в результате только себя накажет. А ей хотелось, чтобы он был свободен.
— Ну, что скажешь?
— Я вообще ничего не понял, что он говорил, — сказал Джи, — но это не важно.
Он стал покачивать головой под музыку, и Джейд почувствовала, что сердце у нее сейчас взорвется. Это и значит быть матерью: пытаться вырваться из капкана, каждый день отчаянно бороться за себя с собственным ребенком, думать о его будущем, а не о своем. А потом вдруг захлебываться от любви к нему, чувствовать, что его дыхание — твое, твоя музыка — его, что вы с ним одно. Давно она не испытывала такого. Она отдалась этому ощущению.
Высадив его у дома, она не стала придумывать никаких объяснений, куда она едет. Просто пожелала спокойной ночи и уехала.
Леон Энрикес жил в тупике на южной окраине города, недалеко от дороги между двумя университетскими больницами. Все дома в его районе были высокие и белые; в темноте они напоминали свадебные торты. Машины стояли на больших вымощенных площадках у лужаек. Джейд поставила машину, поднялась по лестнице к двери Леона и вошла.
Он сидел, скрестив ноги, в кресле в гостиной с раскрытой книгой на коленях. Он поднял палец, чтобы она подождала секунду, а потом захлопнул книгу и подошел к ней. Поцеловал ее нежно и влажно, потом показал ей книжку.
— Эпигенетика, — сказал он, стукнув по обложке. — Не такие плохие новости. Велика вероятность, что мы можем переписать себя, точнее, свой генетический код, в лучшую сторону. В каком-то смысле даже можем переписать историю.
— Неужели?
Джейд скинула куртку, подвела его обратно к креслу и устроилась у него на коленках. Леон вечно читал о мировых проблемах, один том за другим. Казалось, это помогает ему справиться с неловкостью, которую он испытывал за свой большой дом, за пропасть между его жизнью и его пациентами. По крайней мере, чтение давало ему выход, но Джейд не любила слушать его рассуждения о неравенстве и травме. Она забрала у него книгу и положила на столик.
— Как прошло? — спросил Леон.
— Никогда в жизни не встречала таких претенциозных черных.
— Никогда? — Леон недоверчиво усмехнулся.
Он был совсем седой — борода, волосы, — а вокруг рта и на висках распускался веер морщинок. Глаза у него были ясные, зеленые, с янтарными ободками вокруг зрачка. Она обожала его разглядывать.
— Не думаешь, что ты уже слишком далеко зашла? Джи захочет опять к ним пойти.
— Откуда ты знаешь, чего захочет Джи?
— Ты сама говорила, что ему нужен ментор.
— Этот учитель хочет одного — заставить Джи доказывать всей школе, что он ничуть не хуже белых.
— Отчасти это то же самое, чему пытаешься научить его ты.
— На сто процентов не то же самое, — сказала Джейд. — Я учу его соответствовать собственным стандартам, а не чьим-то там еще.
— А, — сказал Леон. — Виноват. В любом случае, в таком возрасте в его жизни должен быть мужчина.
— Не начинай, — сказала Джейд и немного отстранилась. Леон прижал ее крепче. — Что я ему скажу? Познакомься, это доктор Энрикес, иногда я у него ночую.
— Или, может быть: «Это Леон. Я знаю его много лет, и мы очень важны друг для друга»?
— Джи и так хватает трудностей.
— Не думаешь, что, если бы он знал правду, это сблизило бы вас?
— Я его мать. Нам не нужно знать друг о друге любую мелочь.
Джейд скрестила руки, показывая, что недовольна и не хочет больше об этом говорить. Иногда с Леоном она становилась капризной, но не потому, что он был на тринадцать лет старше, просто он не боялся ее настроений, даже самых инфантильных. Она могла донимать его по мелочам, раздражаться, восторгаться, и он каждый раз просто смотрел на нее так, как будто нет в ней ничего, чем он не мог бы любоваться.
— Наверное, я ревную. — Леон приподнял ее голову и поцеловал подбородок. — Они удостоились ужина с тобой и твоим сыном, а я — до сих пор нет. — Он заговорил тише и серьезнее. — Однажды он уедет, и тебе придется снова жить своей жизнью.
— Не вижу смысла заглядывать так далеко вперед.
— Хорошо, — сказал он. — Тогда позволь мне занять тебя настоящим.
Он поцеловал ее горло, проведя языком по изгибу ее шеи. Джейд с радостью сдалась. Зачем спорить, когда есть вот это?
Леон отнес ее в библиотеку и усадил на шкафчик с книгами. Когда они были вместе, он играл роль пожирателя, и ей нравилось сдаваться ему, отдавать всю власть. Джейд закрыла глаза и откинулась, целиком сосредоточившись на ощущении от его касаний, от всего, что он делал с ее телом. Ее затылок чиркнул по стене, и он погрузился в нее, загремев книжками на полках. Первой кончила она, затем Леон, и когда она открыла глаза, он смотрел на нее строго и решительно. Она пошла в душ, и он пошел за ней.
Они стояли под струей воды, намыливая друг друга. У него было стройное золотистое тело, с узором волос на груди и бедрах. Суровое выражение сошло с его лица, и теперь он ликующе улыбался, уже собираясь вернуться к той же теме, как будто на этот раз она передумает.
— Ты могла бы переехать сюда, когда Джи уедет.
— Это вряд ли.
— Ты волнуешься за Линетт? Я и ей буду рад. — Он подмигнул, но Джейд не могла подыгрывать. Ей надо было заставить его понять.
Она понимала, что ей не так много лет. Когда Джи уедет, ей еще будет далеко до сорока. Она могла бы забеременеть. Выйти замуж. Она знала женщин-врачей ее возраста, которые только начинали с кем-то жить, планировать будущее. Но когда она представляла свою жизнь после материнства, ей нравилось видеть в ней неопределенность. Она знала, что не может начать ровно с того места, где она перестала быть подростком в сетчатых колготах с хэви-метал-альбомами, но и стоять на месте не собиралась. Джи начнет свое будущее, а она — свое.
— Жизнь, которой хочешь ты, — она у меня уже была, пусть
