В первую мировую человеческую бойню попал в плен чех Кроль молодым солдатом и по окончании войны остался в России на жительство и работу техником. Женился и много лет работал в Смурове техником горкомхоза. По радиоприемнику иногда слушал передачи с своей бывшей родины Чехословакии и был обвинен в шпионаже на десять лет[143].
Года три тому назад совершенно случайно, еще до его и моего ареста мы единственный раз были вместе с ним на именинах у общего знакомого. Во время всего вечера никаких разговоров друг с другом не имели и никогда более не встречались.
Ночь. Надзиратель приказывает встать, одеться. Открылась и закрылась дверь камеры. В коридоре следственных кабинетов встречает один из молодых следователей и приказывает повернуться лицом к стенке и стоять. Через несколько минут приказывает идти по коридору и вводит в один из кабинетов следователя; сажают у входа на стул. Вижу, напротив меня по другую сторону двери у стены сидит какой-то незнакомый мне плохо одетый, обросший, истощенный, лет за пятьдесят гражданин.
В кабинете за столом в разных позах сидят четыре следователя и одновременно задают мне и этому гражданину вопросы, узнали ли мы друг друга. Я смотрел на него, а он на меня, и искренне им сказали, что мы друг друга не знаем. Снова и снова начинаю всматриваться в лицо незнакомого гражданина, и мне показалось, что где-то с ним встречался, кажется, у знакомого гражд[анина] Тарасова. «Скажите, вы не были ли года два тому назад на именинах зимой у Тарасова?» — «Да, был, но вас не помню», — отвечает он. Я говорю следователям, что будто бы видел его на именинах, но не уверен, что там он был. Минуту или две смотрим друг на друга. Все восемь пар глаз следователей неотступно наблюдают за нашими лицами, движениями.
Один из них говорит: «Да, времени прошло много, посмотрите еще, а может быть, признаете друг друга». Снова смотрим. Нет, точно друг друга не признаем. Я припоминаю: пришел на вечер поздно, часов в десять, когда уже все гости были в сборе. Я сделал общий поклон и сел при входе в конце стола, а на другом конце, кажется, сидел этот гражданин. Фамилию его не знаю и за весь вечер ни о чем с ним не говорил и после никогда с ним не встречался.
— А какие террористические разговоры вел он с тобой? — показывает на меня кивком головы один из следователей.
— Нет, я с ним ни о чем не разговаривал. Я даже не помню, что он был на этом вечере.
— Ну, хорошо. Тогда скажи, что ты слышал, как Сергей Петрович с другими говорил о терроре.
— Нет, ничего не слышал, да никто о политике не говорил, — отвечает неизвестный мне гражданин.
Такой исход очной ставки не удовлетворил опричников царя Иосифа. Явился надзиратель и отвел меня в камеру, и только на суде и уже будучи осужденным, в камере Ульяновской тюрьмы я встретился с этим неизвестным гражданином и узнал его фамилию — Кроль. Я уже говорил, что ему приписали шпионаж за слушание по радио в своей квартире передач из Чехословакии. Он рассказал, как попал в плен и остался в России, обзавелся семьей, работой. Особым совещанием дали ему десять лет полгода тому назад, а из концлагеря привезли на очную ставку со мной.
Кроль продолжал: «После очной ставки с вами, Сергей Петрович, меня отвели в подвальную жаркую камеру-погреб. Воздуха для дыхания не хватало, мучила жажда, есть ничего не давали восемь дней. Появилось сильное головокружение, тошнота, головные боли, шум в ушах. С каждым днем силы падали. На восьмой день я не мог подняться на ноги. Умирать не хотелось — дома жена, дети. Хотелось жить и верить во встречу с ними в будущем.
В камеру-погреб на восьмой день пришли два следователя, взяли меня под руки и повели на допрос. Там, в кабинете следователя начали требовать от меня, чтоб я подписал протокол о террористических высказываниях в отношении коммунистов-марксидов вами, Сергей Петрович. От подписи я отказался. Тогда они написали другой протокол, что якобы я слышал, как вы, Сергей Петрович, говорили с другими о терроре против коммунистов-марксидов, и я под этим ложным протоколом подписался, чтобы спасти себя от смерти, и после этой моей подписи, которую делал следователь моей рукой, ибо я настолько ослаб, что не мог сделать сам свою подпись — меня стали хорошо кормить и больше на допросы не вызывали».
Об этом мошенническом трюке я тогда не знал, что следователи так подводят меня под расстрел, и только на суде узнал, какую жестокую участь готовили мне опричники-марксиды — «друзья народа». Но Кроль категорически заявил, что подписал протокол ложного обвинения, чтобы спасти себя от смерти, и этим отвел более жестокий удар по моей судьбе. Жив ли ты, Кроль, и вернулся ли к семье своей, или погиб в концлагере во славу господства царя Иосифа и его кровожадных опричников? Но я с благодарностью вспоминаю тебя, Человека с большой буквы, твою благородную родину Чехию — родину Иоганна Гуса.
***
Длительное время находился в камере вместе со мною, как потом выяснилось, тайный агент МГБ, якобы арестованный за служебный саботаж, под видом железнодорожного служащего, дежурного по станции Кинель. Из его рассказов я узнал, что сидит следственным третий год, что многих, до ста человек, оговорил, и многим заключенным в разных камерах, где он перебывал за это время, советовал соглашаться в признаниях в интересах следователей, что сопротивление бесполезно, что лучше быстрее получить путевку в лагерь, где легче жизнь, чем в тюрьме. Меня удивляло это обстоятельство и то, что он часто получал усиленное питание — больничный паек, хотя ничем не болел. Он часто вызывался на следствие и еще чаще сам вызывал дежурного надзирателя и просил отправить его к следователю, что тот охотно выполнял. Он безнаказанно вступал в пререкания с охраной — дежурными надзирателями.
Пробыли мы вместе около трех месяцев и возможно, что дольше [бы] оставались вместе, но как-то я в шутку назвал его камерным королем за почти трехлетнее нахождение в следственной тюрьме без особых причин, по его малому «делу». Он как-то весь встрепенулся, беспокойно заходил по
