результате которого погибли 11 нижних чинов легендарного Лейб-гвардии Финляндского полка, находившихся в карауле[76], и ранены 56 человек, состоявших на службе, – «народовольцы» Квятковский, Ширяев, Тихонов, Пресняков и Окладский – были приговорены Петербургским военно-окружным судом к смертной казни через повешение. Однако этот приговор оставлен в силе только для Квятковского и Преснякова, остальные террористы были помилованы по причине
«господствующего в огромном большинстве общества благоприятного политического настроения» и отправлены на каторгу (бессрочную). Позиция же обер-прокурора Синода К.П. Победоносцева, изложенная в его письме к Александру III:
«Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему величеству извращённые мысли и убедить Вас в помиловании преступников…», как мы видим, является исключительной.
Ведь не зря предупреждал публицист и поэт, надворный советник И.С. Аксаков, бывший до своей отставки чиновником по особым поручениям при министре внутренних дел: «Поразительно коротка память у русского общества (…) Будьте благонадёжны; станете, как теперь, травить суд, пошатнёте его прочность, его независимость – всё вернётся: и взятки, и мошенничество, и всякое кривосудие!»
Оправдание Веры Засулич, обвиняемой в попытке умышленного убийства должностного лица, находившегося при исполнении служебных обязанностей, в сочетании с массовыми обращениями известных учёных, политиков, литераторов с требованиями (!) помиловать организаторов и исполнителей убийства Александра II – из одной области искажённого сознания больного общества.
В день окончания судебного процесса «первомартовцев» выдающийся русский историк и философ профессор В.С. Соловьёв, выступая в зале Санкт-Петербургского городского кредитного общества с лекцией «Критика современного просвещения и кризис мирового процесса», закончил свою речь очередным призывом к императору помиловать убийц. Бóльшая часть аудитории встретила его слова громовыми аплодисментами.
Лев Николаевич Толстой также обращается к Александру III с письмом, в котором просит снисхождения для цареубийц, призывая молодого царя не начинать своего царствования с дурного дела, а стараться «душить зло добром и только добром». Император повелел передать графу, что если бы покушение было совершено на него самого, то он мог бы быть милосердным, но простить убивших своего отца он не может.
После смертного приговора Ипполиту Млодецкому (тот неудачно покушался на главного начальника «Верховной распорядительной комиссии по охране государственного порядка и общественного спокойствия» – специального чрезвычайного органа, созданного после теракта в Зимнем дворце, графа М.Т. Лорис-Меликова) писатель Всеволод Гаршин направил письмо генералу со словами: «Не виселицами и не каторгами, не кинжалами, револьверами и динамитом изменяются идеи, ложные и истинные, но с примерами нравственного самоотречения. Простите человека, убивавшего Вас! Этим Вы казните, вернее скажу – положите начало казни идеи, его пославшей на смерть и убийство, этим же Вы совершенно убьёте нравственную силу людей, вложивших в его руку револьвер, направленный вчера против Вашей честной груди». Более того, писатель лично направился к графу с визитом, был принят и получил от него обещание способствовать смягчению приговора. Правда, уже было слишком поздно…
Понятно, что здесь в качестве примера приведены только некоторые приговоры, по которым смертная казнь была приведена в исполнение[77]. Сама того не подозревая, российская либеральная общественность в условиях ставшего тотальным революционного террора не только взращивала себе могильщика, но и своими не привыкшими к физическому труду руками рыла свою собственную могилу.
Таким образом, очевидно, что, несмотря на господствующее общественное мнение, за террористическую деятельность, покушения на высших должностных лиц, нападения на жандармов на улицах и надзирателей в тюрьмах, а также любые, в том числе самые безобидные проявления неуважения к власти государство в лице своих репрессивных институтов ещё пытается карать виновных. При этом оно подходит к смертной казни с какой-то странной избирательностью: в одних случаях наказывая смертью за пощёчину надзирателю, в других – вместо эшафота ссылая на каторгу за убийство сановника. Так, например, на «процессе 28-ми» в августе 1879 года убийце шефа киевских жандармов барона Гейкинга Григорию Попко (Голопупенко) объявленный смертный приговор тоже был заменён на бессрочную каторгу.
Впрочем, исходя из материалов предварительного следствия по делу Веры Засулич, смертная казнь революционерке всё-таки не грозила. Инкриминируемое ей преступление – это неудачная попытка покушения, тем более что из материалов обвинения убраны все политические мотивы, поэтому для следствия подсудимая прежде всего – уголовная преступница, преступление которой квалифицируется по ст. ст. 9 и 1454 Уложения о наказаниях, предусматривающие максимальное наказание в виде лишения всех прав состояния и ссылку на каторжные работы на срок от 15 до 20 лет.
Об этом же говорилось и в ст. 9 Отделения II «Об умысле, о приготовлении к преступлению, о покушении на оное и о совершении преступления», которая гласила: «Изъявление на словах, или письменно, или же иным каким-либо действием намерения учинить преступление почитается признаком умысла. К числу таких признаков принадлежат угрозы, похвальбы и предложения сделать какое-либо зло».
В ст. 1454 Раздела X «О преступлениях против жизни, свободы и чести частным лиц» также отмечалось, что «Виновный в убийстве с обдуманным заранее намерением или умыслом, без тех особенных увеличивающих вину его обстоятельств, которые означены в статьях 1449–1453, подвергается: лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу на время от пятнадцати до двадцати лет. Если однакож убийство, хотя и без тех увеличивающих вину обстоятельств, на которые указывается в статьях 1449–1453, учинено не одним лицом, а несколькими, по предварительному между ними на сие соглашению, то зачинщикам, по усмотрению суда, определённое в сей статье наказание может быть возвышено одной степенью».
Здесь надо уточнить, что сама структура наказаний по Уложению 1845 года была достаточно сложной. В основу карательной системы была положена так называемая «лестница наказаний» (ст. ст. 18–61), при которой все роды наказаний, поделённые на виды и степени, располагаются в последовательном порядке, отношения между двумя рядом стоящими степенями признаются всегда одинаковыми, при этом всё равно, принадлежат они к одному виду и роду или нет. В таком виде существовавшая система, представляя правовые преимущества для определённых сословий, являлась довольно типичной для общества феодального, но никак не для нового капиталистического. Уголовным законом предусматривалось 12 родов наказаний, разделённых на 38 степеней, которые образовывали собой убывающую прогрессию: смертная казнь, ссылка на каторжные работы, ссылка на поселение в Сибирь, ссылка на поселение в Закавказье и др. Последнее наказание было исключительным, стоящим вне лестницы и назначавшимся лишь в особых случаях.
Профессор Н.С. Таганцев писал по этому поводу: «Ожидания составителей Уложения не оправдались. Лестница, созданная ими, оказалась тяжела и непригодна. Жизнь почти вслед за введением Уложения так расшатала её, выстроила из неё много ступеней, что в её позднейшей обрисовке (…) она сохранила мало сходства с первоначальной» (Таганцев Н.С. Лекции по уголовному праву. Часть общая. Вып. 1. СПб., 1887).
По своей сути, эта правовая
