– Может быть. Но одно дело – танк в селе, а наши ребята атакуют как на ладони, он их видит, они его – нет, а другое дело – он на дороге, а мы в кустах. А там – бронебойщики его под хвост и ужалят. А пехота немцев, пока бежать будет на виду у «леших»… Как ты думаешь, Лёш, это будет славная охота?
– Мне нравится задумка, – кивнул Леший. Остальные поддержали.
– Тогда – выступаем! Плащи и брезент возьмите. Дождь хоть и кончился, но земля сырая, осень. А нам на ней до утра зябнуть. И все гранаты забирайте – близко подойдут – гранатами отобьёмся. Главное помните – «колотушка» – тёрочного действия. Дёргать надо сильно и резко, а то не рванёт. Во, чуть не забыл! Морозов, гражданские в селе есть?
– Не должно быть. С нами отошли. Те, что ещё были.
– Это даже очень хорошо. Обидно будет своих зацепить. И, Морозов, своих красноармейцев предупреди о нас и нашей одежде, а то ещё обиднее будет, когда свои завалят с перепугу и подвиг не дадут совершить.
Собрались, пошли. Кадет обиделся, что его оставляем. Дитё! Неужто думает, что ему войны не хватит? Осадил резко, даже грубо. Нечего вперёд батьки в пекло лезть!
Вещмешки оставили, но не сказать, что шли налегке. Амуниции на каждом висело, как на вьючных мулах. Дождь вроде и кончился, но отовсюду продолжало капать, с каждой ветки, каждого не опавшего листочка. Не успевшая высохнуть одежда снова промокла, потяжелела. Пока шли быстро, было жарко и душно. А заляжем? Воспаление лёгких обеспечено.
По широкой дуге лесом обошли полустанок, вышли к жэдэ насыпи. Залегли.
– Ребята, здесь могут быть нитки их телефонных проводок. Было бы неплохо их найти, – шёпотом сказал я.
– Резать?
– Рано. Приметить пока. А потом – порежем.
Через насыпь перебирались по одному, быстрыми перекатами, в промежутках времени, пока одна осветительная ракета погаснет и немец не выстрелит следующую. Грунтовку преодолели вообще с ходу.
А кабель нашли. Ногой зацепили. Оставили одного снайпера. Он взял провод в руку и прошёл вдоль кабеля до ближайшей ложбинки, там залёг, завернувшись в брезент, только ствол винтовки с набалдашником глушителя торчал.
Село было перед нами, в трех сотнях шагах. Свет нигде не горел, движения на улицах не было. Даже собаки не лаяли. Что-то где-то скрипело, да сигнальщик стрелял осветительные ракеты, только и всего. Пейзаж напомнил мне игру «Сталкер». Как давно это было! На секунду меня охватила ностальгия, почувствовал запах дома, жужжание компа. Навалилась тоска по родным и любимым жене и сыну. Увижу ли их снова? Тряхнул головой – так не пойдёт! Нельзя раскисать перед боем. Успех боя более чем наполовину закладывается до боя. И зависит от выбранных позиций.
Осторожно, пригнувшись, облазили всё вокруг, как змеи – выбирали позиции. Разместили пулемёты, стаскали к ним все цинки с лентами. Пулемётные расчёты начали осторожно окапываться. Теперь пулемётами мы перекрыли всю юго-восточную окраину села. Снайпера искали позиции метрах в тридцати позади пулемётов, рассыпанно. Мы же с ребятами Шила двинулись вперёд. Я, Шило и Мельник разместились в седловине меж двух бугорков, поросших толстыми стеблями сорняка. Мельник сразу принялся копать. Мы с Шилом тщательно всматривались в бинокли в село, стараясь хоть что-то рассмотреть. Что так, что в бинокль – ни хрена не видать. Месяц был где-то за низкими тучами, темень, хоть глаз коли, а свет ракет так искажал всё, что ничего не понять.
Шило пихнул меня, указал биноклем. Я посмотрел. Из избы вышел человек, выпустив сноп света. Дверь так и не прикрыл – так подсвечивал себе. По этой световой полосе он и пошёл. Отливать.
– Смотри – броня, – прошептал Семёнов одними губами. В полосе света были едва видны кусок колеса и узкой гусеницы.
– Ага. Танк или бронетранспортёр?
– Силуэт низкий. И этот немец был не танкист. У них форма должна быть чёрной.
– Ночью все кошки чёрные. А у нас ни гранат противотанковых, ни бутылок.
– Слушай, старшина, у меня план есть. Я с ребятами, в две тройки, пока темно, подбираюсь к этой избе и закидываю её в окна гранатами. Даже если это танк – экипаж положим – танк не поедет.
– Не пойдёт. Две тройки – это всё, что у нас есть. Оголим участок полностью.
Помолчали.
– И хочется, и колется, и мама не велит, – вздохнул я, – только одну тройку. Подползать к зарослям у сарая и там залечь. Когда начнётся – гранаты кидать в окна, пострелять и сразу отходить. Нет, не пойдёт. Если это танк и танкисты в нём ночуют, всё-таки передовая – ребят он подавит раньше, чем они гранаты кинут.
– Я пошлю Малого поглядеть поближе. Он у меня самый шустрый.
Я кивнул. Шило отполз, потом я, покрываясь рябью каждую секунду, в бинокль следил за Малым, ползущим ужом к избе. Самому легче сделать, чем смотреть и переживать.
– Виктор Иванович, я страхую, – прошептал Мельник, в оптику своей винтовки глядя на Малого.
Толку-то. Один выстрел – все планы псу под хвост.
А Мельник, оказалось, уже окопался. Я тоже достал лопатку.
– Докладывай, по ходу, – шепнул я ему. Стал копать. Это помогло – отвлёкся.
– Малой за сараем. Ждёт подсветки, – прошептал Мельник, – ага, большой палец вверх оттопырил, рукой машет.
– Значит – не танк, – шепнул Шило.
Как только ракета погасла, ещё двое поползли к Малому, замирая каждый раз, как в небе зажигался очередной фонарик.
– Не нравится мне этот бугорок, – проворчал Семёнов.
– Какой?
– Смотри. Сразу и не заметил я его. А ребята через него проползли – уже давно не вижу. Непростреливаемая зона большая получается.
– Точно. Так, Шило, здесь остаешься. Мельник, ты тоже. Меня прикроешь. А ты, Володя, – боем управляешь. Всё-таки и звание у тебя повыше. Одно прошу – вперёд людей не пускай. Назад, как нажмут, пожалуйста, но не вперёд. Вытяни их из застройки на открытое место. Наши снайпера хороши издали. С той стороны полк и наш батальон ударят, сюда их будут выдавливать. Бей снайперами, подпустишь поближе – из пулемётов добавь. А автоматчики – уж для самообороны. Совсем тяжко станет – отойди в заросли.
– Ну, ты прям план Наполеона. Всё равно всё будет так, как будет. Не угадаешь.
– Как знаешь. Я пополз. Мельник, гони «колотушки», они тебе без надобности.
Взяв две гранаты с длинными деревянными ручками, двинулся в сторону того бугра. Полз бесконечно долго, по грязи и лужам, замирая всякий раз, как ракета зависала в низком чёрном небе. Дополз, выкопал себе яму-лёжку, постелил трофейную плащ-палатку, залез в яму. Сначала пытался рассматривать село при помощи «бегающих теней» от ракет, потом надоело. Глянул на часы – почти шесть, скоро рассвет, скоро бой, «день начнётся стрельбой». Начало трясти. То ли от холода – промок насквозь, то ли от адреналина предстоящего испытания. Осторожно, чтобы не звякнуть, достал фляжку, открутил колпачок и выпил два больших глотка коньяка – ещё у Натана запасся. Тепло разлилось по горлу, сбежало в грудь, оттуда – по всему телу. Трясти перестало, зато стало клонить в сон. Ещё бы! Сутки на ногах. Марши, бой в лесопилке, намерзся. Да и вокруг ничего не происходит. А у меня всегда так – как только мозг перестаёт получать информацию – норовит перейти в «спящий режим». Но этого позволить нельзя – я храплю во сне. А до ближайшего сарая – метров восемьдесят. Сейчас бы заняться чисткой оружия – тоже нельзя, звякнуть можно. Думать? Уснёшь и не заметишь. Буду смотреть в бинокль на село.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
