с Ним, но у неё ничего не получилось. Словно всегда приоткрытая дверь закрылась, а кричать сквозь неё было всё равно что кричать в пустоту. «Когда люди утратили девственность, двери рая оказались навек запертыми для них», – мелькнуло у неё в голове.
Евдокия посмотрела на крест в зеркале. Он тревожил, почти раздражал её своим присутствием. Беспокойно наблюдая за собственными действиями, она сняла с шеи цепочку и положила её, вместе с крестом, в шкатулку с украшениями.
«И вот настал мой час…»
Евдокия стояла с бумажками в ожидании перед кабинетом начальника и от нечего делать разглядывала маявшегося перед ней мужчину. Незнакомого – у них в офисе, но тоже с бумажками. Впрочем, зачем идти к начальнику без бумажек? Мужчина был молодой – примерно Дусиного возраста, высокий и красивый, тёмные густые волосы блестящей шапкой падали на лоб. Евдокия пробежала взглядом снизу вверх по стройной, но крепкой мужской фигуре: брюки сидели идеально, расстёгнутая верхняя пуговица яркой рубашки легкомысленно приоткрывала уголок груди, джемпер привлекательно подчёркивал широкие плечи. Евдокия подняла глаза выше и заглянула в лицо мужчине: из-под копны волос, глубоко посаженные, смотрели глаза – тёмные, как два колодца. Она вздрогнула, уловив уже знакомое ощущение – чувство восхищения мужчиной, а конкретно – его внешностью. Дуся поймала себя на мысли, что рассматривает его с удовольствием – не хочется отрывать глаз, ей ужасно не хотелось выныривать из бездны чёрных колодцев.
– Хотите – идите впереди меня, я подожду, – предложил мужчина.
– Да нет, спасибо, я не тороплюсь, – улыбнулась женщина.
Как выяснилось, его звали Игорем и он – новый сотрудник, потому что уже пришёл оформлять документы. Новый сотрудник оказался человеком общительным и, как ни странно при этом, приятным, улыбчивым, с хорошим, но не злым чувством юмора. Небольшой дружный коллектив редакции, сложившийся, в основном, за последние несколько лет, принял к себе Игоря охотно, возможно, отчасти благодаря тому, что большую часть этого коллектива составляли женщины. Самые молодые сотрудницы поглядывали на него с ненавязчивым любопытством, отмечая отсутствие кольца на пальце, самые старшие – с материнской заботой.
Евдокия с удовольствием занимала свой обеденный перерыв разговором с ним – лёгким, ненавязчивым, о самых разных вещах, но не пустым. Разговоров о работе оба избегали, следуя мудрой интуиции и офисной этике, зато с энтузиазмом обсуждали свежевышедшие фильмы, книги – переводные и отечественные, и иногда делились впечатлениями о своей жизни в целом.
Евдокии вдруг оказалось очень легко делиться с этим малознакомым человеком своими истинными взглядами на жизнь – теми, которые она никогда не обсуждала даже с самыми близкими людьми. Возможно, это было легко именно потому, что Игорь был чужим для неё, и она делилась с ним словно аноним – он же не знал, что перед ним за человек. А какая разница, что за идеи у незнакомой тебе личности?
– «И вот настал мой час,
Прости, я должен уйти»… – шутливо пропела она, прощаясь.
– Что это? Какая-то знакомая мелодия, – заметил он.
– Это Битлз.
– А почему на русском? Чей это перевод?
– Мой.
– Ого, какие у нас талантливые переводчики! Даже в стихах переводят!
– Это давно было.
– Ну да, в молодости все мы пописывали! – засмеялся Игорь. – Ну, в смысле в совсем ранней, легкомысленной, молодости, – тут же поправился он, чтобы не обидеть молодую женщину.
– Ну да, ну да… – рассеянно пробормотала она, совсем и не обидевшись. Тяжёлая, густая волна тоски накатила на неё из-за совсем другого.
Евдокия вдруг вспомнила жёлтый значок на ноутбуке с названием «архив», спрятанный среди других документов.
Вечером Евдокия снова придирчиво рассматривала себя в зеркале. Это стало её ежедневным ритуалом. Что она хотела там увидеть? Первые морщины в тридцать лет? Нет, они её не интересовали. Дуся никогда не боялась старости, относилась к ней философски и теперь, осознавая, что первый этап молодости прошёл.
Просто совсем недавно она обнаружила в зеркале (а значит, и напротив него) незнакомую ей женщину. Это была красивая взрослая женщина с модной причёской, привлекательная для мужчин. У этой женщины была неплохая, и даже в чём-то творческая, работа, семья – любимый и любящий муж и сын. Одним словом, в жизни было устроено благополучно, и это благополучие – её собственная заслуга, тот мир, который она создала для себя, то счастье, к которому она стремилась и которое собственноручно построила – своим терпением, мудростью, старанием, любовью.
У этого здания простого человеческого счастья было всё, кроме одного – того, для кого оно было построено, – Дуси.
Всю свою жизнь работая с текстами – по специальности и по призванию, она привыкла мыслить литературными образами. А в литературе (как, впрочем, и в жизни) люди всегда стремились к счастью.
Нет, не так. Первоначально все стремятся к любви, думая, что в ней – счастье. И действительно, почти все книги написаны о любви: счастливой, как, например, у Толстого в «Войне и мире» или, что гораздо чаще, трагической, как у Шекспира. И это понятно: о счастье писать неинтересно, интересно – о его поисках, о трудностях, страданиях, борьбе – о деятельности человека. Сам Толстой и заметил: все счастливые семьи счастливы одинаково.
И в книгах всё было весьма однозначно: герои страдают, проходят ряд испытаний и в конце концов получают в награду счастье. Ну, или не получают, если не смогли добиться цели… Вот только почему-то в жизни всё оказалось гораздо сложнее и запутаннее. И ни в одной книге почему-то не было написано о том, почему: любовь есть, благополучие есть, а смысл всего этого где-то затерялся.
Впрочем, Толстого Дуся никогда не любила, а больше всего его самую известную героиню. Её раздражала Анна, которая, добившись того, чего хотела, вдруг стала жаловаться, что ей всё не так. И, как ни странно, Дуся и сейчас не изменила своего мнения. «Неужели, я стала такой как она?» – проверяла себя Дуся. Но ответа не находила.
«С жиру бесишься? – спрашивала она себя. – Чего тебе ещё надо? У тебя любящий муж, сын. Какого ещё смысла жизни тебе не хватает? Для многих это недостижимая мечта, а ты выкобениваешься?» Она по-прежнему презирала таких, как Анна, но ощущения собственного счастья не приходило.
Изо дня в день Дуся пыталась выяснить: куда, на каком этапе, мог запропаститься этот злосчастный смысл, так не дававший ей покоя?
Десять лет назад, когда она согласилась навсегда остаться с Алёшей, он был? Был. Ради любимого человека она готова была пожертвовать своей всегдашней независимостью.
Когда она, ещё совсем молодая девушка, рожала ребёнка, сознательно
