когда я вручаю ей букет белых роз. В ее случае экспериментировать не хотелось, так как не было уверенности, что она оценит. — Спасибо, Алан.
Я принимаю от нее поцелуй в щеку и машинально смотрю на отца, небрежно ставящего мой презент в винный шкаф. И пусть он не выказывает никаких признаков признательности или воодушевления, но и привычных едких комментариев из него не сыплется.
Мама заботливо ставит цветы в вазу и просит Жанну накрыть на стол. Я говорю, что не голоден, и она предлагает выпить кофе. Я прошу чай. Раньше я этот напиток не слишком жаловал, но Ярослава и тут умудрилась меня переубедить. Не в силах пить тот странный микс из растворимого Нескафе и приторной сгущенки, я перешел на куда более безопасные улуны и английские завтраки, и пришел к выводу, что они не так уж и плохи.
— Как дела на работе? — спрашивает мама, когда мы втроем сидим за столом.
— В порядке все. От отсутствия заказов не страдаю. — Отхлебнув чай, я интуитивно смотрю на отца в ожидании нового замечания, которого почему-то не следует.
— А мы с папой на следующей неделе на Кипр летим в долгожданный отпуск.
— Здорово. Давно пора.
— Кое-как уговорила его, — мама с шутливой укоризной смотрит на молчащего отца. — Знаешь же, какой он трудоголик.
— Время сейчас такое, — до странности добродушно ворчит он. — Не до курортов. Выборы на носу. Уже сам жалею, что согласился.
Мама расстроенно качает головой и смотрит на меня в поиске поддержки.
— Работы у тебя всегда много будет, но и о здоровье подумать нужно, — говорю я первое, что приходит в голову. — Ты в отпуске последний раз в начале прошлого года был.
— В январе с Гнесиными в Карловы Вары летали, — вдруг соглашается отец. — Да полетим уж, полетим. Сам чувствую, что надо.
Залпом осушив чашку, я тянусь к заварочному чайнику. Что это только что было? Неужто Георгий Волынский позволил себе хотя бы ненадолго не размахивать своим депутатским мандатом перед моим носом и побыть человеком?
— Одни полетите? — спрашиваю я, боясь спугнуть удачу.
— Гнесины, скорее всего, с нами полетят, — отвечает мама.
— Полетят, если Володе в Штатах срочно не нужно будет оказаться, — вставляет отец. — По уму, вас бы с Софьей двоих на Кипр отправить, а самим остаться.
— Гера! — с обидой выпаливает мама.
— Ладно-ладно, — отмахивается он. — Так уж я. Рассуждаю.
Я с трудом подавляю улыбку. Сто лет не видел отца в образе домашнего семьянина. Ужины с друзьями в ресторанах не в счет — там он лишь играет роль примерного мужа. Сейчас же за столом нет атмосферы стерильности — она действительно расслабленная и домашняя. По телу блуждает странная нега, и даже думаю, что если бы не мое обещание прогуляться с Ярославой и Тотошкой, то я вполне бы мог остаться здесь с ночевкой.
— Может быть, на пару дней к вам заеду, — в порыве благодушия говорю я. — Как, кстати, Лукичи поживают, не знаете? Не уехали с Кипра? Сто лет их не видел.
Лукичи — сербская семья, живущая на соседней от родителей вилле. И именно Милош был моим первым крупным заказчиком, который в дальнейшем стал гарантом моей репутации.
— Живут, куда денутся, — отвечает отец. — Заезжай, если время будет. К рабочему месту ты не привязан.
Меня не покидает ощущение нереальности происходящего. Он не пытается давить, а дает мне пространство для маневра. Может быть, я недооценил впечатление, произведенное элитным каберне-совиньоном.
В итоге я остаюсь на ужин и в город приезжаю лишь в начале десятого. Ярослава говорит, что с Тотошкой она уже погуляла, так как в противном случае «он бы обязательно обоссал шторы», но в любом случае будет рада меня видеть,
— Ну, как прошло? — спрашивает она с порога.
— Хорошо, — сдержанно говорю я и, обняв, зарываюсь лицом в ее волосы. Помимо чая, я пристрастился к ее запаху: сладковато-теплому, не испорченному парфюмом. — Ладно, вру. Офигенно все прошло.
37
— Ну сегодня-то ты наконец объявишься? — в голосе Лелика слышатся обиженные ноты. — Вторую пятницу прогуливаешь. Я уже приглядываю себе нового лучшего друга.
— Ты прекрасно знаешь, что меня тебе никто не заменит, — усмехаюсь я. — Постараюсь появиться, но если не получится — пересечемся среди недели. И не грусти сильно — я тоже по тебе соскучился.
— Кто бы мог подумать, что отношения так сильно тебя испортят. Я, между прочим, когда встречался с Диной, ни одной тусовки не пропустил.
— Наверное, поэтому она и порезала твои футболки.
— Наверное, — покорно соглашается Лелик. — Слушай, если ты из-за Сойки, то он нигде не появляется…
— Не смеши, — раздраженно перебиваю я. — Думаешь, я от него прятаться буду?
— Да я так, на всякий случай. Чтобы ты знал.
— Спасибо за то, что ввел в курс. Теперь и ты знаешь, что мне плевать.
Засунув телефон в карман, я несколько секунд пялюсь в лобовое стекло, анализируя свою реакцию на упоминание Сойки. Слишком уж она резкая, что я даже ни в чем неповинному Лелику нахамил. Ревность? Исключено. По итогу Ярослава пришла ко мне, и у меня нет сомнений в том, что они не общаются. Чувство вины? Тоже вряд ли. Оно бы могло возникнуть, не случись того инцидента в боулинге: до сих пор помню омерзительную ухмылку на его роже. Он был с ней из мести, так за что я должен испытывать вину?
Утешившись тем, что во мне говорит вполне обоснованная неприязнь, я отправляю Лелику примирительное «Извини, бро», и еду за Ярославой. Вообще-то претензии друзей к тому, что я пропал, не взялись с потолка. Я действительно все свободное время провожу с ней, чем когда-то не могла похвастаться Женя.
Вчера я пытался сам себе ответить на вопрос, почему я так резко потерял интерес к привычному образу жизни. И, кстати, ответил. Оказывается, на пятничные тусовки я уже долгое время ходил по привычке, а не потому, что так сильно к ним тяготел. Отсюда и появлялось периодичное ощущение внутренней пустоты. Словно я долгое время торчу
