакой ценности для меня не представлял, но пришлось заплатить. Мизин бодро спрятал деньги. Лицо его светилось азартом.
– А про меня что знаешь? – спросил я.
Мизин изменился в лице и сделал шаг назад.
– О-о, – протянул он. – Эта информация не продается.
Я выкинул руку вперед, схватил Мизина за горло и несильно сдавил.
– Тогда подари, – предложил я.
Я не ожидал, что Мизин так здорово испугается. Он захрипел, покрылся пунцовыми пятнами и схватился за мою руку, пытаясь оторвать ее от горла.
– Ты что?! – хрипел он. – Ты что?! Пошутил я! Не знаю ничего!
Я отпустил его и, смягчая свою вину, потрепал студента по плечу.
– Извини, я тоже пошутил.
Мизин вышел. Некоторое время я сидел за столом, глядя на обрывок фотографии с этрусской пластиной и думал о том, что моя голова забита подобными обрывками фактов, из которых, как из битых черепков, я должен сложить большой кувшин и наполнить его смыслом. Пока вырисовывались лишь смутные контуры и наметки.
Госпожа Дамира скрывала какую-то тайну, возможно, тайну сына, и очень боялась разоблачения. После того, как Стелла "рассекретила" меня за обеденным столом, Дамира немедленно попросила капитана, чтобы он открыл в ее каюте иллюминатор. Зачем? Не для того ли, чтобы выкинуть за борт какой-то компромат, который потом пришлось сжечь в унитазе?
Я еще раз посмотрел на обрывок фотографии. Ну и что в нем компрометирующего? Не похитил же Виктор эту пластину из римского музея, черт подери!
А как объяснить, что капитан пытался вступить с Виктором в сговор, предлагая ему тайно сбежать с яхты? Если капитан уверен, что Виктор – преступник, которого разыскивают власти, то логичнее было бы не поднимать шум, а сообщить о преступнике на берег и дождаться патрульного катера. Не значит ли это, что капитан боится Интерпола и обыска "Пафоса" не меньше, а больше Виктора?
Я вышел в коридор и без стука открыл дверь капитанской каюты. Гостиная была пуста, столик с остатками закуски сиротливо стоял рядом с помятым диваном. Я приоткрыл дверку черного ящика. Ключи от кают висели на маленьких бронзовых крючках. Я снял ключ, помеченный биркой с цифрой "5", и вышел. Посмотрел по сторонам, прислушался и быстро подошел к каюте своей милой соседки. Замок приглушенно щелкнул, дверь беззвучно отворилась. Я вошел внутрь, прикрыл дверь и вставил ключ в замок, чтобы его нельзя было отпереть снаружи.
Каюта Алины ничем не отличалась от моей. Точная копия, с той лишь разницей, что через открытую створку платяного шкафа можно было увидеть пестрый ряд платьев, да постель была застлана каким-то пионерским способом: одеяло сложено конвертом, а взбитая подушка поставлена на угол, напоминая наполеоновскую "треуголку". И еще в воздухе стоял запах сладких духов.
Я стоял напротив пустого стола и не знал, с чего начать, явственно ощущая движение времени. Я совершал не бог весть какое преступление, и все же ужас сковывал мою волю, едва я представлял скрежет ключа в замке и удивленный голос Алины за дверью.
Тумба! Я поочередно выдвинул все ящики, найдя только пакет с нательным бельем.
Платяной шкаф… Ничего, кроме пустой дорожной сумки и одежды на полках.
Холодильник… Нетронутый комплект спиртных напитков.
Упав на колени перед кроватью, я просунул руки под матрац. Пусто! Заглянул под стол, под кресло. Ни-че-го! "Чиста, как ствол автомата"…
Я вскочил на ноги. Карт-бланш, который мне выдал капитан, не принес никакого результата. Я не мог, не хотел поверить в это! Я должен был за что-то зацепиться, хоть кончиками пальцев, хоть ногтями, хоть взглядом! Метнулся в прихожую. От злости ударил кулаком по панели гардероба с пустыми бронзовыми крючками. Все, больше смотреть нечего.
Я топтался у двери, понимая, что если сейчас выйду отсюда, то уже больше никогда не зайду. Взгляд упал на матовую дверь душевой кабины. Наступая на горло своему чувству, которое противилось обыску, я сдвинул дверь в сторону и, не заходя внутрь, посмотрел на зеркало, на полочку, тесно заставленную флаконами с косметическим молочком, гелем для душа, дезодорантом, кремом, шампунем и пеной… Я замер, не сводя глаз с голубого бритвенного станка "жилетт". Взял его в руки, посмотрел на
