По окончанию обеда Марта внесла кофе и десерт. Германов слышал, как бьётся сердце, его сердце. Надо было улучить минутку и насыпать в чашку порошок, да не спутать чашки. Обычно он сам насыпал сахар и молоко для Зеленской. Вот и сегодня с готовностью поднялся выполнить это.
— Сиди уже, — осадила его Зеленская. — Сахарницу подай. Я сама.
В потной ладони левой руки скользил пузырёк с порошком, норовя выскользнуть. Германов потянулся за сахарницей, чтоб подать, в это время Зеленская лила в чашку из кофейника кофе.
— Позвольте, я поухаживаю, моя пани? — Германов смотрел на неё заискивающе, сладко улыбаясь и щуря глаза. — Так уж хочется вам угодить, не поверите!
— Я и не верю, — сказала Зеленская. — Не верю, но отрабатывай те деньги, что я тебе даю. Ухаживай.
Когда Германов подхватил её чашку, ставя перед собой и не сводя при этом глаз с Зеленской, она что-то заметила, какое-то неуловимое движение глаз, необъяснимую радость в его лице. Ну не мог холоп так радоваться услужению. Не мог. Потом она пила кофе, прикрывала веки от удовольствия и откусывала маленькими кусочками шоколадный торт. Голова разболелась неожиданно и одновременно с животом, в котором боль полоснула острым ножом.
Зеленскую отвезли в спальню, положили в постель. В доме началась суматоха: Марта кричала на повара и прислугу, те носились как испуганные куры.
— Наверняка отравилась тортом, — сказал Германов Марте. — Нужно позвать кого-то, чтоб промыли желудок. Я, покуда всё это уляжется, в кабинете подожду. А торт лучше прямо сейчас выбросить.
Марта кивнула и бросилась наводить порядок во вверенном ей хозяйстве.
День заканчивался вполне славно. Германов держал под рукой небольшой пакет, в котором лежали те самые, такие нужные документы. Он надвинул на глаза шляпу и торопливым шагом направился в сторону кладбища. Оставалось рассчитаться с Мрозовским и можно спокойно выдвигаться из Жолкева. Он бы и раньше уехал, ничего не давая пронырливому сыщику, но не при теперешних обстоятельствах: запланированная эксгумация его не смущала — ну не найдут тела в склепе, и что? Хуже было то, что в домовине были спрятаны драгоценности, и немалые, а Германов совершенно не планировал обогатить Управу и городскую казну. Нужно было срочно достать всё из склепа и бежать из этого чёртового города. Самое время, чтобы дать дёру.
— Пан Пётр? Вы здесь? Эй!
Германов стоял возле сторожки, заглядывал туда, где на столе был разложен вполне сытный ужин.
— Зачем же так кричать, — кряхтел сторож. — Я ж не помер ещё, значит слышу. Вы же, пан Германов видите, что я вечерять собрался, так и дождались бы по-тихому, без шума. А вдруг кто-то сейчас на ваш голос выйдет? Вдруг кто признает и сразу в Управу побежит? А?
Германов от такого предположения даже немного присел, ещё крепче прижимая к себе украденные документы.
— Да кто же здесь может услышать? Давно все мёртвые лежат, — сказал Германов, но всё равно перекрестился.
— Надо же! — усмехнулся сторож. — А я-то думаю, какой вы религии, что никаких знаков на склепе нету. Мёртвые говорите? Ну-ну… Вы-то себя тоже мёртвым считаете?
— Можно подумать у вас полкладбища с липовыми могилами! Что вы мне пытаетесь сказать, уважаемый?
— Ничего не пытаюсь. Вот хочу предложить вам со мною отужинать, если не брезгуете краковскую колбаску с хлебом и малосольными огурцами. — Сторож, если и боялся Германова до дрожи в коленках, то при нём никак этого не выказывал и сейчас более всего надеялся, что мнимый покойник, как обычно, отправится в свой склеп пить водку и спать. Сторож совсем не ожидал, что тот станет с ним заговаривать, поскольку обычно Германов никогда к сторожу не подходил и ни о чём не беседовал. — Ну, так как? Преломите со мною тела Господнего?
Германов нащупал в кармане пиджака бутылку водки и согласился.
— А давайте преломим. Только я же к вам не просто так. Мне от вас помощь требуется.
— Понятное дело. Стали бы вы ко мне разговаривать, — пожал плечами сторож и испугался ещё больше.
— Но это потом, сначала давайте стопки.
Германов потирал руки, в надежде скоро прилить удачное во всех отношениях дельце. Вообще-то, изначально он планировал по приезду в Цюрих заказать ресторан и девочек для компании. Он очень надеялся всколыхнуть сонное общество небольшой пирушкой на радостях после дороги. Но поскольку тут подворачивалась такая возможность, то решил не отказывать себе в маленькой слабости.
Ведь всё прошло удачно. Зеленскую благополучно откачали, промыв несколько раз желудок. Всё-таки Зинткевич точно хотел её укокошить и дал очень сильное средство. Записи доктора оказалось найти так просто, что Германов остался весьма удивлён, отчего же такой умной женщине, как Зеленская, не пришла в голову такая простая мысль, что у её покойного мужа остались полезные для общего дела документы.
В общем, повод отметить явно был, так же было что выпить и чем закусить. Главное, было с кем выпить и закусить. Германов давно уже пил в одиночестве, потому и планировал на банкет в Цюрихе пригласить парочку красоток, желательно тех, что не откажутся с ним выпить.
— Присаживайтесь, пан Германов, — пригласил сторож, совершенно перестав боятся такого хорошего человека.
Бутылка скоро закончилась, оставив о себе приятное воспоминание и тепло в желудке.
— Нужна ваша помощь, пан Пётр. Самому никак не справиться, потому я решил просить вас. В благодарность конечно с меня причитается!
— А что делать-то?
— Да ничего особенного, — сказал Германов. — Подвинем могильную плиту и всё.
Сторож тут же вспомнил все страшные истории, какие рассказывала покойная Домаха про ожившие трупы, икнул и ответил:
— А если я не хочу?
— Очень жаль, — сказал Германов.
— И всё?
— И всё.
— Идёмте, пока не смерклось, — сказал сторож, поднялся и быстро побежал в сторону склепа.
Германов едва поспевал за сторожем.
За год после мнимой смерти Германова, склеп успел зарасти диким виноградом и густо покрыться паутиной. Германову это было только на руку: ни у кого не возникало желания ни подходить к склепу, ни тем более в него заходить. Христина всегда обходила это место стороной, словно оно являлось рассадником проказы. Никаких надписей, знаков, барельефов или гравюр — серый гранит частично закрывал собою такой же серый известняк. Германов сам настоял на этой серости. Христина и не спорила.
Когда плиту сдвинули, Германов попросил:
— Вы, пан Пётр, сейчас выйдите и постойте в тенёчке, я вас потом позову задвинуть обратно.
Сторожу два раза повторять не нужно. Он сразу вышел и притаился, чтобы посмотреть. Германов обождал с минуту и полез в открытое отверстие. Сторож тут же решил, что значит Германов точно вурдалак, просто растерял за день силу, вот и не может сам плиту двигать, а позовёт его обратно, когда уляжется. Но страшные мысли оказались далеки от правды и Германов позвал сторожа, выглянув из склепа через несколько минут.
— Помогите снова. Теперь её обратно нужно.
Плиту задвинули, Германов отдал сторожу старинную золотую цепь с медальоном и предупредил продавать это подальше от Жолкева. Пан Пётр взвесил на руке подарок, оценил, при этом несколько раз цокнув языком, и ушёл к себе в сторожку.
Наутро Германова здесь уже не было. Сторож нарочно подкрался к склепу в надежде разжиться ещё чем-то, но кроме паутины и пустых бутылок ничего не нашёл.
— Старый и дурной! Раньше надо было думать! Напился и про всё забыл, старый дурак! — Сторож злился сам на себя, что не сообразил по-горячему попросить у Германова побольше. — Видишь, Домаха? Видишь, как получилось? Вот не померла б ты, так надоумила и зажили б как люди. А теперь одна эта здоровенная цепь, а всё равно на домик под Краковом не хватает.
Сторож ещё немного поругался, попричитал, обвинил покойницу-Домаху во всех смертных грехах и пошел к сторожке, где стояла новая бутылка и лежало колечко краковской.
Ранним утром, когда ещё не встало солнце и не вышли дворники, по городу лёгкой дымкой стелется туман, а если посмотреть вдаль, то туман закрывает собою дома и палисадники. Все они словно утопают в белой пелене и может показаться, что улицы уже прибраны или даже выбелены бордюры и стволы деревьев.
