— Ты бы не рычала, а сказала, что ни будь, — примиряющее говорю я. Безусловно, слов моих не поняла, но интонации речи воспринимает правильно. Её зрачки сужаются в вертикальные линии, она внимательно рассматривает меня. Губки чуть приоткрываются, блестят как жемчуг ровные зубки. Внезапно глаза вновь наливаются огнём, она вытягивает шею к моему плечу. Рассматривает шрам в виде короны. Затем поднимает взгляд, огня в них нет. Едва заметные красные щёлки гармонично вливаются в пейзаж чёрных глаз.
Даже не ожидал, что спецназовец в юбке может так ворковать, как голубка перед своим голубком. Лающий голос сглажен мягкостью интонаций, вся фигура выражает покорность.
— Ладно, проехали, — смягчаюсь я поднимаясь. Её автомат перекидываю рядом с бластером, протягиваю руку, помогаю встать. Она покорно обхватывает своей лапкой ладонь, пухлые губы трогает признательная улыбка.
— Поможем погрузить твоего напарника на катер, затем, извини подруга, будем вынуждены откланяться. Дела. Надеюсь, нас не зарядишь очередью из пулемёта?
— Их в живых осталось лишь двое, — высказывает предположение Семён. — Три человека мертвы, один ранен, девица. И такого количества для этого судёнышка много. Да ещё если кто был, уже объявился.
Вновь оказываемся на берегу. Раненый, видит нас, попытался приподняться, но падает, снова скрипит зубами от боли. Пот крупными каплями блестит на потемневшем лице.
Женщина склоняется над ним. Её речь, как лай хорошей дворняги, совсем развеселила меня. С трудом стараюсь не улыбнуться. Раненый внимательно слушает, затем в глазах вспыхивает огонь. Он пристально смотрит на меня. Догадываюсь, хочет рассмотреть мой шрам. Как бы невзначай, поворачиваюсь к нему плечом. Возглас изумления вырывается у чужака. Он торопливо пытается, что-то говорить, но ему сложно, боль кривит лицо. Пришлось вмешаться. Подхожу, мягко прикрываю ладонью рот. Он понял, улыбается, яркий огонь исчезает в глазах.
Катер, внутри, оказался не таким и маленьким. Он широкий, несколько кают. Ходовой мостик, штурвал, рычаги. Лесенка, ведущая в круглую башню. Спаренный пулемёт на треноге, орудие, похожее на миномётную установку. Точно, из него по нам пальнули.
Женщина открывает одну из кают, мы вносим раненого, укладываем на плоскую жёсткую кровать. Тут же, открывает аптечку. Достаёт обычный шприц, ломает ампулу, набирает прозрачную жидкость в шприц и виртуозно делает инъекцию в руку раненому. Лицо мужчины расслабляется, он закрывает глаза, засыпает.
— Вот и всё, дорогая, нам пора, — говорю я. Она понимает, засуетилась, хватает меня за руки, вновь обжигает пламенным взглядом. Явно не хочет отпускать.
— Не знаю, что ты там обо мне надумала, но нам необходимо идти, — высвобождаю её руки.
Женщина тяжело дышит, взгляд скачет по различным полкам. Неожиданно срывается с места, лезет в шкаф и вытягивает толстую папку. Разворошив ей, что-то ищет. Наконец, что-то находит и даёт мне лист бумаги. Беру, заинтригованный. На нём рисунок. Странно, не могу понять, что в нём необычного. Изображена ваза в переплетении необычных цветов, сверху закрыта пломбой. Перевожу взгляд на другой рисунок — маска, очень странная. Внимательно всматриваюсь в неё, что-то кольнуло сознание, где-то её видел. Долго смотрю на рисунки, пытаюсь вспомнить. Рядом подвывает от нетерпения наша спутница. Затем она протягивает ещё один рисунок. На нём изображён морской пейзаж. Море в дымке. На набережной стоят мужчина и женщина. Мужчина рассматривает маску, взятую с прилавка магазинчика.
— А ведь это ты! — ахает Семён.
— Как? — удивляюсь. Но неожиданно понимаю, действительно, человек, изображённый на рисунке, в точности я. Внезапно бросает в жар, сюжеты из далёкого сна всплывают в моей голове ясно и чётко. Да быть такого не может! Это был сон, простой сон. Какой Марс? Какой я? Что это за женщина рядом? Причём тут ваза, маска? Я потрясён. Наша спутница подсовывает ещё один рисунок. Моё лицо сразу покрывается испариной. На нём изображён настоящий ад. Страшные чудовища рвут земную твердь, вгрызаясь в её глубины. Горы трупов разбросаны по всей земле и в уютных пещерах. Ядовитый туман стелется над страшным разломом. Ещё один рисунок несказанно удивляет, он не с моего сна. На нём изображён я, на плече сияет корона. Я рву на части ад с его кошмарными обитателями, а надо мной воздухе — ваза с маской. Понятно, он иносказателен, но явно указывает, что я должен сыграть не последнюю роль в очищении этого мира от инопланетной заразы. То, что это пришельцы, я уверен. Вспоминаю встречу у разлома с аммиачной нечистью.
За спиной вздыхает Семён, он не менее меня потрясён. Груз ответственности за судьбу мира наваливается плечи. Вспыхивает болью корона на плече. Её
золотистый свет заливает каюту. Чисто по-женски ойкает наша спутница, Семён отпрянул в удивлении.
— Как видно ты себе не принадлежишь, — грустно, но уверено изрекает он.
— Что-то за собой чувствовал, — сникаю я. Очень непросто осознавать себя неким спасителем всего мира. Почти как в пошлых американских боевиках, даже сплюнуть хочется.
Возбуждённо лает наша спутница, указывая на вазу с маской, затем на себя.
— Эти артефакты у неё, или у них, — понимаю я.
— Ты отправляйся с ними, а я сам найду детей, — убеждённо говорит друг.
— Да, конечно, — не соглашаюсь с ним, — сам он пойдёт! Сначала найдём Светочку с Игорем, потом будем спасать мир, — хмыкаю я. — Попробую объяснить девушке ситуацию.
Беру один из рисунков, переворачиваю чистым листом и делаю жест, будто хочу, что-то написать. Женщина моментально выуживает из ящика карандаш и почтительно кладёт на лист бумаги. Конечно я не художник, но я догадываюсь, наша спутница обладает абстрактным мышлением. Поэтому лихо, схематично рисую нескольких человечков. На двух указал, что это я с Семёном. На человечка с длинными волосами — на неё. Раненого изображаю лежащим на кровати. Женщина кивает. В то же время на её мордашке возникает непонимающее выражение. Может у них как у северных народов. Кивок означает отрицание? Продолжаю рисовать дальше. Изображаю берег реки и за стеной ещё двух человечков. Затем отдельно рисую человека, а рядом маленькую фигурку. На большую указал, что это я, а на маленькую, те, что за стеной.
— Вард! — вырывается у женщины восклицание. Она сплёскивает руками и тянется к автомату, что висит у меня за спиной.
— Она хочет идти с нами, — понимаю я.
— Я бы не давал ей оружие, — хмурится Семён.
— А, пусть берёт, — отмахиваюсь я.
Выбираемся на палубу. Должно быть сейчас, ближе к двенадцати, но серость утра лишь слегка разбавилось светом, словно сквозь грозовые тучи пытается вырваться Солнце, но без шансов на успех. Где-то вдали виднеются стены купола, которые должны состыковываться со сводом, но на его месте клубится белый туман. Стайка птиц или птеродактилей весело шныряет у отмелей, не обращая внимания на ракообразных мокриц, которые деловито, как люди, ходят на передних конечностях и выхватывают клешнями всякую живность.
За каменным валом, у которого произошла схватка с амфибией — силуэты заброшенного города. Где-то в развалинах, прячутся наши дети.
Наша спутница первая прыгает на берег. Морщится. Для неё скудное освещение слишком яркое. Красные зрачки растягиваются в едва заметные щели. Она без шлема. Волосы искрятся на плечах как у хорошей лошади хвост. Она деловито лает, видно торопит. Лицо серьёзное. Озирается по сторонам. Автомат выписывает кренделя.
Мы прыгаем следом. Я торможу рвущуюся вперёд женщину, взглядом указываю место между мной и Семёном. Негоже ей подвергать себя первой опасности. Она без ропота пристраивается за спиной и мы, огибая место трагедии, двигаемся к каменной лестнице.
— Надо бы похоронить, — грустно изрекает Семён, глядя на изувеченные трупы.
— Это она пусть решает. Может не в их традициях хоронить тела, — замечаю я.
Рептилия лежит, как лежала, но вокруг неё уже шныряют шустрые ящерки. Ящерки пираньи, определяю я, с опаской смотрю на них. Но они заняты своим делом, на нас не обращают внимание.
У лестницы пришлось идти мимо первой жертвы. От спецназовца почти ничего не осталось, кости разбросаны вдоль стены, из которой угрюмо смотрят тёмные проёмы окон.
Женщина замедляет шаг у останков человека. Отрывистое рыдание вырывается из горла, но сразу замолкает, идёт дальше. Замечаю, у неё это первые эмоции, относительно своих товарищей. Представляю, как в душе переживает, но держится как истинный солдат.
Ступени сложены из грубо оттёсанных глыб, ведут вверх между потемневших от времени стен. Следы некогда металлических перил ржавчиной опоясывают весь периметр лестницы. Разноцветные ящерки носятся по плитам, борются с толстыми жуками, кидаются на скорпионов, забавно верещат и нас не боятся.
Осторожно ступаем на покрытые, многочисленными лишайниками, ступени. Я на пределе возможностей. Впитываю в себя все запахи и звуки. Кто его знает, что за напасть ожидает в развалинах, за стеной.
