сообщи. В столицу поедем вместе”.
Готова я была сразу. Ну а что тянуть? Всё равно ехать придётся, независимо от моего на то желания.
Остались лишь некоторые нюансы.
глава 30
“Так что со свистулькой?” – голос Змея оторвал меня от чтения и помешивания яда.
Точнее, самопомешивания. За несколько дней тишины и покоя я научилась заводить жидкость в котелке и по часовой стрелке и против. Сегодня вот получилось даже не прикасаясь. Так, поглядывала иногда, отвлекаясь от дневника.
“Тащи её сюда. И объясни, чего ты к ней прицепился?”
“Она очень дорога святому отцу Уоррену Оддену. Сперва я просто не мог выйти из его дома из-за артефактов и амулетов, не пропускающих духов. А потом, как увидал, как он смотрит на неё… хранит… в смысле хранил в шкафу письменного стола… достаёт. Поцеловал даже… брр! Мерзость какая”.
Чуть не выронила из рук, услышав о лобзаньях. Испугалась до смерти. Глина, хоть и обожжённая – очень хрупкая материя. Это я из детства помню. Кто из детей Итвоза не баловался с глиной, подражая гончару?
Наберёшь в карьере ведро красной, как земляная кровь глины, дотащишь его до городских стен – уже целое дело, когда тебе восемь и ты девчонка! А потом лепишь так и эдак. И сколько счастья было, если задумка удавалась. Мелани особенно ладно делала посуду. И любила. Особенно, когда мать её хвалила. А я…
А вот я делала таких вот птичек… мечтала делать. Немного у меня, по правде получилось. Всего лишь несколько…
– Это тебе! – мне девять лет. И мне трудно дышать. Потому что я бежала через весь город, чтобы успеть на пристань.
Корабль отходит через двенадцать минут. Успела.
Чуть не выплюнула лёгкие и не завалилась под ноги Ворри. Успела!
– Лучик! Ну што ты! Вчера же простились, – смеётся надо мной. Вот всегда он так! Я к нему со всей душой, а он…
– Возьми с собой. Я сама её сделала. Всю ночь господин Де Кэса запекал, спать не ложился. Смотри, – перевернула птичку, и показала ему маленькое солнышко на дне. Я всегда подписывала свои вестники к нему солнышком.
– Да ладно, стоило из-за мелочи так нестись! Небось, опять все коленки изодрала. А мне лечить нет времени.
– Ворри! Она, эта птичка – отгоняет злые силы, и приманивает добрые, когда свистишь.
Он захохотал.
Создатель! Какой же он красивый, когда смеётся!
– Просто возьми с собой. Она принесёт тебе счастье и удачу в учёбе! – почувствовала как краснею, но добавила: – будешь смотреть на неё и вспоминать обо мне.
– Лучик! Разве я смогу тебя забыть? Семью ведь не забывают. А ты мне – сестра, хоть и не по крови.
Не хочу быть сестрой! Хочу быть невестой! Только вчера, когда бабушка нашла меня плачущей из-за отъезда Ворри, она объяснила мне, что будущая герцогиня никогда не сможет выйти замуж за мальчика, чьи родители неизвестны. Каким бы добрым и красивым он ни был.
Три дня назад Ворри позвал к себе наш старый священник и сообщил, что ему, как самому способному мальчику в приходской школе, дают стипендию в самой столице.
Ворри сперва хотел отказаться – ему до рвоты не хочется становиться священником. А учиться придётся в семинарии. Я его поддержала. Ну какой священник из моего такого красивого, улыбчивого и сильного друга? Тем более, целительские заклинания ему так хорошо удаются!
Только Ворри всё же решил согласиться. Он решил ловить свой шанс на будущее. Ведь сироте, выросшему в итвозском приюте, второго шанса может не представиться.
Я перевернула игрушку, которую сжимала в руках всё это время и увидела солнышко. Затёртое, едва видное. Но всё же это оно.
Села на пол. И не подумала дойти до дивана.
Как случилось, Ворри, что я тебя даже не узнала? Это ведь ты? А если ты? – Как ты смог так сильно измениться? И почему ничего не сказал? А главное – почему травишь меня, как дикого зверя?
___________
Больше всего хочется пойти к нему, этому отцу Уоррену, и открыто расспросить. Он ли это? А если нет – откуда он знает моего друга детства?
Попыталась вспомнить его за ужином… ничего не вышло. Какое-то безликое, туманное существо. Только ощущения: приятный, любезный, располагающий к себе. Не уверена, что если увижу его, то узнаю.
Однозначно, серое зелье. Принимает по капле каждый день. Так он и личность не теряет и всегда остаётся незамеченным, непримечательным. Или церковники и здесь изобрели что-то новое? А может какой-то артефакт?
Походила взад-вперёд по холлу, отбивая металлическими набойками сандалий ритм судорожных размышлений и, конечно, никуда не пошла.
Пора взрослеть, Таша. Думать, прежде чем делать. Учиться просчитывать свои действия и, может статься, что удастся выжить. А в идеале и герцогский трон сохранить. Ты больше не ребёнок – бежать сломя голову, воплощая в жизнь очередную безумную идею.
Написала ба о своих предположениях, спрашивая совета, как поступить.
Написала Дортконду с просьбой о встрече.
Расстегнула блузу до половины, аккуратно уложила в строгое, чёрное бюстье маленькую ампулу с вытяжкой болеголова. Отныне она всегда будет при мне.
Вернула одежду в порядок. Серая, шёлковая блуза обхватила горло, напоминая – не время расслабляться. Чёрное полотно тяжёлой юбки, закрывающей носки обуви. Узел из волос – почти забытое ощущение. Строгости, напряжённости, концентрации.
Самое сложное, как ни странно, было покрасить волосы. Зеркала здесь нет, как и не было. А мне впервые за последние дни до зуда захотелось увидеть себя такую. Новую, взрослую… рыжую. Чтобы попрощаться. Руки дрожали, словно само моё существо протестовало конспирации. Пришлось. Рыжая женщина – слишком заметная мишень. Даже в толпе.
Если бы я была умнее! Если бы не на свидания бегала, думая, как понравиться, а корпела над книгами и формулами… Если бы была внимательнее, заметила бы воронку, которая так стремительно закрутилась вокруг меня!
Но ничего. Уверена, есть ещё шанс всё исправить. Пока жива, ни за что не сдамся.
Но и не забуду. Никогда не позволю себе забыть о собственной глупости и легкомыслии. Что смогла в один миг отречься от себя, своих целей. Так растворилась в своём желании к мужчине, что не заметила, как из наследницы и подающей надежды курсистки я превратилась в изгоя и преступницу.
Подошла к столу. Взяла в руки уже высохшую бумагу. В последний раз прочла
