Урос вежливо поблагодарил обоих мужчин, которые отодвинулись друг от друга, чтобы освободить для него место. Оба они, без сомнения, были самыми важными гостями из всех, кто присутствовал здесь.
Слева от него находился толстый, явно благодушный и дружелюбный, человек, с седой, веерообразной бородой. Все, что было на нем, — ткань его одежд, кожа сандалий, — говорило о его прекрасном финансовом положении.
Человек справа от Уроса был одет в покрытый пятнами чапан, его лицо, испещренное оспинами, имело почти злобное выражение, а его бородка клинышком была не ухожена и в струпьях. Но чавандоз поприветствовал первым именно его. Зеленый тюрбан — знак паломничества в Мекку — возносил его намного выше всех богатых и влиятельных.
— О святой человек, — сказал ему Урос, — вплоть до моей родной провинции буду я возносить благодарности хадже из Бамьяна, который великодушно уступил свое место приезжему всаднику.
— Если только твоя гниющая нога не убьет тебя по дороге, — ответил человек в зеленом тюрбане резким тоном, — Посмотри туда!
Он поднял палец к небу. Урос запрокинул голову вверх. Огромный ворон летал кругами прямо над ним — самый страшный из все знаков. В тот же момент над ним склонился саис, и его лицо закрыло тень от черной птицы.
— С Джехолом все в порядке, я вернулся.
Урос вздохнул с облегчением. Мокки отклонил от него проклятие этой приметы.
— Тебе еще что-нибудь нужно? — спросил саис.
— Нет, — ответил ему Урос, — Все хорошо.
Затем он повернулся к соседу слева и спросил:
— Не назовешь ли ты Уросу, сыну Турсена, свое имя, чтобы он мог поприветствовать тебя как полагается?
— Меня зовут Амчад Хан, — ответил толстяк с дружелюбным достоинством.
— Прости мне, — произнес Урос, — что я не сразу поздоровался с тобой. Но это случилось, Аллах свидетель, не из-за невоспитанности или наглости. Лишь присутствие здесь этого святого человека, принудило меня поступить так…
При этих словах Амчад Хан тихо рассмеялся.
— Не советую тебе обращать внимание на слова Салмана Хаджи, о сын Турсена, — благосклонно ответил он Уросу, — Он говорит все, что приходит ему в голову.
— Я не говорю ничего, кроме слов правды! — пролаял Хаджи.
— Правды самого Али! Правды самого Али! — произнес другой, странный, низкий и грубый голос, скрипучий, как плохо смазанная дверь.
Урос обернулся. Позади паломника, рядом с Мокки, стоял человек одетый в нищенские лохмотья. Он был так же высок, как и Мокки, но тощий, словно скелет.
— Али, Али! — выкрикнул странный голос.
Урос подумал, что эти слова относятся к святому Халифу-мученику, которого в северных провинциях люди почитали наравне с Магометом. Он помнил, что большая мечеть, с небесно-голубым куполом, стоящая в Мазари-Шарифе была построена в его честь.
Неожиданный испуг отбросил его обратно на подушки. Та самая, черная птица, почти коснувшись его крыльями, пролетела над ним… Огромный ворон опустился на голову тощего человека и закаркал. Его когти и клюв были ярко-красного цвета.
— Не пугайся, — тихо сказал Амчад Хан Уросу, — Хассад, хозяин этого ворона, и он покрасил его клюв лаком; ему кажется, что так красивее.
— Так значит, Али… это ворон? — спросил Урос.
— Я тут ни при чем, — усмехнулся Амчад Хан, — Хассад убежден, что дух великого халифа живет в этой черной птице.
И еще тише, добавил:
— Тебе нужно только посмотреть ему в глаза… и на его худобу… понимаешь?
— Хм, — ответил Урос, — понимаю одно: он любитель гашиша.
— Ни одна строка в книге книг не запрещает правоверному насыщаться растениями, если он этого хочет! — рявкнул Салман Хаджи, услышав его последние слова.
В этот момент толпа вокруг них пришла в движение, все вставали и приветствовали кого-то. Встал даже Амчад Хан. Только двое остались сидеть на своих местах: Урос из-за болезни, и Хаджи из-за зеленого тюрбана.
Еще совсем молодой человек прошел сквозь толпу. Он был одет в европейский костюм и берет из каракулевой шерсти. Его сопровождал полицейский в униформе.
— Надо же! Глава округа оказал нам честь, — сказал Салман Хаджи, и лицо его скривилось, — Этот мелкий чиновник заставляет ждать паломника, совершившего хадж в Мекку. Он никогда не торопится. О, нет, он спокоен всегда…
— А к чему торопиться, святой человек? — задал ему вопрос Урос.
— Я пришел сюда ради игры, вот к чему! — воскликнул тот нетерпеливо.
Скрытая страстность послышалась на этот раз в его словах, а в тусклых, до сего момента, глазах — вспыхнул потаенный огонь. Поняв, что паломник, так же как и он сам, одержим демонами случая и фатума, Урос почувствовал себя более близким этому неприятному человеку, чем даже добродушному Амчад Хану, который спокойно пропускал сквозь пальцы свои дорогие четки из крупного, темно-синего лазурита.
Глава округа занял место рядом с Амчад Ханом. Полицейский вытащил свой свисток.
И по первому звуку, распахнулись двери двух полуразвалившихся хижин, находящихся у входа на арену, и оттуда вышли два крупных барана.
Глава округа повернулся в Амчад Хану:
— Два прекрасных и сильных животных, не правда ли?
Урос был с ним согласен. Оба барана были одинаковой величины; на серой шерсти одного были нарисованы краской бурые полосы, а на шерсти другого синие пятна, но у обоих имелись широкие лбы и мощные закрученные рога.
Салман Хаджи откинул голову назад и сказал Хассаду, гладившему перья ворона:
— Они оба избалованны и ленивы.
И это тоже было верно. Никто из баранов не хотел выходить на арену. Без всякой злобы смотрели они друг на друга. Первым на арену вышел тот баран, чей хозяин с большей силой тащил его наружу за рога.
— О, Гамаль, ты даже более быстр, чем твой баран! — насмешливо закричали люди из толпы.
— Эй, Ахмад, смотри, а твой баран-то уже спит!
— Бараны… бараны… А вы не ошиблись? Я, вот, видел овец, так те были поопаснее!
Гамаль и Ахмад одетые в одинаковые, просторные, стираные рубахи и штаны, покраснели до краев своих аккуратно повязанных тюрбанов. Они оба были еще очень юны. И каждый, в ответ на насмешки, принялся расхваливать достоинства своего барана, так громко, как только мог.
— Он умен и силен, как десять баранов вместе взятых! В бою непреклонен! Храбр, как никто другой!
— Поставьте на моего барана, и вы разбогатеете!
— Мой баран принесет вам столько афгани выигрыша, сколько шерстинок у него на спине!
Все это было, конечно же, чистейшим враньем и бахвальством. Все это знали и пастухи тоже.
