Давай бери своих ребят, бронетранспортер и езжай. А то уже поздно.
Я вышел в гостиную и рядом с Надей на голубом диване увидел Володьку Воронцова. Он был в легком подпитии, обнимал Надю и, помахав мне рукой, весело и озорно выкрикнул:
– Иди, разведка, поработай! А мы тут отдохнем. Поболтаем. И постараемся Наденьку развлечь.
В ответ пожелав им счастливо провести время, я вышел во двор. Борька Израилов сидел на земле, откинувшись на колесо бронетранспортера, и уминал алюминиевой ложкой наркомовскую кашу из котелка. Иной пищи в батарее управления полка на этот раз не оказалось.
– Товарищ старшлейтенант, – обратился ко мне Шуркин, – обедать-то где будете?
– В машине, по дороге, – ответил я. – Заканчивай, Борис, трапезу и заводи своего бронированного ящера. Едем искать вторую батарею. Жук, командуй «в ружье». Соколов, Семен, бери рацию и запасное питание. Время не терпит – собираться по-быстрому.
Через четверть часа наш бронетранспортер вновь подымался на перевал, идя теперь в обратном направлении, на Кляузенлеопольдсдорф.
Пока ехали засветло, все обстояло благополучно, настроение было бодрым, и даже Борька Израилов успел несколько прийти в себя после дневной трагедии. Но лишь только стали сгущаться сумерки и постепенно ночь обволакивала все вокруг сплошным покровом темноты, настроение у ребят сникло и в сердце запала тревога. Ущелья казались зияющими, бездонными провалами. Черными свечами вздымались к небу высокие ели, росшие на перевале. Сквозь смотровые люки уже невозможно было различать дорогу, и Борис явно нервничал. Наконец он остановился, откинулся на кресло и сказал:
– Ни черта не вижу, земляк. Боюсь по-новому схлопотать яму.
Ехать, однако, было нужно. Я вылез из кабины и пошел вперед по дороге, сигналя зеленым глазком фонарика. Нас обволакивала непроглядная тьма ночи, и лишь на северо-востоке зеленела нежная полоса неблизкого рассвета.
9 апреля. Время – первый час новых суток. Метр за метром, со скоростью пешехода, продвигаемся мы вперед. Вот и тот злосчастный изгиб дороги, где произошла катастрофа. Однако недолго длится весенняя ночь, розовеет край неба. Из общей массы сплошного до того леса начинают поодиночке выделяться близстоящие деревья причудливыми очертаниями стволов и кроны. По низинам стелется туман. Борис останавливает машину, вылезает из люка, снимает кожаный шлем, отирает пот и, вздохнув полной грудью, говорит мне:
– Садись, земляк, теперь пойдем по-быстрому. Терять нам теперь время не резон.
Я усаживаюсь на место. Борис жмет на газ, и бронемашина, набирая скорость, катит под гору по извивам дорожного серпантина. Вот и Кляузенлеопольдсдорф – пустынны улицы, всюду следы недавних боев: зияющие пробоины в стенах домов, выбитые стекла, осыпавшаяся черепица крыш, обгорелые стропила, и ни единой живой души. Я с опаской посматриваю на горы справа – туда, где еще позавчера господствовали над дорогой пулеметные гнезда немцев. Но на горах спокойно – ни единого выстрела или подозрительного движения. На полпути между Кляузенлеопольдсдорфом и Алландом дорога, соединяющая их, и горная речка Швехат, текущая в низине, постепенно сближаются и, наконец, идут параллельно. Шоссе здесь петляет, приноравливаясь к извивам реки. Вправо от шоссе отлогий спуск, образующий неширокую луговину с сочной зеленью. Влево крутой подъем, и метрах в пятистах подножье гор, поросших густым лесом. Верхушки деревьев начинают уже золотиться в лучах подымающегося на востоке солнца, а здесь, в долине Швехат, царит еще туманный сумрак. Время пятый час, и равномерный, убаюкивающий ритм качки тяжелой машины клонит в сон. Резкий толчок пробуждает меня, я чувствую торможение бронемашины. Наконец она замирает. Борис, вцепившись в руль управления и подавшись всем корпусом вперед, всматривается в отверстие смотрового люка.
– Гад буду, немцы, – шепчет Борис, – смотри, земляк.
На обочине дороги, метрах в четырехстах впереди, стоит колонна немецких грузовиков – машин пять или шесть. Вдоль машин прохаживается часовой с винтовкой «маузер» на ремне.
– Только я вынырнул из-за поворота, а они – вот они. Что будем делать, начальник?!
– Что за машины? Откуда? – рассуждаю я как бы сам с собой. – Сколько в этих машинах солдат? И что творится в Алланде? В чьих он теперь руках? Во всяком случае, к батарее Хлебникова мы должны пробиться во что бы то ни стало. Жук! – обратился я назад.
– Здесь я, – отозвался Серега Жук.
– Накинь трофейную плащ-палатку и шлем немецкий, – говорю ему, – встанешь у турели. Но огня без команды не открывать. Проскочить нужно тихо. Давай, Борис, жми и чтоб не забуксовала.
Борис снял бронемашину с тормозов, тронул ее по-тихому, а затем стал прибавлять и прибавлять скорости. Мимо грузовиков бронетранспортер уже летел, как говорят, «с ветерком». Ошеломленный и растерявшийся часовой истошно заорал:
– Вохин фарен зи?! (Вы куда едете?!)
– Матери твоей в задницу, – не вытерпел Борька и захохотал, перекрывая рев мотора.
– Проскочили! – крикнул Серега Жук, стоявший у турели. Его узкое, худое лицо одессита весьма удачно сочеталось с немецким шлемом и трофейной плащ-палаткой.
– Борис, – вдруг спохватился я, – а надпись?!
– Какая надпись?
– По борту, белая, известкой, что ты намалевал, – «Москва»?
– Эва! – засмеялся Борис. – Да я ее смыл давно.
Вдали строения и колокольня Алланда. Солдаты в кузове затаились. У всех на лицах одно и то же выражение напряженности и сосредоточенности, отчего у многих взгляд кажется тупым и отсутствующим. Поповкин сопит и глупо улыбается. Один Серега Жук в тевтонском шлеме и пятнистой накидке внешне вполне спокоен и на фоне ясного неба, вместе с турелью, составляет замысловатый, фантастический силуэт.
Алланд также пуст – нет в нем ни наших, ни немцев. Жителей тоже не видно. Мертвое, разоренное село пронеслось мимо обгорелыми силуэтами домов, зияющими воронками от снарядов, выбитыми дырами окон.
На подъезде к Мариендорфу я вдруг услышал тревожный крик Сереги Жука:
– Полундра! Мадьяры! Беру на прицел!
То, что одновременно увидел и я через смотровой люк, не предполагалось никакими «вероятностями». Перед нами на том самом месте, где должны были быть боевые порядки второй хлебниковской батареи, расположился венгерский военный табор – четыре крытых автофургона, конные повозки, человек пятьсот солдат и самое страшное – противотанковая пушка, направленная жерлом в нашу сторону. Лишь только наш бронетранспортер показался из-за леса, у венгров поднялась тревога – расчет противотанковой пушки ринулся к орудию. Солдаты занимали рубеж обороны. Отступать было поздно. На все соображения и решения отпущены доли секунды. Борис вцепился в руль. Серега Жук, внешне спокойный, уперся в рога турели, рука судорожно замерла на гашетке. Мгновение – и он отошлет из спаренных пулеметов ливень крупнокалиберных пуль.
– Стой! – кричу я и, спотыкаясь, цепляясь ремнем планшетки за какие-то крючки, расталкивая солдат, наступая на них сапогами, вылезаю на лобовую броню, размахивая белым платком
