всех весеннее, пасхальное, приподнятое настроение, люди улыбались, улицы Санкт-Петербурга выглядели нарядно, будто тоже, как и жители, ждали весны…
…Увядала одна Агнесса, составляя резкий контраст с весной: недавно молодая графиня в монастыре попала под дождь и сильно простыла, выздоровление шло медленно и тяжело, ибо соединились душевная рана и телесная болезнь. Семен Степанович не отходил от любимой ни на шаг, нежно подтыкал одеяльце, проверял ладошкой температуру, следил, чтоб лекарства давались по часам, поил с ложечки, читал ей стихи, чтобы не было скучно, и часто думал: «И за что же мне крест бездетности? Сначала первая жена, теперь Агнесса. Несчастная моя любимая Агнесса разделила со мной крест бездетности, так тяжело смотреть, как она мучается из-за меня…, я ж ее люблю и так хочу ее радовать. Может, отпустить ее к другому человеку? Бред, я не смогу без нее, но и не хочу, чтобы она страдала из-за меня…».
Маленький Кирюша тоже сопереживал болеющей Агнессе, пытался порадовать рисунками, показывал ей новые игрушки и книжки, крутился, как маленький олененок или лисенок возле больной мамы. Многие знакомые приезжали проведать Агнессу, не всем ревнивый Семен Степанович доверял, особенно Алексею Виноградову, хоть и оба раза выяснилось, что Агнессу оклеветали, но какое-то нехорошее чувство осадка осталось, поэтому он попросил присмотреть за Агнессой того самого давнего надежного приятеля Андрея Сурикова…
Все разрешилось одним весенним солнечным днем, когда солнечные зайчики на грязном снегу и проталинах предвещали теплый день.
Дело в том, что княжна Наталия не переставала все это время сплетничать об Агнессе, пересказывая с пренебрежением ее истории о лечении, и в тот день Алексей Виноградов снова появился на пороге дома Агнессы, о чем ей доложила пышногрудая служанка в русском убранстве.
– Что ж, – прошептала Агнесса, – даже не знаю, дать ему возможность выговорится или сразу не пускать, в прочем, решение мое прежнее, а выслушать человека мне не тяжело, поэтому пропустите…
Алексей Виноградов как всегда романтично тряханул густой ярко-каштановой шевелюрой, поцеловал с томным видом ручку Агнессе и начал томным голосом речь:
– О, моя милейшая сударыня, я слышал, что вы-с болеете, что ж, в следующий раз будете осмотрительнее во время ваших религиозных поездок, так же я слышал, что вы-с по-прежнему безуспешно пытаетесь забеременеть, умоляю вас, давайте сбежим во имя нашей великой любви, у нас будут красивые дети, ведь вы-с мечтаете об этом. Ну, зачем вам-с этот старик, когда у вас есть я, молодой и красивый поклонник, ваш преданный воздыхатель, не верьте ничьим словам, будто б у меня сотни дам, я жду вас-с! Неужели вам-с самой не надоели эти муки, лекарства, ночные молитвы за дарования чада? Ради чего?! Ради верности старику, который этого не ценит?! Со мной, красивым молодым мужчиной вы-с бы после первого раза забеременели!
После этого слащавый художник вложил молодой графине в руку алую розу. Бледная и потная от простуд Агнесса устало закатила морские глаза, а душа снова запылала от несправедливости: «Ну почему, почему у такого достойного, самого лучшего, интересного и любимого человека, как Семен Степанович не может быть детей, а этот гулена опять шантажирует детьми…, как же это больно, ненавижу Алексея за эту боль…», а после этого вскрикнула:
– Ненавижу вас-с! Ненавижу! Умоляю, не мучайте меня, уйдите! И розу свою заберите! Я верна мужу! И не лгите мне о любви, делаете больно – значит, не любите…, а вас-с все равно не люблю, я люблю мужа…, и он не старик, а представительный зрелый мужчина…
Алексей Виноградов недовольно хмыкнул и поспешил уйти со словами:
– Вы еще раскаетесь в своих словах!
Естественно, Андрей Суриков не оставил это без внимания, ловко и быстро он вскочил на гнедого коня и поскакал к Семену Степановичу, который в это время общался со сослуживцами, и из его кабинета можно было услышать:
– Я не могу, я весь на нервах, она никак не поправляется, прямо чахнет на глазах, я ее и с ложечки поил, и лучшие лекарства покупал, но не понимаю, что еще могу сделать для нее…
В ответ кто-то из коллег стал уговаривать сочувствующим тоном:
– Не волнуйтесь так, сударь, ваше сиятельство, выздоровеет, все еще наладится, вы-с такой приятный презентабельный мужчина, милейшая сударыня Агнесса Петровна сама красота и обаяние, дайте ей пока от простуды поправиться, восстановиться, водички побольше, травяные настои, а потом, как она оклемается от простуды, можно цветок «Рапунцель» попить для беременности…
– Да какая ей сейчас беременность, – задался возмущенный голос графа Долгопятова, – ей бы сначала из этой тяжелой простуды вкарабкаться, а потом уже можно и дальше о беременности думать…, и пили мы с ней и цветок «Рапунцель», и я мужские трав пил, ничего не помогает…, я уверен. Если б не душевная травма из-за бесплодности, она бы не заболела тогда под дождем так тяжело…
– Да, – послышался другой сочувствующий голос, – тяжелая ситуация…, может, ваше сиятельство, вам супругу на воды в Германию отвезти, как она поправится? Как вообще так получилось, что драгоценная сударыня так сильно простыла?
– Да я уже сам не знаю, что делать! Сначала Евангелина, теперь моя милая Агнесса, замкнутый круг какой-то! Хоть разводить! И сам замучился, и ее довел! Я сам не ожидал, что моя любезная Агнесса может так тяжело заболеть, просто мы столько молим Бога о чаде, и приехали в один дальний монастырь, а она пошла на службу одетая по-весеннему легко, а в знак покаяния так еще и босая, по грязному снегу, а потом погода резко ухудшилась и пошел прохладный весенний дождь. Нет, не только от дождя она заболела, но и от душевного перенапряжения, и это так больно осознавать…, я на все готов, лишь бы она выкарабкалась из этой проклятой простуды, больше никаких прогулок босой или во власянице! Хватит! Прямо не знаю…, я бы и словечка о чаде не проронил, но она у нас так молода и хороша собой, и, логично, что хочет родить. Ах, если б она забеременела, то это – придел счастья, она б сразу пошла на поправку… – глаголил Семен Степанович и даже поморщился и нервно задышал, чтобы сдержать слезы и не заплакать, ведь все-таки он важный граф, а не мальчишка.
А плакать хотелось…
Тут в дубовую гулкую дверь постучал взволнованный Андрей Суриков и тихо вымолвил:
– Друг мой, выйди на минутку, поговорить надо…
Семен Степанович со всей свойственной ему величественностью почти незаметно смахнул слезу и вышел к другу в прохладный коридор со словами:
– Что случилось? Что за спешка?
– Друг ты мой, – протянул Андрей, – вот, в чем дело. Приезжал к твоей любезной Агнессе Петровне никто иной, как сам Алексей Виноградов, и, можешь считать меня свиньей, но я подслушал
