— Держи защиту, Картер! — восклицает она, спрыгнув с дивана.
Качаю головой и вытираю мокрую щёку, с улыбкой смотря на девушку. Трикси в ответ смотрит на меня с тем же вызовом в глазах, что и прежде. Нас разделяет максимум фут, и мне доставляет удовольствие, что она не сдаётся. Я удивляюсь, как в один момент между нами всё так игриво и до банальности просто, а через секунду повисает напряжение и полное непонимание. Кардиограмма и горки, на которых мы катаемся.
Поднимаю руки в знак капитуляции и немного улыбаюсь.
— Ладно, я ничего не делаю. Уберём кровать, и ты приготовишь нам завтрак.
— Ты что-то путаешь, — саркастически улыбается Трикси.
— Нет.
— Я в гостях.
— Не проблема, — смеюсь я. — Чувствуй себя, как дома.
— Не выйдет.
— Ладно, если предпочитаешь горелое, то я готов сделать всё сам.
— Отлично.
— Хотя бы блинчики?
— Тебе не повезло.
— Почему?
— Потому что я не умею и не люблю печь.
— Их жарят, — исправляю я.
— Какая разница? Это не моё.
— Ты говоришь это для того, чтобы не делать.
— Хорошо, с меня блинчики, что с тебя?
— Моральная поддержка, — улыбаюсь я. — Сделаю всё, что только в моих силах.
Трикси скрещивает руки под грудью и иронично выгибает бровь. Подмигиваю ей и начинаю собирать постель. Несколько секунд она молча стоит за моей спиной, а следом подходит и начинает снимать наволочку с подушки. Поджимаю губы, сдерживая улыбку. Мне нравится её стремление помогать. Но ещё мне нравится то, что это хорошая возможность поймать её. Сворачиваю одеяло и кладу его на край дивана, секунда, и она снова в моих руках.
— Так нечестно!
— Ты тоже нападала со спины, всё вполне честно, — смеюсь я, падая на диван.
Трикси извивается, но я не позволяю ей уйти. Закидываю ногу на её бедро и прижимаю к себе, сжав запястья за спиной. Наши глаза напротив друг друга, а тяжёлое дыхание опаляет лица.
— Целуй, ты же этого хочешь, — говорит она.
— Думаешь, я поверю? — усмехаюсь я. — Я уже сделал эту ошибку, ты укусила меня.
— Чего тогда ты хочешь?
— Чтобы ты рассказала что-то о себе.
— Задавай вопрос, и я решу, отвечать на него или нет.
— Почему ты не была в отношениях?
— Я уже говорила. Я постоянно переезжала за родителями, у меня не было возможности к кому-то или чему-то привязаться.
— Почему ты переезжала?
— Потому что хотела и хочу быть ближе к родителям.
— Почему твой отец не приехал?
— Потому что он не может.
— Семья всегда должна быть в приоритете.
— Он. Не. Мог.
Странная эмоция боли, которую улавливаю в её глазах — пугает меня. Я не верю, что он не мог. Для меня это просто непонятно. Отец всегда по возможности брал нас с собой. Мне не хватит пальцев на руках и ногах, чтобы посчитать количество раз, когда мы были с ним. И я точно знаю, что он сам хотел этого, мы чувствовали его желание и радость. Если не получалось, то мы всегда встречали его в аэропорту. Это почти как традиция: неважно, улетал я или отец, семья всегда встречала нас в стенах аэропорта. Мне не нравится, что отец Трикси не делает того же. Я не знаю другого формата семьи, где кому-то плевать на родителей или на детей.
— Почему он не мог? — хриплю я, стараясь не сжимать из-за ярости руки Трикси так, чтобы на запястьях остались следы.
Девушка бегает глазами, и её нижняя губа начинает дрожать. Это чертовски дерьмово, у меня сотня вариантов от самых простых до неприятных.
— Потому что мёртвые не могут это сделать! — громко шепчет Трикси.
Словами, она выбивает из моей грудной клетки абсолютно весь воздух. На несколько секунд, я застываю и смотрю в её глаза, пытаясь найти признаки шутки, но ничего. Она говорит правду. Отпускаю её руки и прижимаю голову девушки к груди. Несмотря на то, что у меня есть отец, я полностью сокрушён. Слова, которые я когда-то не думая бросил в машине, когда она села ко мне, эхом звенят в голове. Она разозлилась, и тогда я увидел в её глазах ту искру ненависти, не понимая, чем заслужил подобное отношение. Всё просто: я ляпнул про её родителей. Сейчас у меня только одно желание — отрубить себе язык. Чувствую, как собственное сердце стучит в груди, и пальцем ощущаю, как бьется пульс Трикси на шее. Мы оба в агонии.
Закрыв глаза, я представляю, что остался без отца. Грудная клетка тут же сжимается, как и сердце внутри неё. Я даже не хочу думать, что его не будет в моей жизни. Он — всё для меня. Пример для всего. Я не могу и не хочу думать, что его не станет. Это выворачивает наизнанку, и я сам готов загнуться пополам.
— Давно? — тихо спрашиваю я, чувствуя мокрую футболку. Конечно, она плачет, у меня были бы те же эмоции.
— Пять лет назад.
— Тебе было семнадцать?
Трикси молча кивает, и мне становится ещё больней. Он не был рядом, когда ей исполнилось восемнадцать; не был рядом, когда она окончила школу, и когда поступила в университет. И сейчас, когда остаётся год до диплома — он не будет присутствовать рядом. Я знаю, как это важно. У неё вовсе не тот милый и нежный женский характер, а боевой отцовский, и я точно знаю, что душой она пошла в отца, если, конечно, её родители не были похожи ещё и внешне.
— Ты можешь не рассказывать мне, — выдыхаю я, понимая, как эти воспоминания могут сожрать заживо.
— В Афганистане. Он поймал пулю прямо в сердце.
Её голос срывается на последних словах, и у меня начинает кружиться голова. У него не было шанса выжить и быть с ней.
— Я не хочу говорить, что мне жаль, но это так и есть, — тихо говорю я, поглаживая её мокрую от слёз щёку.
— Всё в порядке, — хмыкает она, и я прижимаюсь носом к её макушке, втягивая аромат волос, который успел полюбиться.
Крепче обнимаю её и прижимаю к себе. Если Трикси не превратится в лепёшку на диване или не лопнет из-за моего веса, будет чудо, но я не могу отпустить её. Я вообще не хочу отпускать её, и будь моя воля, я мог силой прибить её к себе на последующий остаток жизни.
Подняв голову, она смотрит на меня заплаканными глазами, из-за чего моё сердце сжимается ещё сильней. Дерьмово видеть её такой. Я думал, что Трикси последний человек, кто будет показывать передо мной слабости, но это сближает нас. Перевожу ладонь на щёку и поглаживаю большим пальцем, наслаждаясь касанием к её телу.
— Мы не будем целоваться, — говорит она.
— Кто бы сомневался, — улыбаюсь я, но нарушаю только что сказанные слова, прижимаясь к её губам.
Это не тот поцелуй, который был в машине, не тот, что был вчера. Он совершенной иной: нежный и трепетный. Провожу языком по её нижней губе, и ладонь Трикси ползёт по моей груди, собирая все потрескавшиеся части души воедино. Я желаю её как ничто другое, и не будь она девственницей или засевшей в моей голове и сердце, я бы воспользовался ситуацией, взяв то, что желаю. Я тот ещё подонок, который уже делал это, но не могу с ней. На пути встаёт не только совесть, но и чувства, которые я испытываю к ней. Один неверный шаг перевернёт наши отношения с ног на голову, а именно сейчас, подобно тетрису, они складываются в единую мозаику. Я не отказываю себе в том, чтобы исследовать её тело. Это всё, что я действительно могу себе позволить.
Провожу ладонью по внешней стороне бедра, и рука исчезает под футболкой на девушке. Гуляю по изгибу её талии, сжав его и прижав её ближе настолько, насколько это возможно. Трикси не останавливает меня, в ответ, её рука сжимает моё предплечье, а я скольжу пальцами по линии позвоночника, из-за чего она вздрагивает, но не разрывает поцелуй. Её кожа похожа на идеальный шёлк, исключительно нежный и умопомрачительно мягкий. Кладу ладонь на поясницу и не могу решиться спуститься ниже. Касание кружева — это всё, что я ощущаю пальцами, проводя вдоль линии ткани. Оставляю её губы, прокладывая дорожку из поцелуев по подбородку, и перехожу на шею. Сильней сжав мою руку, девушка выдыхает, и я провожу языком по её коже, втягивая аромат тела. Я на краю и фокус порядочности размывается, стирая границы. Я на грани, но ладонь меня не слушает, переходя на ягодницы, сжимая и проводя по ткани, которая разделяет нас. Прикусываю её шею и жмурюсь, останавливаясь. Господи, чего мне это стояло, узнаю потом, но сейчас, я борюсь с подонком внутри себя.
