Открыв сейф, Роджер и Камерон извлекли его содержимое и разложили его на верстаке. Здесь оказались небольшая стопка облигаций на предъявителя, подлежащих погашению последовательными партиями, причем первая из них должна была быть погашена семь недель назад, в день убийства леди Алисии; четыре ключа от четырех разных дверей, предположительно, от квартир любовниц Хеншоу; несколько просроченных дорожных чеков; смятые записки с закодированными записями, разобраться в которых не удалось, поскольку прочитать их мог только человек, бесследно исчезнувший и считающийся мертвым.
– Опять какая-то непонятная мешанина! – воскликнул Уэйтерс. – И что это может нам дать?
– Начнем с того, – ответил Прайс, – что теперь нам ясно, как они с ним расплачивались – те, кто стоит за похищением и убийством леди Алисии. Неприметная автомастерская далеко от Лондона, принадлежащая не блещущему особым умом трудяге, который относится с благоговейным почтением к так называемым «сливкам общества».
– Да, все это достаточно очевидно, старина, однако Нойес был с нами вполне откровенен, больше того, готов бы помочь всем, чем мог. Не думаю, что он что-то от нас утаил.
– Вы не оставили ему выбора, Джеффри, – заметила Монтроз.
– Итак, мы раскрыли необыкновенно изощренный способ связи, однако он завел нас в тупик. Никаких имен, никаких описаний, вообще никаких улик. Все пшик! – и испарилось.
– Я согласна с вами в том, что мистер Нойес ничего не утаил от нас умышленно, – вмешалась Лесли, – и все же меня кое-что беспокоит.
– Что именно? – спросил Камерон.
– Он несколько раз подряд повторил, какая у него хорошая мастерская, как он гордится своей безупречной репутацией, как, одним словом, он не думает о деньгах…
– А я услышал все совсем не так, – вмешался Роджер Брюстер. – Нойес постоянно скулил о том, что он едва сводит концы с концами, что он не может оплачивать счета и платить зарплату своим работникам. Когда я показал ему те две тысячи шестьсот семьдесят фунтов, он только что не рухнул передо мной на колени.
– Вот и мне это тоже кажется больше похожим на правду, – продолжала Монтроз. – Я хочу сказать, если у этого Нойеса дела идут так удачно, как он пытался нас убедить, почему он не расширил свою мастерскую, чтобы одновременно заниматься большим количеством машин? И я заметила в гараже только двух механиков; особыми затратами на зарплату тут и не пахнет.
– В таком случае, быть может, Нойес просто лгал, чтобы произвести на нас впечатление, – предположил Прайс. – Это разумное объяснение, если вспомнить, что Джеффри запугал его своим удостоверением.
– Может быть, но тут есть одно противоречие. О бухгалтерах семейства Брюстеров из «Вестминстер-Хауза» Нойес отзывался чуть ли не с восхищением. У них своя работа, у него – своя, так что из-за чего поднимать шум?
– Ну и что? – риторически заметил Уэйтерс. – Он стремился любыми средствами сохранить Хеншоу в качестве клиента. Какое же здесь противоречие?
– А такое, Джеффри, что на самом деле все обстоит совсем не так. После гибели своего мужа мне довелось помыкаться по автосервисам. У меня сложилось впечатление, что там работают только представители самой агрессивной породы человечества. И я не могу поверить, что у вас в Англии все обстоит иначе.
– Не сочтите меня шовинистом, – возразил Прайс, – но эти представители самой агрессивной породы человечества, как вы их назвали, на самом деле просто обходятся с женщинами более сурово, справедливо полагая, что вы ничего не смыслите в их работе.
– Именно к этому я и веду разговор. После того как Джим не вернулся с войны, наши финансовые дела взял на себя один друг семьи, дипломированный бухгалтер, владеющий собственной бухгалтерской фирмой. Меня несколько раз перебрасывали с одного места службы на другое, времени заниматься этим самой у меня не было, и он провозился почти целый год…
– Лесли, что вы хотите сказать? – нетерпеливо прервал ее Камерон.
– Я несколько раз попадала в аварии, один раз по своей вине из-за недостаточного внимания на дороге, еще пару раз меня царапали на стоянках. Так вот, Джо Гэмбл – это наш бухгалтер, и даже он согласен, что для своего ремесла фамилия у него самая неподходящая[45], – признался, что в его работе самым сложным были счета за ремонт машины. Мало того, что страховые компании не соглашались с оценкой ущерба, но и владельцы автомастерских, выписывающие умопомрачительные счета за свои услуги, требовали с него денег, ругаясь самыми последними словами.
– Дорогая моя девочка, – вмешался Джеффри Уэйтерс, – и на таком шатком основании вы проводите параллели?
– Не параллели – я вижу противоречие, нестыковку.
– Какую?
– Меня удивляет благодушное отношение Альфреда Нойеса к бухгалтерам Брюстеров. Они постоянно задерживали выплаты, частенько оспаривали счета, а он только и смог сказать: «Они же делают свое дело».
– Я повторяю свое мнение: наш простодушный старина Альфи не хотел терять Хеншоу в качестве клиента.
– Может быть, Альфи человек простодушный, Джеффри, но он все-таки далеко не дурак, – сказал Прайс. – Он предоставлял неоценимые конфиденциальные услуги по заказу незнакомого человека. До тех пор, пока он играл по правилам, потеря Хеншоу ему не грозила. Полагаю, в этом он не сомневался.
– В таком случае, что же вы хотите сказать? – вмешалась Анджела Брюстер. – Я ничего не понимаю.
– И я тоже, – поддержал ее брат.
– Насколько хорошо вы знакомы с фирмой «Вестминстер-Хауз»? – спросила Лесли. – С кем именно вы ведете там дела?
Переглянувшись, молодые Брюстеры нахмурились.
Бухгалтерская фирма «Вестминстер-Хауз» полностью соответствовала своему высокопарному названию. Почтенное шестиэтажное здание восемнадцатого века на Карлайл-плейс, стиснутое соседними домами, с любовью отреставрированное. Изящная бронзовая табличка справа от входных двустворчатых дверей сообщала, чем здесь занимаются.
«ВЕСТМИНСТЕР-ХАУЗ»
ЧАСТНЫЕ БУХГАЛТЕРСКИЕ УСЛУГИ
ОСНОВАНА В 1902 ГОДУ
От самого здания исходила аура сдержанной силы, свидетельствующей о поколениях, даже династиях состоятельных и могущественных клиентов расположенной в нем фирмы. На протяжении вот уже почти целого столетия «Вестминстер-Хауз» ненавязчиво, но решительно оказывал заметное влияние на финансовые круги Лондона, что объяснялось высоким профессионализмом и кристальной добропорядочностью фирмы, которая словно возвела вокруг себя практически непреодолимую стену безупречной репутации. Машина МИ-5 с Уэйтерсом, Прайсом и Монтроз неслась к Карлайл-плейс, готовая пробить первую трещину в этой монолитной кладке, расселину такой ширины, после которой «Вестминстер-Хауз» оказался бы в центре самых грязных и черных сплетен. Джеффри Уэйтерс свернул направо с Виктория-стрит на Карлайл, и тотчас же все находившиеся в машине были ошеломлены увиденным. Перед конторой «Вестминстер-Хауз» стояли две полицейские машины и карета «Скорой помощи» с включенными мигалками. Американский и английский разведчики и подполковник армии США выскочили из машины и, расталкивая толпу зевак, стали пробираться к зданию. Первым, словно бульдозер, двигался глава службы внутренней безопасности, размахивая своим служебным удостоверением; Лесли и Камерон старались не отстать от него.
– Служба внутренней безопасности! – кричал Уэйтерс. – МИ-5! Именем Ее Величества, пропустите меня и двух моих помощников! Речь идет о деле государственной важности!
Внутри здания царило наэлектризованное столпотворение. Все были в шоке, близком к истерике: управляющие, секретарши, сотрудники архива и обслуживающий персонал. В конце концов, протолкнувшись сквозь столпившихся плечом к плечу служащих, Джеффри Уэйтерс оказался перед мужчиной в костюме-тройке, чей внешний вид не оставлял сомнений относительно его высокого положения.
– Меня зовут Уэйтерс, я из МИ-5, у меня дело государственной важности! Что здесь произошло?
– О, что произошло? Все в таком смятении…
– Что здесь произошло? – заорал Камерон.
– Все так ужасно, все просто совершенно ужасно!..
– В чем дело? – рявкнула Монтроз.
– Брайан Чадуик, наш первый вице-президент, человек, которому, как все мы были уверены, предстояло со временем возглавить нашу фирму, только что покончил с собой!
– Всем полицейским, которые находятся здесь! – заорал сэр Джеффри Уэйтерс. – Немедленно опечатать кабинет покойного!
Глава 16
Бахрейн, два часа дня
В белоснежной вилле на побережье Персидского залива, в комнате с побеленными стенами и зарешеченными окнами сидел за письменным столом паренек лет пятнадцати. Эта комната была как бы тюремной камерой, но при этом в ней имелись отдельные туалет и ванная, напротив уютной кровати стоял современный телевизор, а на книжных полках теснились любые книги и периодические издания, какие только пожелал иметь заточенный в ней пленник. Его звали Джеймс Монтроз-младший, но все называли его просто Джеми.
