Они остановились у стены караван-сарая. Серех продолжала:
— Шесть месяцев в году эта страна недоступна для людей и животных. Снег покрывает все… Но весной все там начинает цвести. Цветы расцветают сплошным ковром по всей земле, покрывая подножия гор, и цветут даже летом, а когда кончается зима, караваны, один за другим, приходят в эти долины.
Пуштуны… каждый год Большие кочевники приводят свои стада на поля Хазараджата. Когда они все собираются там, тогда — слушай, большой саис — тогда они устраивают там великий праздник, годовой базар.
Самые гордые племена в своих самых лучших одеждах, — пятьдесят, сто тысяч их там, или больше, не знаю, — со всеми их палатками, коврами, драгоценным оружием… Трубачи, тамбурины, танцоры — там есть просто все! И мы с тобой тоже будем там, безбоязненно среди Больших кочевников, как равные в новых, красивых одеждах, и ты тоже — красивый и сильный, на лучшем коне мира, — лучший из всадников! И все, все будут завидовать нам!
Шепот Серех, ее волнующий голос и тепло ее тела под его чапаном, дурманило Мокки так сильно, что он думал лишь о том, как он положит этот город из палаток к ногам своей возлюбленной. Он взял ее лицо в свои большие руки и тихо сказал:
— Пойдем и заберем Джехола.
Серех обняла его и прижалась к его губам долгим поцелуем.
Лампа во дворе горела уже совсем слабо. Взглянув на узкое окно, они оба успокоились: там больше никого не было.
— А если шум разбудит вдову и она увидит, как я увожу Джехола? — спросил Мокки.
— Тогда ты ответишь ей, — прошептала Серех, — что по приказу своего хозяина, ты ведешь его к реке, чтобы искупать.
Тихо прошли они через большой зал и остановились у порога комнаты, где спал Урос. Он лежал у стены и не двигался, а его лицо напоминало лицо мертвеца.
— Ты уводи коня, — прошептала Серех, почти не разжимая губ, — а я вытащу у него завещание, у меня очень легкая рука.
Мокки отвязал Джехола, и конь поднялся. Жеребец не беспокоился и лизнул Мокки щеку. Серех склонилась над Уросом, легонько ощупывая его одежду в поисках сложенной пополам бумаги, нашла ее и схватила за край…
— Чтобы забрать ее, вам надо бы сначала меня убить, — произнес в этот момент Урос совершенно спокойным голосом.
От неожиданности Серех закричала, а Мокки вцепился в гриву Джехола изо всех сил, чтобы устоять на подкосившихся ногах.
— Ты там, привяжи Джехола снова, — приказал ему Урос, — И останься рядом с ним. Завтра утром позаботишься о моей ноге. А девка… пошла вон отсюда! Быстро!
Серех убежала прочь, спотыкаясь. А Урос почувствовал себя словно перед началом грандиозного бузкаши: ясно и уверенно.
Красная молния и Пятнистый шайтан
Солнце стояло уже в самом зените. Они отправились в путь на рассвете и шли по дороге, которая хотя и поднималась круто вверх, но была широка и удобна, и проходила возле стройных тополей, маленьких полей пшеницы и фасоли, и иногда встречающихся на склонах, густых посадок винограда.
Везде протекала вода: маленькие ручьи, речки, арыки, проведенные на поля, и даже на покрытой камнями земле здесь росла трава. Дорога заметно оживилась, и иногда они проезжали мимо крошечных кишлаков, состоящих из пары глинобитных домов.
Мокки бежал впереди, низко опустив голову. Он невыносимо стыдился самого себя и мысленно повторял и повторял такие слова: «Прости меня, о прости меня, сын Турсена. Злой демон помутил мой рассудок, что я решил ограбить тебя и бросить беспомощного.
Я убийца, да, убийца! Никогда больше, нет, никогда, Аллах свидетель, — никогда даже в мыслях, — не посмею я сделать что-то плохое человеку, который подарил мне Серех.»
Он часто оборачивался назад, пытаясь встретиться взглядом с кочевницей.
Она шла позади Джехола, опустив голову, но держалась еще более упрямо, чем раньше.
Заходящее солнце окрасило лежащие перед ними скалы, у подножия которых протекала река, и руины древнего города на их вершине — в пылающий красный цвет.
— Аллах, о Аллах! — сказал Урос.
— О Всевышний! — воскликнул Мокки.
— О Милосердный! — прошептала Серех.
Долго стояли они там, восхищенные этим зрелищем.
Затем Урос направил коня вперед, на склон, протоптанный бесчисленным количеством ног и копыт, проходящий между скальным массивом и рекой. Дорога шла вверх, параллельно мощному течению реки. Но вот она стала более пологой, и вода потекла спокойней. В этот момент перед ними открылся вид на долину Бамьяна. Путешествующие остановились вновь. Перед ними лежал огромный оазис: и на высоте три тысячи метров, он казался чудом и нереальным видением.
Сверкающие речки пересекали его, везде виднелись маленькие рассыпанные кишлаки: деревья, поля, огороды и фруктовые сады покрывали эту зеленую, плодородную долину. Мирные стада, подгоняемые пастухами, тянулись по его дорогам, а так же и караваны, ищущие с приближением ночи, места для привала.
От скрытых за деревьями домами, поднимался в небо дымок. Они приближались к Бамьяну и прибавили шагу: желание, найти как можно быстрее хороший постоялый двор, где можно было бы наконец основательно отдохнуть, заставляло их торопиться, несмотря на усталость.
Но они остановились еще раз: в скале, возле которой пролегал их путь, они заметили огромное углубление: не природа создала его, а рука человека.
Оно было квадратным, закругляясь вверху, образовывая свод. Оттуда смотрело на них гигантское существо. Его тело занимало всю эту каменную пещеру, в высоту он был как три сторожевые башни, поставленные друг на друга. Только его голова занимала весь верхний свод. Его овал был мягок, кругл, но само лицо было отбито. Но лоб бросал живые отсветы из полутьмы ниши.
Урос, Мокки и Серех знали — ведь уже столетиями бродячие рассказчики, путешественники и хозяева караванов, донесли до всех частей Афганистана, что в Бамьяне есть гигантская статуя, которую называют, так, как зовется один из древних богов — а именно — Будда. Но из-за долгого пути и усталости, всем троим этот гигант показался только устрашающим, огромным исполином и больше ничем.
— Нет бога, кроме Аллаха! — храбро закричал исполину Урос.
— Воистину так, воистину так! — воскликнули Мокки и Серех одновременно.
И все они, — словно три муравья у ног великана — прошли у его ног дальше. Совсем скоро, за стеной тополей, открылся вид на поселок.
Дома — низкие кубики из глины и соломы — выстроились в ряд, вдоль дороги: ремесленные мастерские и лавки. Постоялый двор найти было легко, он был намного больше и шире, чем обычная чайхана и предлагал большее удобство. Урос взял комнату для себя одного, а Джехолу досталось место в конюшне.
