— Намного. Этот город сопоставим по размерам, но слишком пропитан отчаянием и безнадежностью.
— Твои лекарства у меня в сумке, может сейчас…
— Айми, не стоит стесняться называть вещи своими именами. Героин он и в Штатах героин.
— Не боишься последствий?
— Нет.
— Не боишься, что вреда будет больше чем пользы?
— Нет.
— Чтоб тебя черти взяли. Ты чего–нибудь вообще боишься?!
Шут молча смотрел в окно.
— Не отгораживайся от меня!
— Небо.
— Что?
— Я боюсь неба.
— Не понимаю. Причем тут оно?
— Когда ты последний раз глядела в небо? Ты видела, какое оно необъятное, бесконечное и холодное? Там, за гранью этой бездонной синевы лежат миллиарды и миллиарды световых лет, совершенно безразличных к нашим бедам, чаяниям и радостям. Даже если предположить, что оттуда на нас никто не смотрит, когда я мысленно сличаю масштабы того, что меня окружает и того, что находится за гранью — я испытываю ужас. А если ТАМ есть что–то или кто–то?
— Глупости это все, — девушка поджала губы. — Лучше бы ты о деле думал.
— Все распланировано. Я пойду сегодня вечером.
— Ты хотел сказать — "мы пойдем"? И что значит вечером? Такие вещи с наскока не делаются, нужно собрать как можно больше информации, на это уйдет по меньшей мере неделя.
— Я сказал то, что хотел сказать. Я пойду один. Сегодня.
— У тебя окончательно поехала крыша?
— Нет. Если бы это была операция по уничтожению, как я планировал изначально, то, безусловно, мы бы поступили так, как предлагаешь ты. Но у меня появилась идея получше, и в такой ситуации подвергать тебя риску просто ни к чему.
— Объяснись.
— Объясняю. Во–первых, мне придется отказаться от подавляющих наркотиков. Вероятность "срыва" при этом один к тысяче, но не ноль. А психический шторм, порожденный "срывом", уничтожит даже тебя, несмотря на твою устойчивость. Так что лучше тебе находиться подальше. Во–вторых, есть такой неписаный закон жизни: убивать людей — это преступление. А вот приказывать другим, чтобы они убивали людей — это серьезный и уважаемый бизнес. Мне что–то прискучило быть преступником.
Такси свернуло на относительно тихую улицу и остановилось подле двухэтажного мотеля затрапезного вида, а потом рвануло с места в ту же секунду, как только Шут и Айми выбрались наружу. Спустя примерно час таксист очнется на той же площадке в аэропорту, где его поймали и решит, что просто заснул прямо за рулем. Куда делись литры бензина, он не узнает никогда.
Сам мотель был типичным представителем своего вида, равно как и давно полусонный по случаю раннего утра небритый негр–консьерж, и тараканы с палец размером, в изобилии населявшие щели в полу и стенах. В условиях растоптанного Вторым Ударом мыльного пузыря американской экономики, разнообразные проверяющие организации, равно как и правозащитники всех мастей, резко присмирели. Не до жиру, быть бы живу, как говорится.
Впрочем, отсутствие комфорта Айми не особа смущало. В номер она влетела первой и тут же плюхнулась на единственную кровать, броском отправив сумку в угол. Шут едва заметно поморщился, но вслух ничего не сказал. Симпатичная, конечно, нужно быть слепым, что бы это отрицать. Но при всем при этом — фактически особь другого вида. Так что оставь надежду, всяк сюда входящий. А ведь Волшебник заливался соловьем на тему абсолютной доминации рассудка псайкера над инстинктами, даже над инстинктом самосохранения или пищевым.
Только представь, как нож входит ей в живот, как она извивается, корчится, стонет…
"Заткнись, шкет. Я выше тебя".
— Что собираешься делать до вечера? — спросила Айми, устраиваясь на кровать поудобнее.
— Порепетировать. Потом отдыхать.
Он подтянул к себе свою сумку и вытащил из бокового кармашка шприц с прозрачным раствором. Несколько секунд смотрел на него, борясь с искушением выплеснуть содержимое в вены немедленно, а затем скрипнув зубами убрал обратно. Айми наблюдала за его манипуляциями со странным выражением лица.
— Знаешь что, Шут.
Тот обернулся.
— Мне не нравится твой взгляд. Такой бывает у людей, которым нечего терять, которым плевать на свое будущее.
— Я сотворен не способным на привязанность, требования заказчика. Однако, продолжая твою мысль, я не собираюсь умирать и мне отнюдь не безразличен успех нашего предприятия.
Девушка с сомнением покачала головой, но развивать тему не стала.
Где–то снаружи вставало красное от смога солнце, но в грязной комнате дешевого мотеля, что затерялся в ущельях многоэтажек, свету места не было.
* * *
Мистер Стефан Эллисон, в узких кругах так же известный как 04, медленно отодвинул в сторону ноутбук, поправил галстук и осторожно откашлялся. Чувство страха он быстро подавил, как и паническое желание немедленно вызвать охрану. Шестое чувство подсказывало, что ни от первого, ни от второго не будет никакой пользы. Вместо этого он встал, старясь не делать резких движений, прошел к утопленному в стене бару, вытащил бутылку виски и два стакана–штокса и вернулся обратно за стол.
— Раз уж вы все равно зашли, могу я предложить вам выпить?
— Не сомневаюсь в ваших способностях сделать это, — от звуков голоса его собеседника у Эллисона по спине мороз продрал, и не только от странного акцента. — Но я не употребляю спиртного.
— Тогда позвольте поинтересоваться, чем я заслужил честь вашего визита? — как ни в чем не бывало, он наполнил один стакан и попытался принять расслабленную позу.
"Безукоризненно вежлив даже в такой ситуации. Потому что невероятно смел и обладает великолепным самоконтролем. Он годится".
— Так не интересно. Попробуйте предположить.
— Попробую, — легко согласился Эллисон, поскольку понимал, кто сейчас задает правила игры. — Логичнее всего было бы предположить, что вы пришли забрать мою жизнь или мой рассудок, как вы это уже делали. Однако я до сих пор неплохо себя чувствую, так что дело не в этом. Не похоже, что бы вы пришли просить защиты или перемирия, ваш психологический портрет не слишком точен, но такую возможность исключает. Поэтому я смею предположить, что вы решили предложить сотрудничество одному врагу перед лицом общего.
"Серафим" тихо засмеялся. Этот смех ввинчивался в уши, пронизывал насквозь все естество, заставляя мышцы предательски дрожать. Одно дело читать сухие сводки присланные по электронной почте, и совсем другое — вот так сидеть и слушать этот мягкий, раздирающий мозг голос. И не страшен был не только голос, сам вид этого неведомого чудовища в человеческом облике, сам факт его существования казались настолько отвратительными, настолько чужеродными, что трудно было даже элементарно фокусировать на нем взгляд.
— Врагу? Мистер Эллисон, настоящим врагом может быть только кто–то равный. А среди вас равных мне нет. Равные остались в Токио‑3, но они слишком крепко спят.
Не опускать глаза. Не опускать глаза. Не опускать глаза.
— Тогда я теряюсь в догадках, мистер…
— Ларкин. Или вы уже забыли мое досье?
— Простите, запамятовал.
— Причина моего визита предельно проста. Мне скучно. Пока вы не дадите мне скучать, ваша жизнь будет вне опасности.
Эллисон с трудом сдержал удивление.
— Кажется, я вас не правильно понял. Вы сказали…
— Вы все верно расслышали, мистер Эллисон. Вы владелец крупнейшего частного охранного агенства на Западном побережье, у вас контрольные пакеты многих промышленных предприятий, выполняющих заказы Пентагона и ООН. И кроме того, вы член Комитета Содействия Человечеству. Поэтому я не сомневаюсь в ваших возможностях развеять мою скуку.
— Простите, я…
Ладонь "Серафима" молнией метнулась вперед. Человек не успел даже отпрянуть, когда рука чудовища пробила грудную клетку и обратным движением вырвала еще трепещущее сердце…
Мистер Эллисон всхлипнул, моргнул… Наваждение, просто наваждение… "Серафим" все так же расслабленно сидел в крутящемся кресле и с безразличным видом созерцал собственные ногти.
— Не заставляйте меня сомневаться в вашей возможности развлечь меня, — прошелестел он.
— Хорошо, — Эллисон решил, что от удивления пользы будет не больше, чем от страха. — У вас есть какие–то особые пожелания, мистер Ларкин?
— Пожелания… — протянул "Серафим". — Пожелания. О нет, мистер Эллисон, не надейтесь что меня удовлетворят обыденные наслаждения. Я жажду узреть нечто великое, что бы весь мир стал картиной, которой я смогу любоваться. Я еще подумаю над этим, а пока скрепим наш договор.
Он протянул руку, как для приветствия. Эллисон, после короткого колебания пожал ее…
"Попался".
Лицо человека разом стало безмятежным и расслабленным. Медленно, словно во сне, он опустился в кресло.
— А теперь, мистер, — на ломаном английском прошипел Александр "Джестер"[1] Ларкин. — Слушайте меня внимательно и запоминайте каждое слово…
