и ту постановку в одиннадцатом классе. Помнишь? Я вспоминаю, какая я тогда была храбрая, решительная. Мне казалось, что все возможно — достаточно только вырваться, свалить из Северной Каролины.
— И у тебя все получилось.
— В каком-то смысле это было лучшее время в моей жизни. Я была влюблена. Я так любила Джи.
— Не позволяй ностальгии сбивать тебя с толку, — сказала Диана. — Не время идеализировать первую любовь.
Ноэль пихнула сестру плечом.
— Ты-то что знаешь о первой любви? Ты никогда никого домой не приводила.
— Как и Маргарита.
— Да, но от нее всегда пахло мужчинами. Она вся была в засосах. Про нее все было понятно.
— А про меня нет?
— Тебя я никогда не могла раскусить, сестричка, и уверена, в один прекрасный день ты поразишь нас всех своими секретами.
Альма приготовила завтрак: булочки на кефире, яйца, салат с кейлом, капустой и фенхелем, все с огорода. Диана сварила кофе и сделала морковный сок. Они кружили вокруг друг друга на кухне под романтичную сальсу. Маргарита сидела в телефоне, а Ноэль, пока накрывали на стол, листала вчерашнюю газету.
— У вас такие милые утренние ритуалы, — сказала Маргарита. — И целый день в таком духе?
— Обычно нет, — ответила Альма. — Но сегодня особенный день — вы приехали.
Она села к ним за стол с тарелкой овощей, яичницей и булочками, на которых поблескивал апельсиновый джем. Вчера она накрасила ногти ярко-красным. На ней была футболка группы «Слейтер-Кинни», обрезанные джинсовые шорты и кожаные сапоги по колено.
— Ты так одеваешься, чтобы работать с собаками? — спросила Маргарита. У Альмы свой стиль, это ей нравилось.
— Я просто надеваю, что захочется. Иначе я вечно ходила бы в джинсах и футболке.
Диана рассмеялась и подсела к Альме.
— Ты все запачкаешь грязью.
Она чуть не протянула руку, чтобы коснуться Альмы, ее ладони на столе, но осеклась. Так легко было ее касаться.
— Я тоже чуть не обзавелась соседкой в Лос-Анджелесе, — сказала Маргарита. — Но она оказалась такой сволочью. Наверное, оно только к лучшему, что мы так и не съехались. Я бы ее убила. И ее собачку заодно.
Ноэль взглянула на Маргариту, подняв брови, а потом снова уткнулась в газету. Сегодня утром она была непривычно молчалива. Бледное лицо, покрасневшие веки. Маргарита заметила, как Диана на нее поглядывает, и даже Альма все время предлагала ей еще салата, еще кофе. Они ухаживали за ней, и Маргарита сразу поняла, что что-то не так. Если спросить прямо, они ни за что не ответят. Она раздавила булочку вилкой, чтобы казалось, что она что-то съела, и стала придумывать, как вытянуть из них, что произошло. Они обсуждали какую-то историю в газете — закрывали допотопный супермаркет; на месте магазина для рукоделия и химчистки будет пивоварня и зал для боулинга.
— Мама столько сил вложила в эту кампанию, столько беспокоилась, и что? Взгляните, что стало с этим городом. Даже на восточной стороне теперь все вылизано. — Она обернулась к Альме. — Диана тебе не рассказывала? Про нашу матушку-активистку? Тебе вряд ли понравится. И Лэйси-Мэй тебе вряд ли понравится после этой истории, даже если она тебе нравится сейчас. Понимаешь, наши родители, они оба психи. Просто разного рода. Единственным вменяемым членом нашей семьи всегда был Дженкинс. Диана рассказывала тебе про нашу собаку?
— Вы все сегодня вечером поедете искать отца? — Альма с легкостью обезвредила все мины, разложенные Маргаритой. Она не попалась на ее удочку, но и из разговора ее не вытеснила. Маргариту это впечатлило.
Альма, с темным маникюром, пышными кудрями, розовой кружкой «Планирования семьи», которую она держала двумя руками, идеально подходила для черно-белой фотографии. Маргарита сделала снимок на телефон.
— Что ты делаешь? — спросила Альма.
— Просто хочу запечатлеть момент. Мне нравится твоя эстетика.
Альма отошла от стола якобы помыть свою тарелку. Она наклонилась над раковиной и продолжила есть, отвернувшись всем телом от Маргариты и ее телефона.
Маргарита быстро загрузила снимки того утра: вид с террасы («древо-терапия»), накрытый стол («Все свое, с грядки»), Альму («Новый Юг»), сестер («Наверстываем упущенное» и «Старые друзья»). Она не стала писать, что она дома.
— Нам пора, — сказала Диана и стала объяснять, какой у них план на утро.
Они с Ноэль возьмут грузовик Альмы. Ее высадят у садика, а потом поедут по мотелям, где Робби часто бывал за все эти годы, и автомастерские, где он халтурил. Маргарита возьмет седан Дианы и поедет на восточную сторону, проверит всякие заведения там — пекарни, мясные, «Супер супер».
— Я, значит, на восточную сторону? Одна? А вы вместе будете кататься?
Диана покраснела.
— Я так думала, но план всегда можно поменять.
— Ты поезжай с Дианой, — предложила Ноэль с редким великодушием.
— Или вы поезжайте вдвоем, — сказала Диана.
— Забейте, — сказала Маргарита, взяла со стола тарелку и кинула ее в раковину. — Могла бы догадаться, что так будет. Тогда поехали.
Сперва Маргариту просто раздражало, что сестры оставили ее одну. Но потом она поняла, что с Ноэль что-то не так, а у Дианы генетически заложено сразу бежать к тому, кто в беде. Как у собаки. Собаки порой жмутся к ногам самых отвратительных людей. Находят самых больных, одиноких, злых и выбирают их, потому что собаки знают, кому нужно утешение. Она решила, что не может винить Диану, и тогда ей стало легче, спокойнее. Она просто отпустила свой гнев во Вселенную. Незачем больше сидеть в припаркованной машине, то колотя кулаками по рулю, то пытаясь следить за дыханием.
Она стала ездить по району, заезжать в разные мастерские, спрашивать про Робби Вентуру; она показывала его фотографию, описывала рост и походку. Иногда приходилось говорить по-испански, она запиналась. Она знала mi papá, но не знала, как сказать, что он пропал, исчез, поэтому говорила: Él no está aquí, но это было бессмысленно. Все соглашались и повторяли за ней: Él no está aquí. Она разговаривала с кассирами, с грузчиками, с официантом в такерии, и в конце концов все сводилось к твердому «нет». Никто не знал, где он, а
