Германов, одетый в приличный костюм, нёс в правой руке большую плетёную корзину с плетёной же крышкой, с какими хозяйки ездят на ярмарку или ходят на рынок перед большими праздниками.
Корзина была старая и потёртая, она никак не гармонировала с новыми туфлями и серым твидовым костюмом Германова. На его голове красовалась шикарная широкополая шляпа, как обычно, надвинутая на глаза. Германов мечтал, что когда-нибудь, далеко отсюда, избавиться от этой привычки или вообще перестанет носить шляпы. В левой руке у него был увесистый холщевый мешочек, сшитый заботливой рукой хозяйственной панянки. В такие мешочки обычно насыпают крупы.
Германов остановился возле перекрёстка под раскидистым деревом и стал ждать. Вскоре сквозь утренний туман показался Мрозовский собственной персоной.
— Доброго утра вам, пан Эдвард, — Германов приподнял шляпу.
— Доброго. Да вы бы опустили шляпу, если кто увидит да признает, то меня уже не послушают, — ухмыльнулся Мрозовский.
Германов быстро натянул шляпу поглубже.
— Я к вам с обещанием. — Перед носом Мрозовского покачивался холщовый мешочек. Он ловко его выхватил, развязал верёвку и заглянул внутрь.
— Ох, ты ж Боже ж мой… Разве можно с таким по городу вот так прогуливаться?! — зашептал Мрозовский и затряс Германова за рукав. — Идите скорее отсюда. Мы с вами не виделись. Понятно?
— Пан Эдвард, а как же с эксгумацией? — растерялся Германов.
— Идите уже! Уезжайте быстро, уезжайте я вам говорю! — шептал Мрозовский.
Не дожидаясь пока его начнут уговаривать и спросят, что в корзине. Он быстро удалился, не раздумывая особо над поведением Мрозовского. Сам-то Германов давно привык разглядывать эти драгоценности, а Мрозовскому в первый раз тяжело было.
Автомобиль Зеленского стоял в гараже неподалёку от дома и Германову пришлось вернуться. Через два часа он был достаточно далеко от Жолкева. Солнце стояло высоко, разогнав мелкие облака. День обещал быть чудесным. Авто выжимало из себя почти семьдесят пять конских сил и Германов был счастлив. Он пел в полный голос уже полчаса. С того самого момента, как въехал предгорье Карпат. Голоса у него никогда не было, и желание петь от навалившегося везения вырывало звуки несовместимые с вокалом.
До границы Германов добрался довольно быстро. Чешский город Богумин уже год, как принадлежал Польше, как и вся Цешинская Силезия, а на пешеходном мосту, построенном в честь юбилея императора Франца-Иосифа с польской стороны ещё оставался забытый чехословацкий пограничный столб. На посту стояли несколько человек и что-то бурно обсуждали, вырывая друг у друга газету. Бумага начинала трещать, а спорщики ещё активнее переругивались. Германов вышел из авто, подошёл поближе и громко кашлянул. Его наконец-то заметили.
— Доброго дня, пан, — приветливо сказал худощавый мужчина в форме капрала, отдавая честь. — Прошу пана предъявить паспорт. Не везёт ли пан что-либо запрещённое?
— Доброго дня, пан капрал, — ответил Германов, улыбаясь, и протянул паспорт Зеленского. — Я еду в гости на несколько дней. Моя мама не ждёт от сына подарка, кроме него самого. Хорошая сегодня погода, правда?
— Хорошая, пан Зеленский, — согласно кивнул капрал, внимательно присмотрелся к лицу Германова, потом удовлетворённо хмыкнул и вернул паспорт. — Прошу вас. Хороший автомобиль.
— Спасибо, — кивнул он.
— Счастливого пути и лёгкой вам дороги домой.
Германов широко улыбнулся, забрал документ и сел в автомобиль.
Шлагбаум подняли и «Opel» медленно покатился по мосту. Тень от железной арматуры моста бежала полосами по лицу. Германов подумал, что уж с той стороны ему точно будут рады. Сомнения вызывал только паспорт Зеленского, но времени на приобретение нового всё равно не было. Немецкий пограничный блокпост встретил с другой стороны буднично: серая, недавно выкрашенная, постройка не особо радовала глаз.
У шлагбаума навытяжку, с ногами на ширине плеч и руками за спиной стоял солдат в серой форме, черно-белый кант выделялся на воротнике мундира, две буквы СС и повязка со свастикой на рукаве. Рядом вышагивал офицер в серой же форме и серебристым витым канатиком вокруг чёрной петлицы. В будке находилось ещё двое, возле стояло чёрное авто и чёрный же трёхколёсный мотоцикл. Германов притормозил перед шлагбаумом, приветливо улыбнулся и протянул паспорт. Солдат козырнул, нарочито лениво подошёл к «Opel» и резко выхватил документы из рук Германова.
— Попрошу выйти из автомобиля.
— Конечно, если пану так будет угодно, — Германов продолжал улыбаться, но такое обращение показалось странным. Раньше, когда Германов целых два года колесил по Европе в поисках доверчивых и богатых, на границе у него никогда не возникало проблем. Он медленно вылез из авто и остановился, что делать дальше солдат не говорил. Он вообще застыл, вытянувшись. Лицо его не выражало никаких эмоций, только в глазах надменный блеск и неглубоко спрятанное презрение.
Германову не был виден офицер насмешливо на него взирающий и подающий знаки солдату. Сейчас этот офицер подходил не спеша и даже вразвалочку.
— Ну, здравствуйте! Виктор… — он взял у солдата документы Германова, бегло их просмотрел, криво усмехнулся и снял фуражку. — Не узнаёте? Не припоминаете? Амстердам, 1930 год, кабачок в порту. «Бешеная Луиза». Не вспомнили?
Германов хмуро всматривался в офицера, слепо щурил глаза, пытаясь вспомнить этого человека. Нутром он уже почувствовал, что встреча не принесёт ничего хорошего, а скорее наоборот — ничего хорошего ждать не следовало.
— Простите, я вас не знаю…Это какое-то недоразумение, потому что я не бывал в Амстердаме…
— Карл Функ, — козырнул офицер и тут же ухмыльнулся. — Я и не рассчитывал, что ты сейчас начнёшь признаваться. — Он подошёл очень близко к Германову, посмотрел ему прямо в глаза и улыбнулся. — Вот уж не ожидал, что ты еврей. Думал, поляк, а ты оказывается… Но это теперь не имеет значения, что я думал. — Офицер заглянул в паспорт и официально произнёс: — Господин Зеленский, ваш автомобиль марки «Opel» и всё, что в нём находится, изымается в казну Третьего рейха, для дальнейшего решения вашей судьбы вы направляетесь в лагерь для лиц еврейской национальности. Следуйте за мной.
Германов почувствовал, что ноги стали ватными, в голове странным образом потемнело, мысли закружились, заметались в поиске выхода и решения проблемы. Функ, Функ… Кто такой? В Амстердаме пришлось играть в карты, чтобы раздобыть денег. Но кто сидел тогда за столом в покер?…
На заднем сидении автомобиля, под старым покрывалом, стояла корзина, почти полная драгоценностей. Самое ценное — документы, гарантировавшие получение денег в Швейцарии, лежали во внутреннем кармане пиджака. Решение пришло мгновенно.
Медленно подошёл к авто, вытащил корзину, высыпал содержимое прямо на землю и тут же бросился бежать, надеясь, что золото и сверкающие камни отвлекут внимание. Он даже успел добежать до кустов шиповника, но сзади раздался выстрел и через долю секунды по спине разлилась острая боль, в груди он явственно услышал булькающие звуки.
Германов споткнулся, раскинул руки в стороны, пытаясь сохранить равновесие. Рот наполнился кровью и он закашлялся, сплёвывая её.
Германов удивлённо оглянулся: офицер, которого он так и не вспомнил, держал в руке револьвер, продолжая целиться, на лице его читалось совершеннейшее равнодушие пополам с удовлетворением. Ноги не желали идти, подкосились и он упал лицом в шиповник.
Офицер подошёл ближе, брезгливо посмотрел на тело и выстрелил Германову в затылок.
* * *
Мрозовский был крайне возбуждён. В мгновенно вспотевшей ладони он сжимал мешочек, в котором по его разумению, хранилось светлое будущее. На службу он решил сразу не идти, а вернуться домой и спрятать мзду.
Изнутри распирало и хотелось громко кричать от радости, но не получалось чертыхнуться даже когда он споткнулся об оставленный кем-то на тротуаре кусок кирпича. Голосовые связки стали словно чужими и не издавали ни одного членораздельного звука, потому с дворником паном Коземиром Мрозовский вообще не поздоровался, а только кивнул и ещё быстрее пошёл к дому. Дворник противно царапал метлой улицу, громко поздоровался и теперь обиженно ругался, объясняя метле, что есть люди, а есть вот такие, как этот пан, что не соизволит ответить на приветствие.
