без того редкие частные издательства эпохи нэпа. Установилась полная государственно-партийная монополия на выпуск любой печатной продукции, а вкупе с тотальной цензурой выход живого и тем более критического слова стал невозможен. Каждый год обновлялся индекс запрещенных к распространению книг, каждый год из библиотек изымались целые тематические пласты (например, религиозная литература или идеалистическая философия), изымались книги сотен известнейших российских и иностранных авторов, и не только «врагов народа». Не было только показательных книжных костров-аутодафе на городских площадях, как это было в фашистской Германии, но дореволюционную и революционную книжную продукцию гораздо более массово и методично перетирали в труху на бумажных фабриках СССР. Поэтому выход научной книги, да еще новым, третьим изданием и большим тиражом, да еще в разгар войны было явлением незаурядным. В новых условиях, в новой стране это был важный знак особого внимания не только для автора, а даже больше для читателей всех общественных рангов, которые должны были сообразить: «наверху» этой теме и ее трактовке придается особенное значение.
Третье издание вышло в Москве в середине 1944 г., тиражом 5 тыс. экземпляров в научно-популярной серии Академии наук СССР[244]. Оно, за исключением малозначительных стилистических правок, не отличалось от второго издания. В «Предисловии к 3-му изданию» Виппер писал: «Первое издание моего очерка «Иван Грозный» вышло в 1922 г. Появившиеся после того новые публикации источников и оригинальные работы историков СССР (см. библиографию) побудили меня к переработке моего сочинения и изданию его в новом, дополненном виде (Ташкент: Госиздат УзССР, 1942. 2-е изд.).
Настоящее, третье издание есть воспроизведение несколько доработанного второго издания.
Р. Виппер»[245].
С тех пор и вплоть до развала СССР эту книгу Виппера не переиздавали, поскольку в хрущёвские времена ее объявили антиисторической. Новая эпоха возродила интерес и к его творчеству.
* * *
Восьмидесятичетырехлетнему историку Р. Випперу и средневековому царю Ивану IV была оказана еще одна высокая честь и опять из-за кулис. Николай Карамзин в начале XIX в. читал главы из «Истории государства Российского», сидя напротив Александра I и его супруги. За всю предыдущую историю России отечественному летописцу или историографу такая честь была оказана впервые. Великие российские историки Сергей Соловьев и Василий Ключевский читали открытые, т. е. публичные, лекции в Московском университете для большого собрания столичных интеллектуалов. Тогда историческая наука все больше становилась частью механизма просвещения и демократизации общества. Были и другие примеры ярких публичных выступлений на исторические темы в уважительные для профессуры дореволюционные времена. В 20-е гг. ХХ в. шумные диспуты, в том числе с участием ученых, проходили часто, но скромнее и без особого общественного накала. В годы сталинщины все стало зарегулированным, управляемым и предсказуемым, все носило установочный характер, а историческая наука все более превращалась в подспорье пропаганды. По линии ЦК ВКП(б) ее курировал Отдел пропаганды и агитации. Важное публичное выступление никогда не проходило спонтанно и под ответственность оратора; оно готовилось заранее, текст предварительно одобрялся различными академическими и партийными инстанциями, оратор не смел отвлекаться от написанного, а поведение зала дирижировалось, как в Древнем Риме, специально выделенными клакерами.
Под открытую лекцию маститому академику было предоставлено престижное и большое помещение Москвы – Колонный зал Дома союзов СССР, бывшего Благородного собрания. В нем до войны проводились заседания профсоюзных и других важных советских форумов, международных шахматных турниров, первых новогодних елок для детей и политических процессов тридцатых годов над «врагами народа». В последнем случае зал заполняла специально подобранная публика, заранее знавшая, когда аплодировать, когда одобрительно или возмущенно «гудеть», а когда начинать требовать: «расстрелять как бешенных собак!» Для поднятия градуса ненависти на процессы сгоняли оголтелую советскую «элиту», т. е. энкавэдэшную и партийную бюрократию. Ярко освещенный зал вмещал почти 1300 человек – внушительная толпа в мундирах и в штатском. Иногда на эти процессы приглашали своих и иностранных знаменитостей, например Илью Эренбурга или Леона Фейхтвангера, которые должны были создавать ощущение присутствия объективных сторонних наблюдателей. Некоторые современники утверждали, что на балконном ярусе зала Дома союзов была устроена задрапированная ложа, в которой сиживал Сталин. Зал славится великолепной акустикой; даже в наше время на кинозаписи отчетливо слышен каждый звук лающего голоса прокурора А. Вышинского, выступавших на процессе Н. Бухарина, А. Рыкова и др. В любом случае это был особо значимый для власти зал. Несмотря на то что некоторые заседания, проходившие там, документировались, а от некоторых сохранились записи кинохроники, никаких следов от выступления Виппера, кроме печатного текста самого доклада, не сохранилось.
Заседание, на котором академик Виппер выступил с открытой лекцией, безыскусно названной «Иван Грозный», было назначено на 17 сентября 1943 г. Почему выбрана именно эта дата, сейчас сказать трудно. Возможно потому, что после тяжелейших сражений конца 1942–1943 гг., после разгрома немцев на Курско-Орловской дуге и успешного форсирования Красной Армией Днепра, страна, а с ней и столица вздохнули свободнее. Из эвакуации стали возвращаться отдельные государственные, научные и культурные учреждения. Возвращались институты АН СССР, учебные заведения, некоторые академики и профессора.
Выступление академика Виппера официально организовало Лекционное бюро при Комитете по делам высшей школы при СНК СССР. Это значит, что его содержание должно было распространяться в первую очередь в среде студенческой и научной интеллигенции, с помощью присутствовавших в зале слушателей и опубликованного после выступления текста. В архиве Виппера текст выступления в Колонном зале отсутствует, нет и каких-либо следов подготовительных материалов. Мне не удалось обнаружить ни одного свидетельства или воспоминания о его выступлении, тем более я не смог узнать о реакции присутствовавших на самого докладчика и о той публике, что собралась в зале. Неизвестно также, кто конкретно инициировал этот доклад, ставший очередным шагом, низвергнувшим науку истории в политизированную мифологию. На роль инициатора никак не годилось руководство Института истории или аппарата Академии наук, ни МГУ или Комитета по делам высшей школы, хотя к началу 40-х гг. это были вполне по-советски управляемые учреждения. Но именно поэтому с такой инициативой мог выступить только руководитель какого-либо высшего партийно-правительственного органа. Почти наверняка это был сменивший А.А. Жданова руководитель Отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) А.С. Щербаков. Перед руководителями Отдела еще до войны, в 1941 г., от имени ЦК ВКП(б) была поставлена задача организовать пересмотр образа Ивана Грозного в науке, литературе и искусстве. Только они могли инициировать чтение лекции в военной Москве, в одном из ее центральных залов, на тему средневековой истории. Да и они, партийные чиновники самого высокого ранга, не имели таких полномочий. Руководитель этого отдела корректировал и согласовывал окончательный текст лекции с вышестоящими над ним «инстанциями». В это же время похожая
