Я здесь была не в одиночестве.
На каталке лежал мешок. И он не был пуст.
Я отскочила от трупа. Во рту пересохло, сердце бешено застучало.
Отвернулась, споткнулась и двинула в направлении, как я думала, двери.
Господи боже, у них есть на внутренней стороне ручки? У этих дверей есть внутренние ручки? Пусть там окажется ручка на внутренней стороне!
Я открыла за свою жизнь тысячи холодильников и никогда не замечала этого.
Дрожа, я брела в темноте.
Пожалуйста!
Холодный твердый металл. Гладкий. Я прошла дальше, ощупывая.
Пожалуйста! Пусть там будет ручка!
Я чувствовала как слабею с каждой минутой. Во рту остался стойкий вкус желчи, все тело колотило от дрожи.
Годы, десятилетия, несколько тысячелетий спустя, моя рука наконец нащупала что-то.
Да!
Я нажала ручку и толкнула дверь. Она открылась с мягким свистом. Я выглянула.
На светильнике остался снимок. Размытые серые пятна внутренних органов и непрозрачных костей — мрачный портрет сущности человека.
Комната для вскрытия номер три, слабо освещенная.
На каталке позади меня, значит, недавний пациент третьей комнаты? Нас сюда привез один и тот же человек?
Оставив дверь приоткрытой, я побрела к каталке и расстегнула молнию на мешке. Луч света упал на одутловатые белые ноги.
Я повертела табличку на пальце ноги, пытаясь прочитать имя. Света было недостаточно, а буквы были мелкие.
Рам…
Буквы сливались воедино, словно пузыри на воде.
Моргнула.
Рами…
Нечетко.
Рамирес.
Гватемальский эквивалент Смита или Джонса.
Я прошла к другому краю каталки, расстегивая молнию до головы.
На меня смотрело призрачно-бледное лицо Марии Цукерман с отверстием в виде маленькой черной точки во лбу. Пятна темнели на ее одежде.
Я подняла ее руку. Она была совершенно отвердевшей.
Не переставая дрожать, я снова прошла вдоль каталки, застегивая молнию.
Зачем? Глупая привычка.
Открыв дверь задом, я ступила в комнату номер три.
И к голове моей тут же ощутимо прижалось холодное дуло.
— Добро пожаловать обратно, доктор Брэннан.
Я узнала этот голос.
— Огромное вам спасибо, что избавили нас от ненужной поездки.
— Лукас?
Я чувствовала дуло, эту пустую пока трубку, которая легко могла послать пулю прямо мне в мозг.
— Вы ожидали кого-то еще?
— Диаза.
Лукас фыркнул.
— Диаз делает то, что я говорю ему.
Мои едва живые клетки головного мозга кричали одно слово.
Остановись!
— Вы убили Марию Цукерман. Зачем?
Голова становилась тяжелей, а я язык — неповоротливей.
— И вы убили Олли Нордстерна.
— Нордстерн был дураком.
— Нордстерн был достаточно умен, чтобы раскрыть вашу грязную игру.
Он на секунду задохнулся.
Продолжай отвлекать его разговором!
— Это же было ошибкой Патрисии Эдуардо? Она узнала чем занималась Цукерман?
— Вы, как погляжу, занятая девушка.
Комната начала вращаться.
— И вы крепкая, доктор Брэннан. Намного крепче, чем я ожидал.
Ствол оружия ткнулся мне в шею.
— Обратно в кроватку!
Второй тычок.
— Двигай!
Не возвращайся в холодильник!
— Я сказал идите.
Лукас пихнул меня в спину.
Нет!
Умереть от пули или бог знает когда в холодильнике? Я резко развернулась и рванула к двери.
Заперто!
Я обернулась, чтобы снова столкнуться с напавшим на меня Лукасом. Он ткнул мне в грудь «береттой».
Перед глазами все плыло.
— Давайте, доктор Лукас. Застрелите меня.
— Это мне не нужно.
Мы впивались друг в друга взглядом как осторожные животные.
— Почему Цукерман? — все же поинтересовалась я.
Лукас раскололся на четыре застывшие части.
— Почему Цукерман?
Я сказала это или просто представила себе что спрашиваю?
— Что-то вы очень бледны, доктор Брэннан.
Я сморгнула капельку пота.
— Моя выдающаяся коллега составит вам компанию.
Я изо всех сил пыталась понять смысл сказанного.
— Почему? — я смогла только повторить.
— Доктору Цукерман нельзя было доверять. Она была слаба и подвержена панике. Не такая как вы.
Почему Лукас не стрелял в меня?
— Вы убивали своих жертв, доктор Лукас? Или просто обворовывали их трупы?
Лукас сглотнул и его кадык запрыгал вверх-вниз как на пружине.
— Мы бы сделали большое дело.
— Или это убийства для черного рынка.
Губы Лукаса искривились в фальшивой улыбке.
— А вы еще лучше, чем я думал. Хорошо. Я действительно люблю поболтать о науке.
— Давайте.
Остановись!
— Ваш президент отправил исследования стволовых клеток обратно в двенадцатый век.
— Он действовал так из соображений научной этики.
— Этика? — Лукас открыто засмеялся.
— Это не законно?
Мои мысли распадались на фрагменты. Думать становилось все труднее и труднее.
— А что, исследования стволовых клеток требуют убийства младенцев? Такие исследователи не лучше, чем Менгеле и его нацистские эксперименты! Вы называете этот бред научной этикой?
Лукас махнул своим оружием на правила техники безопасности, прикрепленные к стене.
— Да этот зародышевый пузырь не больше, чем точка на этом…
— Это — жизнь.
Мои слова раздавались глухо и как будто издалека.
— Отходы после лечения бесплодия. Материал после прерванных беременностей.
Возбуждение Лукаса возрастало. Я все делала неправильно.
— Сотни тысяч страдают от болезни Паркинсона, диабета, травм позвоночника. Мы, возможно, помогли бы им.
— Это было целью доктора Цукерман?
— Да.
— А вашей целью было набить свой бумажник.
— Почему бы нет? — В уголках его губ заблестела слюна. — Механические сердца. Фармацевтические препараты. Патенты на протезные изделия. Умный доктор может сделать миллионы.
— Убивая или просто воруя эмбрионы?
Разве я не спрашивала уже об этом в прошлой эре?
— Цукерман бы вечность еще смешивала яичники и сперму в своих маленьких чашечках. Мой способ был гораздо быстрее. Это сработало бы.
Мне до смерти захотелось закрыть глаза.
— Вы же понимаете, что все кончено, — произнесла я.
— Это закончится, только когда я скажу!
Я отчаянно захотела все прекратить и заснуть.
— Вопрос со смертью Цукерман будет решен. Ее лаборатория уже собрана.
— Вы лжете.
У него вдруг на одном глазу задергалось нижнее веко.
— Сюда едут два детектива. Я должна их встретить.
Лукас облизал губы.
Я добивала его, едва соображая что говорю.
— Правда о Чупан Йа выплывет. Мы уже готовим отчет о том, что произошло с теми несчастными людьми.
Мои колени начали слабеть.
— И шантаж закончится. Участие Диаза в резне было обнародовано. Он больше не будет вашим ручным песиком.
Пальцы Лукаса напряглись на пистолете.
— Хорхе Серано находится в тюрьме. Они заключат с ним сделку и он вас кинет.
Ироничный смех.
— Обвинит меня в чем? В краже нескольких мертвых эмбрионов?
— В убийстве Патрисии Эдуардо.
Пристальный взгляд Лукаса не сместился ни на дюйм с моего лица.
— Тот скелет уже давно в прошлом. Его идентичность всегда будет под вопросом.
— Вы забыли одну вещь, доктор Лукас. Будущий ребенок Патрисии. Ребенок, которому вы не дали вздохнуть.
Вдалеке я услышала вой сирены. Голова Лукаса дернулась вправо, затем возвратилась ко мне.
Продолжай говорить!
— Я нашла кости младенца в одежде его убитой матери. Эти останки обеспечат четкое ДНК.
Мой голос казался еще более далеким.
— Та ДНК совпадет с образцом, данным матерью Патрисии Эдуардо. Этот младенец посмертно решит вашу судьбу.
Суставы Лукаса стали белыми, а глаза совсем потемнели. Глаза снайпера, террориста, или захватчика заложников, который загнан в угол. В них осознание, что выхода нет.
— В таком случае я все равно должен разобраться с вами. Что-то еще?
Темная завеса накрыла меня. Я уже не могла говорить. Не могла двигаться.
Я умру в морге в Гватемале.
Но тут…
— Вы профессиональны и находчивы, доктор Брэннан. Я признаю это. Считайте что это ваш самый удачный год.
Сквозь черный туман я увидела, как Лукас отнял пистолет от моей груди, сунул дуло себе рот и нажал на курок.
Глава 30
Эта история не появилась на первых страницах ни в Гватемале, ни в Канаде.
В гватемальской «La Hora» разместили небольшую статейку об обвинении Мигеля Анхеля Гутиерреса в убийстве первой степени. Мать Клаудии де ла Альда выразила свое удовлетворение проведенным расследованием. Две маленькие колонки. Страница семнадцать.
В отдельных статьях убийства Патрисии Эдуардо и Марии Цукерман были приписаны организованной преступности, и смерть Лукаса была классифицирована как самоубийство.
