о похороненных на дне моря «Бленхейме» и «Спитфайре».
Настроение, нет даже не грустное, не печальное. Нет, не то. Фельдфебель чувствовал себя опустошенным. Ничего не хочется, вообще. Ничего не радует. Вчера он чудом дотянул до авианосца. Мотор чихнул и заглох на последних метрах, уже над срезом палубы. Архип Капитанский тоже сел. А Дима Кочкин не вернулся из боя. Ребята видели, «девятка» загорелась в атаке на бомбардировщик. Самолет упал в двух кабельтовых от «Брячислава», тяжелый мотор сразу утянул машину на дно. Нет, Дима не выпрыгнул. Чуточку наивный, жизнерадостный парень, душа компании ушел в закат в дюралевом гробу.
Арсений Нирод безлошадный. Подпоручик в рубашке родился. Бензин в баках закончился буквально в десяти милях от авианосца. Арсений не растерялся, четко доложил в рубку об аварийной посадке. Его выловили на плотике моряки «Балобана». Да, повезло, сумел ухватиться зубами за ниточку, отлеживается сейчас в лазарете после переохлаждения. Злой, безлошадный, оставшийся без ведомого, но живой.
Динамики внутреннего оповещения ожили. Сухой металлический голос потребовал подготовить к вылету первую эскадрилью торпедоносцев и третью истребительную. Загрохотали рифленые листы палубы под ботинками механиков, зашипел воздух в магистралях, зазвучало извечное русское: «Давай, толкай! Потащили! Катим!».
Кирилл отступил к борту, стараясь не попадаться на глаза людям. Видеть никого не хотелось. Ближайший трап как раз вел на жилую палубу. В своем кубрике Никифоров закрыл дверь, осторожно прошел мимо спящего Архипа к столику у иллюминатора. Взгляд скользнул по двум идеально заправленным пустым койкам. Парней нет. До конца похода половина кубрика так и будет пустовать. Хорошо, если половина.
На стол легла бумага. Молодой человек достал из планшета шариковую ручку и задумчиво крутанул между пальцами. Вывел вверху страницы: «Дорогая…». Зачеркнул. Затем написал: «Милая…». Опять нет. Рано так писать. «Прелестная…» — нет, слишком фривольно. Как в письме обращаться к девушке после двух свиданий и короткой записки через посыльного? Поневоле пожалеешь, что в реальном училище светской этике уделяли явно недостаточно времени.
Наконец, на чистом рука вывела:
«Инга Герхардовна, приношу свои искренние извинения. Хотел, но не мог раньше написать, предупредить об отъезде. Я в море. Пишу и сам не знаю, когда получится отправить письмо. Одно только могу сказать, волей Всевышнего и приказом командования служу не на 'Евстафии», а на другом эскадренном авианосце.
Когда мы с Вами расстались после кафе на Гороховой, я обещал в следующее увольнение пригласить Вас, Инга, в театр. От своих слов не отказываюсь. Только не могу знать, когда снова вернусь в город Святого Петра. Но то, что вернусь, это точно. Прошу Вас отнестись с пониманием…'.
Кирилл отложил ручку и повернулся к иллюминатору, сквозь облака пробился солнечный луч и заскользил по волнам. Побежали золотые искорки. Совсем как, то самое волшебное чувство, электрический разряд пробежал, когда он тогда коснулся пальцев этой милой, восхитительной и удивительно жизнерадостной девушки.
Ручка в руке. Строчки ложатся на бумагу. Пишется легко. Перед глазами предстает милое личико с искрящимися радостью глазами, еле заметные веснушки на щеках, ярко-рыжие локоны. Кирилл писал о своих впечатлениях от столицы, положил на бумагу картину шторма в Северном море, когда огромная стальная туша авианосца тяжело переваливалась через волны, эскортный крейсер шел в бурунах, а через скорлупки эсминцев перекатывались валы.
О войне, боях, разумеется ни слова. Не нужно это девушкам знать. Не для того они на этом свете созданы. Вдруг вспомнился разговор с Борей Сафоновым на баке. Все может быть. Офицерское училище у нас в Гатчине. Не дальний свет. Если фортуна улыбнется, будет возможность изредка навещать Петербург. Хотя нет. В военное время на прапорщика аттестуют прямо на флоте. На этот счет есть специальные комиссии. Жаль, а может так даже лучше. Все равно, Никифоров это прекрасно понимал, на «Наварине» они лишь гости. Основное место службы «Евстафий», а до Рождества корабль точно не переведут в действующий состав.
Ла-Манш бурлил, кипел, пылал. Пролив как Молох без устали поглощал корабли, самолеты, людей. Авианосному соединению пока везло. Уходили в закат только самолеты и люди. В столовой ребята с «Рижанина» рассказывали, как наблюдали гибель «Павла Первого» в устье Темзы. Старый учебный броненосец невозможно с кем-то другим спутать. Похоже, к кораблю прорвались торпедные катера или подлодка. После двух торпед в борт броненосец быстро лег бортом на грунт. Даже шлюпки спустить не успели.
Кирилл сам неоднократно видел ползущие к базам обгорелые, изувеченные корабли. Сражение за Пролив обходилось континенталам очень дорого. Неоднократно наблюдали и субмарины в позиционном положении. О всех таких случаях незамедлительно докладывали на авианосец. При удаче, в обозначенный квадрат выходили «Бакланы» и «Рижане» с глубинными бомбами. Либо поднимались ударные машины с сухопутных аэродромов. Все знали, нашим подводникам запрещено заходить в Пролив, появляться в западной части Северного моря. Любая замеченная субмарина, это враг.
Пришедший от берегов Исландии затяжной шторм принес облегчение. Никто не знал, что там на плацдармах, но сражение за море завершилось само собой. «Наварин» и «Воротынский» ушли в Вильгельмсхафен. Наконец-то выдалась возможность выспаться с запасом, залечить душевные раны вином, а то и чем покрепче.
Над причалами свистел ветер, гнулись деревья, корабли покачивались на зыби, гудели канаты. В казарме не берегу тепло, сухо и уютно. Русских летчиков поселили вместе с парнями с «Цепеллина». Пригодились начатки немецкого, который Кирилл безуспешно учил в школе и училище. Впрочем, найти общий язык с немецкими камрадами это не мешало.
Оказалось, «Цепеллин» работал немного южнее, прикрывал ближние подступы к линиям снабжения. Адова работа. Немцы говорили, что авианосец за неделю потерял треть авиаотряда. Британцы перли как берсерки. Погреба зениток на кораблях опустошались за считанные часы, от орудийных стволов можно было прикуривать, а англичане атаковали и атаковали.
Эсминец «Антон Шмит» погиб на глазах моряков авианосца. В корабль врезался горящий бомбардировщик. Это не случайность. Пилот намеренно шел на таран, упрямо вел на цель пылающую машину. После удара эсминец разорвало пополам, скорее всего сдетонировали торпеды в аппаратах.
— Камрад, он знал, что погибнет, но шел. Он умер за свою страну.
— Достойно, — Кирилл напрягся, вспоминая нужное слово и выдал: — Сильная смерть.
— Да! Сильная смерть! — Удо летчик с «Цепелина» заулыбался, затем его лицо приобрело серьезный вид. — Выпьем за достойного врага.
— Прозит! — это слово вспомнилось и запомнилось одним из первых.
Видимо, командиры намеренно дали людям возможность расслабиться. Пиво текло рекой. Шнапс разливали почти не скрываясь. О режиме и дисциплине в этот вечер все благополучно забыли.
На следующее утро Кирилл еще раз перечитал письма. Дописал
