и Илия Юнич (сторонник Степана Радича, впоследствии — помощник главы МИД), хоть и держались любезно и предупредительно, ни в какое сравнение не шли с тем, кем для Махина был Пеливанович. Не следует заблуждаться, будто С. Пеливановича настолько очаровала личность Ф. Махина или его ослепило то, кем был и чем занимался В. Лебедев (правда, отчасти справедливо и это!). Прежде всего, главную роль играли личные интересы, подогретые неуемными амбициями вообще-то совершенно заурядного человека.
С. Пеливанович хотел сделать большую карьеру, его сокровенным желанием было стать послом в Москве.
Махин с Лебедевым убедили С. Пеливановича, что ни один другой кандидат на эту должность (Мита Димитриевич, Ж. Балугджич, Шайкевич) не может считаться ему ровней. Ст. Пеливанович разработал даже свою “концепцию”, которая пригодилась бы ему как послу в Москве, а затем — как министру иностранных дел. Концепция эта сводилась к тому, что признание Югославией Советского Союза предоставило бы ей возможность освободиться от вассальной зависимости от Франции и Великобритании. А зависимость эта тем сильней, чем больше Югославия подвергается непрекращающемуся давлению со стороны своих агрессивных соседей — муссолиниевской Италии и нацистской Германии (в последней нацистский дух породил Гитлера..). Играя на противоречиях между этими великими державами и опираясь на ЧСР и Румынию, Югославия всегда может рассчитывать на что-то большее, не будучи ограниченной в своих действиях. А также не исключено, что можно было бы добиться эффективной помощи от Советского Союза. Подобные идеи неоднократно озвучивались в помещении Земгора. Однажды я имел возможность высказать свое мнение на этот счет в ходе собрания, на котором присутствовали С. Пеливанович, М. Димитриевич, К. Качоровский[619] (русский ученый) и др. Пеливанович не только с готовностью прислушивался к предложениям сотрудников Земгора, но и привлекал их к работе. Махин состоял при нем кем-то вроде консультанта по вопросам СССР, поэтому из министерства ему привозили советские газеты. Прочитав их, он делился с г-ном генеральным директором всем, что считал важным и значимым»[620].
Полковник Е. Э. Месснер, скептически оценивавший начинания руководителей Земгора, вспоминал: «Был организован белградский Земгор… была отпущена ежемесячная субсидия (около 100 000 динар), была нанята квартира в центре города, организована библиотека. Но публика не пошла. Тогда организовали малярные, переплетные и всякие иные курсы с выдачей ссуд и подачек на обзаведение орудиями производства. Кое-кто пошел, но, получив знания и деньги, исчезал, не ставши социалистом. Роль Земгора была столь ничтожна, что Лебедев уехал. Махин продолжал руководить Земгором. Он, как говорили, установил сношения с советчиками, когда в Белград прибыло Торгпредство»[621]. Вряд ли подобную резкую оценку можно считать объективной и справедливой. Роль Земгора в поддержке эмигрантов, в особенности в 1920-е гг., когда многие еще не смогли устроиться в чужих странах, трудно переоценить.
Махин сотрудничал с МИД Югославии, осуществляя для него аналитическую работу и выполняя различные деликатные поручения. М.В. Агапов свидетельствовал, что «в пражском Земгоре не знали о посреднической роли Махина и Лебедева во взаимоотношениях Министерства иностранных дел и каких-то западных газет. Это свое посредничество Ф. Махин считал очень важной и деликатной задачей. В 1927–1928 гг. он часто говорил мне, что МИД должно дорожить его драгоценными услугами, и вот почему. Когда министерство из своих диспозиционных фондов выдавало субвенции западным газетам, это, несмотря на все попытки сохранить всё втайне, становилось достоянием общественности. Венгерские и итальянские газеты всегда публиковали точный список подкупленных изданий. Это, разумеется, было весьма неприятно. А некоторые газеты вели себя совершенно наглым образом: если выплата задерживалась или не соответствовала ожиданиям, они публиковали какую-нибудь враждебную статью сенсационного характера. Это приводило в бешенство мидовских функционеров, но что они могли сделать… Не оставалось ничего другого, как идти навстречу ненасытным редакторам продажных газет. Положение существенно изменилось, когда дотации стали выплачиваться через Лебедева и Махина. Ни одна венгерская газета, ни один венгерский или итальянский шпион не могли разузнать, кто и сколько получил. У Махина были основания хвастаться. Тут действовал не принцип “умение хранить тайну подкреплено честностью”, а закон коммерции “do ut des” (“я даю с тем, чтобы и ты дал”). И я не знаю, сколько и кому выплачивалось, потому что Махин никогда не озвучивал конкретные сведения. Знаю только, что вознаграждение ему от государства последовало в виде увеличения ежемесячных дотаций белградскому Земгору. Впоследствии, когда генерал П. Живкович захотел арестовать Махина (1929), генеральный директор Мин[истерства] иностр[анных] дел Станое А. Пеливанович с большим трудом уберег его от тюрьмы. Помимо прочего, в качестве аргумента защиты упоминалась и та драгоценная услуга, а именно успешный и осуществленный в полной секретности подкуп прогрессивной западной прессы.
Мне известно, через кого В. Лебедев и Ф. Махин начали “обрабатывать” западную прогрессивную печать, склоняя ее в пользу Югославии. Речь идет о редакторе известной парижской газеты “Quotidien” м-р[622]Лебруне или русском эмигранте Вас[илии] Сухомлине. Сомневаюсь, чтобы Левчин, то есть В. Сухомлин, получал за свои услуги денежное вознаграждение. Судя по всему, он делал это совершенно бесплатно, оказывая дружескую помощь мнимым партийным товарищам. Те со своей стороны знали, как из этой помощи извлечь максимальную выгоду. Благодаря В. Сухомлину, не только “Quotidien”, но и II Интернационал обходили стороной такие щекотливые вопросы, как, например, положение национальных меньшинств в Югославии. Что касается других редакций, относившихся к Югославии безо всякого снисхождения, то ими тоже двигало отнюдь не бескорыстие. И в их случае “Regina pecunia” (царица-деньги) сыграла решающую роль.
Таким образом, Лебедев и Махин продемонстрировали и доказали, что способны оказывать очень важные услуги. Но кому? Ненародному и даже антинародному режиму, который подталкивал Югославию к пропасти, будучи ослепленным шовинизмом, коррумпированностью и эгоизмом. Однако, что касалось Махина и Лебедева, им важнее всего было обеспечить себе красивую жизнь и максимальный доход (деньги не пахнут!)»[623]. В другом месте Агапов написал: «Некоторые услуги Ф. Махин и В. Лебедев оказывали лично, скрывая это от служащих представительства. Как, например, в случае с подкупом западной прессы. Каждый год Министерство иностранных дел расходовало приличные суммы из диспозиционного фонда на взятки разным зарубежным газетам. Хотя делалось это при посредничестве доверенных лиц, итальянским и венгерским газетам удавалось раздобыть и опубликовать список газет, получавших дотации из югославского Министерства иностранных дел»[624].
Неудивительно, что благосклонность югославских властей по отношению к Земгору обращала на себя внимание[625]. Полковник Е.Э. Месснер в этой связи писал, что «пресловутый Земгор… благодаря наглости Лебедева и Махина, изображал демократическое крыло русской эмиграции и в качестве такового получал крупные субсидии от чехословацкого и югославского правительств»[626].
Испытывавший неприязнь
