Стул его раскачивался на двух задних ножках, а ноги Хеллера в ботинках лежали на столе. Он с грохотом позволил стулу встать на все четыре ножки и сам встал. Хеллер был высоким, худым, с покатыми плечами. Остатки светлых редеющих волос были зачесаны на лоб. Уши были чересчур велики для длинного бледного лица. Глаза тоже бледные, водянистые, кончик носа розовый, ноздри влажные от насморка. Два передних верхних зуба выступали вперед, придавая ему вид анемичного кролика.
В правой руке он держал хлыст для верховой езды. Хеллер медленно вышел из-за стола и на длинных журавлиных ногах обошел Карла кругом. Влажно чихнул, вытянул руку с хлыстом и погладил ягодицы Карла кожаной нашлепкой на конце хлыста. Карл от неожиданности вздрогнул, а Лукас снова чихнул и захихикал, как девчонка.
– Хорошо, – сказал он. – Очень хорошо. Ты здесь быстро впишешься. – Он подмигнул одному из надзирателей. – Отличное попадание. Очко, понял?
– Да, понял, начальник.
Надзиратель захохотал.
Лукас остановился перед Карлом и сел на край стола.
– У тебя есть десять долларов для необходимых туалетных принадлежностей, красавчик Бэннок?
– Да, начальник.
– Давай сюда.
Лукас протянул руку и щелкнул пальцами. Карл порылся в кармане белых брюк и вытащил скомканную банкноту. Лукас взял ее. Потом прошел за свой стол и открыл один из ящиков. Достал оттуда большую пластиковую бутылку и по поверхности стола двинул ее к Карлу.
– Держи.
Карл взял бутылку и посмотрел на этикетку.
– «Натуральное масло макассар. Питает волосы», – прочел он и удивился. – Что мне с ним делать, начальник?
– Узнаешь, когда придет время, – заверил Лукас. – Держи его под рукой. – Потом он посмотрел на надзирателя. – Проверили этот кусок добра?
– Все здесь, шеф.
Надзиратель положил перед ним на стол регистрационный журнал, и Лукас расписался в нем.
– Ладно, парни. Уводите.
Карла провели назад по коридору, через очередную массивную дверь в длинную галерею из темно-серого бетона и множества стальных дверей. Сводчатый потолок над головой покрывало бронированное стекло. Через стекло спускались треугольные столбы солнечного света, кишащие пляшущими пылинками. По обе стороны галереи тянулись длинные ряды камер, забранные стальными решетками. За решетками неясные фигуры держались за прутья или притаились в глубине, разглядывая Карла, которого вели мимо. Некоторые выкрикивали издевательские приветствия или свистели, тянули через решетку руки и делали непристойные жесты.
Лукас остановился перед последней камерой в ряду и электронным ключом открыл дверь.
– Добро пожаловать в 601-ю. Номер для новобрачных.
Лукас улыбнулся и велел ему заходить. Когда Карл переступил порог, дверь за ним закрыли. Лукас и его свита отправились назад по коридору, не оглянувшись.
Карл сел на единственную койку и осмотрел камеру 601. Она была больше, чем его камера в тюрьме предварительного заключения. Единственное усовершенствование – маленькая раковина для умывания рядом с напольным унитазом и стул за голым столом. Вся мебель прикована к полу, чтобы ее нельзя было использовать как оружие.
Таков был его дом на ближайшие пятнадцать лет, и в душе Карла что-то дрогнуло.
В шесть часов вечера прозвенел звонок, и Карл по примеру других заключенных подошел к двери. Все камеры одновременно открылись, и заключенные вышли в коридор.
По приказу вооруженных надзирателей, стоящих на стальных дорожках высоко над ними, они повернулись и цепочкой прошли по коридору в столовую в другом конце галереи. Когда заключенный проходил мимо двери в кухню, один из кухонных работников подавал ему через окошко маленький пластмассовый поднос. Ужин состоял из чашки супа, еще одной чашки с тушеной бараниной и круглого белого хлебца. Карл уселся за один из голых стальных столов, но никто из заключенных к нему не присоединился. Все рассаживались группами по этнической принадлежности. Некоторые явно говорили о Карле, но он не мог разобрать, что именно, и потому не обращал на них внимания. Он с горечью говорил себе, что у него впереди много лет, чтобы найти свое место в этом извращенном обществе.
На еду дали двадцать минут, потом надзиратели погнали их обратно.
Камеры закрывали ровно в семь тридцать. Карл навзничь лег на койку, скрестив ноги и подложив руки под голову. Он очень устал. День был полон тревоги и неуверенности. Но ужин оказался съедобным, и Карлу очень хотелось, чтобы на ночь выключили яркие дуговые лампы под потолком камеры. Однако надзиратели предупредили его, что такого не бывает.
Постепенно он осознал, что голоса заключенных вокруг него стихли, сменившись выжидательным шепотом и смешками. Карл сел и через решетку посмотрел в длинную галерею, но поле его зрения было ограничено, и он не видел, почему изменилось настроение других обитателей шестого уровня.
Потом он снова сел и спустил ноги с койки, потому что услышал приближающийся по коридору топот множества ног. В поле его зрения появился старший надзиратель Лукас Хеллер. В руке он по-прежнему держал хлыст. Хеллер был в форменной фуражке и отглаженном мундире.
– Заключенный, встать! – приказал он.
Карл встал.
– Как тебе нравится твой первый вечер в Холлоуэе, Бэннок?
– Все в порядке, сэр.
– Ужин нормальный?
– Никаких жалоб, начальник.
– Скучаешь?
– Нет, начальник.
– Жаль, Бэннок. Потому что я привел несколько хороших парней, чтобы они составили тебе компанию. Некоторые из них просидели здесь по двадцать лет и больше и адски соскучились. Ведь все это время у них не было женщины. Могу сказать, что они чертовски горячи!
Карл почувствовал, как у него по коже поползли мурашки. Он слышал определенные шутки и сплетни, но хотел верить, что это неправда и с ним такое никогда не случится. Но за Лукасом стояли незнакомые ему люди.
– Позволь представить тебе мистера Джонни Конго.
Лукас положил руку на плечо стоявшего с ним рядом человека. Лукас был высок, но, чтобы сделать это, ему пришлось поднять руку на высоту своей головы. Джонни казался высеченным из антрацита, голова круглая и гладкая, как пушечное ядро. На нем были только футболка и трусы, и Карл видел, что его конечности подобны стволам черного дерева: сплошные мышцы и кости, ни капли жира.
– Мистер Конго приговорен к смертной казни и сидит внизу, ждет решения по его апелляции в Верховный суд. Он с нами уже восемь лет и пользуется в Хэллоуэе большим уважением, поэтому у него особые права на посещение.
Лукас протянул руку ладонью вверх, и Конго положил в нее двадцатидолларовую банкноту. Лукас благодарно улыбнулся и нажал на кнопку. Дверь открылась.
– Вперед, мистер Конго. Не торопитесь, у вас сколько угодно времени, наслаждайтесь.
Конго вошел в камеру, а остальные столпились у решетки, отталкивая друг друга, чтобы лучше видеть, и улыбаясь в ожидании.
– У тебя есть макассаровое масло, белый? – спросил Конго у Карла. – Тридцать секунд на то, чтобы смазаться и встать на колени, иначе я войду на сухую.
Карл попятился от него. От ужаса он потерял дар речи и забормотал:
– Нет. Нет, отстань.
Камера была маленькая; тремя гигантскими шагами Конго загнал Карла в угол. Он схватил его за руку. И небрежным поворотом запястья бросил на койку.
– Снимай штаны, белый. Давай сюда масло.
Тут Конго сам увидел бутылку с маслом на полке над раковиной, куда ее поставил Карл. Он взял ее и отвинтил крышку. Вернулся к койке. Карл свернулся в клубок, поджав колени к подбородку. Конго повернул Карла лицом вниз, потом встал коленом ему на спину между лопатками и содрал с него брюки. Высоко поднял бутылку и вылил половину ее содержимого между ягодицами Карла.
– Готов ты или нет, я иду, – сказал он, пристраиваясь за Карлом.
– Нет… – произнес Карл и закричал. Это был звук невероятной боли. Все ожидающие передавали Лукасу плату за вход, как зрители на футболе, и столпились в камере за парой на койке. У всех голоса охрипли от похоти и возбуждения. Один из них закричал:
– Вперед, Конго! Вперед, вперед, вперед!
Остальные подхватили припев:
– Вперед, Конго, вперед!
Неожиданно Конго выгнул спину, запрокинул голову и заревел, как лось в период гона. Человек, стоявший за ним, помог ему встать и сразу занял его место. Карл снова закричал.
– Боже, как сладко он поет! – сказал третий в очереди.
К тому времени как место над Карлом занял пятый, крики затихли. Последний, уходя, печально покачал головой:
– Парни, он, кажется, помер.
Конго отдыхал на койке рядом с Карлом. Но вот он встал и сказал:
– Нет, еще дышит. А если дышит, может и любовью заняться.
И снова встал за Карлом.
Пригласили доверенного санитара из больницы. Тот проверил пульс Карла под подбородком, на сонной артерии.
