были кастой жрецов, которые руководили ритуальными аспектами перераспределительных пиршеств, устраиваемых «великодушными» арийскими вождями и военачальниками.
После 600 года до н. э. брахманам и их светским владыкам становилось всё труднее удовлетворять массовый спрос на мясо животных. Подобно жрецам и правителям на Ближнем Востоке и в других местах, они больше не могли сохранять большие масштабы забоя животных и щедрых перераспределений без расточительного поедания животных, которые требовались для вспашки и удобрения полей. В результате мясная пища стала привилегией избранной группы, состоявшей из брахманов и других высших каст ариев, тогда как у обычных крестьян, не имевших возможностей изымать животных, принадлежавших других людям, в виде налогов или конфисковать их, не было иного выбора, кроме как сохранять собственную домашнюю скотину для использования в качестве тягловой силы и получения от неё молока и навоза. Иными словами, брахманы постепенно стали частью элиты, имевшей доступ к мясной пище, а их монопольные привилегии на забой животных для перераспределительных пиршеств превратились в монопольную привилегию их поедать. Высшие касты индусов, которые впоследствии стали самыми ярыми сторонниками питания без мяса, продолжали страстно поглощать говядину и другие виды мяса на протяжении ещё долгого времени после того, как простонародье в северной части Индии превратилось в функциональных вегетарианцев.
Моё объяснение этой растущей пропасти между изнеженной аристократией, питавшейся мясом, и обнищавшим крестьянством, которому мяса больше не доставалось, отчасти основано на том, что к середине I тысячелетия до н. э. некоторые новые религии стали бросать вызов легитимности касты брахманов и её священных ритуалов. Наиболее известными из этих реформаторских религий стали буддизм и джайнизм – созданные в VI веке до н. э. харизматичными праведниками, они объявили незаконными кастовые различия, отменили наследственное жречество, сделали бедность необходимым условием духовности и выступали за приобщение к духовной сущности Вселенной через созерцание, а не при помощи жертвоприношений животных. Осуждая насилие, войны и жестокость, а также призывая к сочувствию человеческим страданиям, буддизм и джайнизм предвосхитили ключевые элементы христианства.
С точки зрения буддистов, любая жизнь являлась священной, хотя она могла существовать в высших и низших формах. А для последователей джайнизма всё живое не только было священным, но ещё и имело общую душу, поэтому, по их мнению, высших и низших форм жизни не существовало. Так или иначе, для обеих религий священники, приносящие в жертву животных, были не лучше убийц людей. Буддисты терпимо относились к поеданию мяса животных, если тот, кто это делал, не участвовал в их убийстве. Между тем джайны, осуждая убийство любых животных, настаивали на чисто вегетарианской модели питания. Участники некоторых джайнистских сект даже считали необходимым нанимать специальных людей, которые расчищали перед ними дорогу, чтобы случайно не лишить жизни какого-нибудь единственного муравья.
Как уже отмечалось выше, прекращение жертвоприношений животных совпало с подъёмом универсалистских, возвышающих душу религий. Поскольку прежние «великие кормильцы» всё чаще не могли подтверждать своё величие массовой демонстрацией великодушной щедрости, у людей появлялся иной стимул – надеяться на то, что «перераспределения» состоятся в загробной жизни или на какой-то иной стадии существования. Кроме того, мы помним, что появление образа правителя как великого защитника слабых от сильных было связано с прикладным вопросом строительства государства в периоды имперской экспансии. Поэтому буддизм, как и христианство, идеально подходил для его принятия в качестве имперской религии. Буддизм снял с повелителя материальные обязательства, одновременно обязав аристократию проявлять сострадание к бедным. На мой взгляд, это и объясняет, почему буддизм стал имперской религией при Ашоке – одном из самых могущественных императоров в истории Индии. Ашока, внук основателя североиндийской династии Маурьев, обратился в буддизм в 257 году до н. э. Он и его потомки незамедлительно приступили к созданию первой из индийских империй (которая до сих пор остаётся самой большой из всех подобных структур) – неустойчивого царства, простиравшегося от Афганистана до Цейлона. Таким образом, Ашока выступил, возможно, первым в истории императором, который отправился на покорение планеты во имя религии всеобщего мира.
Между тем индуизм сам испытал глубокое воздействие упомянутых новых религий, став принимать некоторые из тех реформ, благодаря которым его конкурент – буддизм – обрёл политический успех. В конечном итоге получившая широкое распространение неприязнь к жертвоприношениям животных в индуизме обрела вид такой доктрины, как ахимса – ненасилие, основанное на священности жизни. Однако эти изменения не были мгновенными и не имели единственного направления. После падения династии Маурьев в 184 году до н. э. брахманизм возродился, а мясная диета вновь стала популярна среди элиты. Как отмечает Ом Пракаш, уже в 350 году «мясо различных животных» брахманам подавали на шраддхах – перераспределительных церемониях, посвящённых умершим: «В Курма-пуране сказано, что тот, кто отказывается от мяса во время шраддхи, вновь и вновь будет рождаться в виде животного» [Prakash 1961: 175–176].
Какие-либо точные сведения о том, когда коровы и быки стали объектами особого почитания среди брахманов и других высших каст индусов, отсутствуют. Невозможно установить и точную датировку изменений в индуистском ритуале, поскольку индуизм представляет собой не единую организованную религию, а огромное количество слабо связанных между собой общин, сосредоточенных вокруг автономных храмов, святынь, божеств и каст, у каждой из которых имеется собственная доктринальная и ритуальная специфика. Такой авторитетный исследователь, как С. К. Мейц, утверждает, что корова стала самым священным животным Индии уже к 350 году н. э., однако в качестве доказательства приводит лишь единственный стих из эпической поэмы, в котором один царь и его супруга названы «поклоняющимися коровам с использованием сандаловой пасты и гирлянд» [Maitz 1957: 94–95]. Кроме того, имеется надпись царя Чандрагупты II, датируемая 465 годом, в которой убийство коровы приравнивается к убийству брахмана. Однако современная индуистская точка зрения может искажать естественный ход событий. Правители государства Гуптов (IV–VI века) издавали указы, направленные на то, чтобы не допустить потребление в пищу мяса различных животных простолюдинами. Представители монаршей семьи с трепетом ухаживали за лошадьми и слонами, а также коровами. Они украшали своих животных гирляндами, купали их, устраивали им стойла с коврами и выпускали их пастись на воле в охраняемых заповедниках. Возможно, что привычный современный вид комплекс священной коровы приобрёл только после 700 года и исламского завоевания Индии. Последователи ислама не стеснялись есть говядину, поэтому в эпоху Великих Моголов, когда Индией правили исламские императоры, защита коров могла стать политическим символом сопротивления индуистов мусульманским захватчикам, питавшимся говядиной. Так или иначе, брахманы, которые на протяжении столетий приносили в жертву животных и сами потребляли животную пищу, постепенно стали считать своим священным долгом не допускать убийства или поедания любых домашних животных, в особенности коров и быков.
Насколько можно судить, до
