приносит результаты не только для русских (конечно, в силу наших материальных возможностей, скромные), но и для югославян. Земгор связан бесконечным количеством нитей с югославянским культурным миром: с писателями, профессорами, учеными (с 28-ю югославянскими народными университетами — это пока, налаживаются связи и с другими, в которых читают лекции наши ими выписываемые лекторы), с редакциями ежедневных газет и, что еще более важно, — периодических всевозможных изданий. “Русский архив” нашел внимательного постоянного читателя, а “Югославия” произвела настоящий фурор. Теперь мы задумали целый ряд таких же полезных изданий. В результате этой работы мы вошли какой-то составной, не инородной, братской частицей в жизнь этой страны. Мы не только берем, но и даем. кампания лжи и клеветы, которая велась против нас, абсолютно ни на чем не основывалась»[645]. К этому письму Махин сделал приписку, в которой среди прочего отметил: «Наконец, кажется, все формальности с пражским “Земгором” закончились. Дело, вызывавшее столько острых неприятностей, оказывается весьма простым»[646]. Речь шла о разделе имущества с пражским Земгором.
В связи с инсинуациями газеты «Возрождение» за Махина вступился его друг В.И. Лебедев, написавший в пражском журнале «Воля России», что газеты «Руль» и «Возрождение» публикуют клеветнические статьи. В основном публикация Лебедева была направлена против генерального секретаря Трудовой крестьянской партии С.С. Маслова, который вел борьбу с Земгором и Лебедевым. Но, кроме того, в статье было опубликовано разоблачение фальшивой «записки Лебедева и Махина»[647].
Лишь во второй половине 1930 г. у Земгора появились материалы, разоблачавшие эту фальшивку и позволившие установить организаторов провокации. Представители Земгора получили письмо одного из распространителей фальшивки, редактора и издателя газет «Утро» и «Русское дело» А. Филипенко. Этот человек занимался канцелярской работой в белградском Союзе писателей и журналистов. 4 августа 1930 г. он в личном письме В.И. Лебедеву признался, что перепечатывал «письмо Лебедева и Махина»[648]. Позднее в письме от 22 ноября того же года он сообщил, что напечатал около двадцати экземпляров письма для рассылки видным деятелям русской эмиграции — А.А. Аргунову, Н.И. Астрову, А.А. Кизеветтеру, С.С. Маслову, П.Н. Милюкову, В.А. Харламову и др. При этом никаких подписей на исходном документе не имелось, а сделать на перепечатках пометку «Записка Лебедева и Махина» Филипенко попросил председатель правления Союза писателей и журналистов А.И. Ксюнин[649].
После получения этих признаний комитет Земгора (сам Махин вместе с Лебедевым, профессором-историком А.К. Елачичем и делопроизводителем В. Соколовым) 3 февраля 1931 г. направил в пражский журнал «Воля России» открытое письмо к союзам русских писателей и журналистов и к заграничным органам русской печати, в котором отмечалось, что «в марте и апреле месяцах 1927 года в ряде русских газет: “Последних новостях”, “Руле” и в белградском листке, “Россия” (г.г. Ксюнина, Жукова, Глуздовского и других) появились совершенно идентичные сообщения, исходившие из одного и того же источника: от лиц, принадлежавших к редакции белградского листка, “Россия” и возглавлявших белградский Союз журналистов и писателей.
Эти сведения, подписанные в “Руле” — г. Е. Жуковым, в “Последних новостях” — В. Парфеновым (?), в “России” — редакционная заметка, имели своей целью скомпрометировать белградское представительство пражского Земгора и, в частности, Ф.Е. Махина и В.И. Лебедева, ведших в нем деятельную работу.
Характер этих сведений ясно говорил о весьма темном происхождении “документа”, на котором основывались сообщения названных лиц. Заметка, помещенная в “России”, кроме того, была явно доносительского, грязного характера и ясно указывала на то, что инициатива составления и распространения “документа”, могущего компрометировать представительство Земгора в русском общественном мнении, во всяком случае, исходит от лиц, или близко стоявших к редакции листка “России”, или в ней находившихся. Не было никакого сомнения в том, что эти лица находятся также во главе белградского Союза писателей и журналистов»[650].
Махин и его соавторы отметили, что еще до публикации на заседаниях Объединения национально-прогресивной и демократической эмиграции обсуждались эти материалы, причем «записка Лебедева и Махина» якобы была добыта из югославского МИДа при помощи подкупа.
Махин и его соавторы отмечали: «В свое время представительству, а позже и теперь Земгору в Югославии и его представителям, пришлось и приходится переживать немало тяжелых моментов, первопричиной которых были и остаются всевозможные клеветнические кампании. Общественная, культурно-просветительная, помощная, издательская деятельность Земгора значительно тормозилась и тормозится ими, отвлекая на борьбу с клеветой много сил и времени.
Но самыми отвратительными из клевет были и являются те, которые исходили и исходят из якобы “демократических” кругов, прикрывавшихся к тому же нередко вывеской Союза писателей и журналистов»[651].
В конце публикации комитет Земгора воспроизвел и подложный документ.
Отстаивая свое доброе имя, Махин решил идти до конца. Он обратился в суд по поводу публикации в газете «Возрождение». Кроме того, собирался вести процесс против берлинской газеты «Руль» и пражской «Недели», принявших участие в его травле. Свидетелями со стороны истца выступили В.И. Лебедев и М.Л. Слоним, отметившие добропорядочность Махина[652]. В апреле 1930 г. суд присудил автора фельетона против Махина Яблоновского, главного редактора «Возрождения» Ю.Ф. Семенова и коммерческого представителя газеты К.-Е. Шона к выплате штрафа по 25 франков, к выплате Махину одного франка за нанесенный ущерб и к возмещению Махину судебных издержек. Однако ответчики подали апелляцию, предложив «слово “урод”. заменить словом “пятно”… что Махин является “пятном” для семьи социалистов-революционеров»[653]. Дело тянулось до конца 1931 г. В ноябре 1930 г. суд отверг апелляцию деятелей «Возрождения», а через год отверг и кассационную жалобу. Было признано, что статья под названием «Скверная история» содержала «серию оскорбительных и диффамационных утверждений по адресу Махина, что последний в них представлен как язва, как бессовестный администратор, не желающий сдать отчета, как человек, способный из чувства мести выдать одного из своих соотечественников полиции и быть, таким образом, причиной его смерти в госпитале. эти оскорбления и эти диффамационные писания доказывают сами по себе злонамерение привлеченных, которые знали, что все это не соответствует действительности»[654]. В итоге доброе имя Махина было восстановлено, а «Возрождение» получило предписание опубликовать судебное решение на своих страницах.
Представители «Возрождения» на этом, однако, не успокоились. Впоследствии, в 1935 г., газета написала, что Махин, «в свое время отколовшийся от пражской организации Земгора, подвергся за это суду своих бывших товарищей. Мы не будем повторять тех эпитетов, которыми награждали его бывшие его сотоварищи по организации и его политические единомышленники, среди коих была, между прочим, и г-жа Кускова. Это была такая отборная брань по адресу г. Махина, которая ни в каких парламентах недопустима. В протоколах пражского Земгора все это дело имеется
