и недолго. — Она поцеловала его. — Если бы я встретила тебя первым, — сказала она, хотя эти слова ощущались как богохульство.
— Я же не о том говорю, чтобы тебе стать домохозяйкой. Я хочу, чтобы у тебя была своя жизнь. Я так горжусь тобой и всем, чего ты добилась.
— Думаю, когда Джи вырастет, мне захочется быть одной.
— Можно быть одной вместе. — Он улыбнулся, все такой же самоуверенный, даже когда она ему отказывала.
Она обхватила его лицо ладонями.
— Послушай, Леон. Я этого не представляю. Я не хочу проживать одну и ту же жизнь дважды.
Двухэтажная кирпичная клиника с серой черепичной крышей. Если бы не зеркальные окна, можно было бы принять ее за распластанный приземистый дом.
Только войдя в приемную и увидев администратора за пуленепробиваемым стеклом, Ноэль испугалась. Она просунула документы в щелку и дождалась, когда ей откроют дверь. Только в зале ожидания она догадалась, что такие предосторожности — не для защиты сотрудников от пациентов; их установили на случай, если сюда ворвется кто-то с оружием и начнет кричать, как священна каждая жизнь до рождения.
Рут с невозмутимым видом выуживала из стопки журналов что-нибудь читабельное. Она заранее переоделась в форму, чтобы, как довезет Ноэль до школы, сразу поехать на работу. Процедура не займет много времени. Она успеет вернуться до шестого урока.
— Пропущу контрольную по английскому.
— Ничего страшного. Подумай, сколько всего ты пропустила бы, если бы не пришла сюда.
Ноэль сначала боялась, что Рут станет ее отговаривать, но она ни разу и слова не сказала. Она потянулась к Рут, и та взяла ее за руку, не поднимая глаз от журнала.
Когда настала ее очередь, Рут проводила ее улыбкой. В просторном кабинете пахло кастильским мылом и горячей водой, как будто тут только что убирались. Расторопная строгая сестра взвесила ее, сняла показания, усадила на стул напротив стола для обследования и стала объяснять процедуру. Ноэль не сразу узнала ее; в мятно-зеленой форме, без темной помады она выглядела совсем иначе. Это она выступала на собрании, это она так взбесила Лэйси-Мэй, что та решила выступить и высказаться о кампании.
Медсестра спросила, есть ли у нее вопросы.
— Через минутку подпишем документы на согласие, — сказала она. — Но только когда ты поймешь, что готова и все понимаешь.
— Ваш сын учится в Первой школе.
Джейд вздрогнула и подняла глаза от блокнота. Она вгляделась в лицо девочки, но никак не могла ее вспомнить.
— Ты тоже?
Ноэль кивнула.
— Моим родителям… им ведь не сообщат?
— Знать будут только те, кому ты сама скажешь, — сказала Джейд. — Можешь рассказать всем, можешь никому не говорить всю оставшуюся жизнь. Тебе решать.
Девочка сосредоточенно нахмурилась и прилежно сложила руки на коленях. Джейд смотрела на нее и едва сдерживала желание сказать что-нибудь еще. Многие медсестры старались подбодрить пациенток, особенно молодых, говорили, что они молодцы, что все в порядке, что все будет хорошо. Джейд поняла со временем: чем меньше скажешь — тем лучше. Лучше делать все расторопно и не церемониться. В шестнадцать ее распирало от желаний и мнений, и она умела чувствовать глубоко и судить здраво. Ее, как и большинство девочек, не нужно было ни учить, ни утешать. Им нужно было только дать выбор.
Джейд подождала, чтобы не торопить ее.
— Я готова, — наконец сказала Ноэль и подписала бумаги.
Джейд объяснила, что ее обследуют, и, если ничего не найдут, перейдут к процедуре. Она положила руку на сжатые пальцы Ноэль и хотела ее погладить, но тут девочка зарыдала.
Дело было не в том, что она сомневалась в решении или боялась боли. Она не боялась. Но эта рука — эта мягкая, смуглая, пахучая рука. Она протянулась к ней с такой легкостью, что Ноэль стало стыдно, как приятно ей было это прикосновение — прикосновение женщины старше нее, красивой и теплой, женщины, которая не собирается ей ничего говорить. Откуда берутся такие женщины, нежные и уязвимые?
Джейд протянула девочке платки. Когда та успокоилась, Джейд спросила, откуда она знает про ее сына и школу.
— Я не знаю его, но вас помню, — сказала Ноэль. — Моя мать была на том собрании. Она одна из озабоченных родителей. Она расистка.
Джейд оценивающе посмотрела на нее.
— Что ж, матерей не выбирают.
Если бы Ноэль могла выбрать, она бы выбрала кого-нибудь похожего на эту медсестру или на Рут.
— А ваш сын, его как зовут? — спросила она.
Джи стал садиться за один стол с Адирой за ланчем, чтобы как-то загладить историю у шкафчиков. Она молча простила его, и он понял, что ей не нужна его компания, как и его защита. Вокруг нее уже образовалась небольшая компания, частично из тех, кого она знала раньше по церкви или по району, частично из новых друзей, которые уже учились в Первой, — среди них было и несколько белых девочек. Джи не удивило бы, если бы к концу года Адиру выбрали королевой выпускного. Если кто этого и достоин, так это она. Она красивая, веселая и настоящая. Ему приятно было представлять ее в короне. Для всех них это стало бы победой, символом того, что родительские интриги не касаются школы. Они бы сами проголосовали, выбрали бы свою королеву.
За ланчем Джи старательно ел, предпочитая слушать остальных. Чтобы отметиться и показать, что он не какой-то фрик, он старался периодически смеяться. Срабатывало неплохо. Как раз этим он и занимался, когда к его столу подошла девочка и спросила, как его зовут. У нее были длинные волосы, изящное лицо, слишком милое для ее черного прикида.
— Ты Джи, да? Я Ноэль. Хочу позвать тебя на прослушивание для школьного спектакля. «Мера за меру».
— Тебя мистер Райли послал?
— Нет, это моя идея. Я сама тебя отыскала.
Кто-то за столом заулюлюкал, но тут Джи не растерялся — цыкнул и вполголоса велел им заткнуться.
— Джи? — перебила Адира. — В спектакле? В каком?
— Мы ставим Шекспира, — сказала Ноэль. — Можно поговорить с тобой наедине?
