но многие, и пусть их общение не стало истинным исповедальным очищением, как говорится, до дна, и все же… Может, сработал так называемый эффект попутчика, когда человек начинает рассказывать незнакомым людям в поезде о своей жизни такие детали и подробности, которые никогда бы себе не позволил со знакомыми людьми.
А что, вполне вероятно. Ведь если посмотреть на ситуацию в этом ключе, то получается, что оба они совершенно неожиданно оказались в одном «поезде-доме», при этом абсолютно не зная друг друга. И понимали, что через совсем короткий промежуток времени выйдут каждый «на своей станции» и вряд ли когда-нибудь еще увидятся.
А если быть объективным и честным, то у Павла на душе понабралось тяжести за последние три года, а в тайгу не свалишь, чтобы очиститься и перезагрузиться, – дела и работа не отпускают пока даже в короткий отпуск. И видимо, у Евы много болезненных чувств скопилось за такие-то тяжелые четыре года, которые пришлось ей пройти и выстоять. Как бы она ни держалась и ни хорохорилась, но видеть, как у тебя на глазах уходит близкий, любимый человек, и осознавать свое бессилие – это… не просто больно, это тяжелейший крест и испытание. Можно и сломаться.
Как любой адекватный человек с нормальной психикой, примеряя к себе ее ситуацию, Павел честно признавался, что ни за что не хотел бы проходить такое испытание и никому бы не пожелал.
А тут вдруг внезапная встреча – мимолетная, но яркая, красивая, с дивным, чувственным сексом, дающим возможность по-настоящему отключиться от всех нервных перегревов и стрессов. И хоть немного, но очиститься от накопленной душевной усталости и боли и просто жить и дышать. Им обоим, именно в этот момент, просто жизненно необходимы были и буквально требовались отдых, душевный покой и некая перезагрузка сознания, что они и получили по счастливому стечению обстоятельств. Размышляя в таком ключе, приходится признать, что им обоим повезло с этой встречей необычайно, пожалуй, что и на уровне чуда какого-то.
Павел не жалел ни мгновения о том, что настолько разоткровенничался с девушкой, ни об одном своем признании и ни об одном своем слове, мало того, он точно знал, что, поскольку дал ей свое обещание, он непременно расскажет Еве и о других обстоятельствах своей жизни.
«Только для начала надо придумать, как вернуть ее в свою постель и общение к прежней, сложившейся между нами открытости», – напомнил себе, усмехнувшись, Орловский.
Привыкший всю свою жизнь ставить перед собой цели, разрабатывать план и продумывать конкретные этапы для достижения намеченного, Орловский, успокоенный мыслью, что, полагаясь на интуицию, эту задачу он обязательно решит, открыл глаза, вдохнул поглубже, задержал дыхание, потом, медленно выдохнув, выпрямился в кресле и, активировав погасший за время его затянувшейся задумчивости экран ноутбука, вернулся к своей работе.
Он что-то увлекся и засиделся, разгребая скопившиеся за эти дни бумажные завалы и задачи, требовавшие его личного участия и решения. А когда, оторвавшись от компьютера, посмотрел в окно, сообразил, что уже далеко за полночь. Кинул взгляд на часы на экране – действительно, третий час ночи!
Не очень Орловский уважал такие вот ночные рабочие «посиделки», но уж так все совпало сегодня, как говорится, «все в кучу»: их с Евой короткий момент «протрезвления» от прелести, очарованию которой они поддались, его размышления на эту тему, и тонкая печаль сожаления, сопровождающая эти трезвые мысли, и «побег» в работу, на самом деле требовавшей его внимания.
Ну вот вам и ночь.
Природа, видимо, чтобы его подбодрить и поддержать, накрыла Калиновку первым робким снежком, укрывшим все окрест легким пушистым покрывалом.
Павел выключил ноутбук и лампу на столе, чтобы свет не бликовал на стеклах, мешая его созерцанию, подошел к окну и смотрел, как медленно-торжественно падают крупные, редкие снежинки, вплетаясь в узор того самого одеяла.
Такая торжественная и умиротворяющая красота…
Он стоял, смотрел и размышлял, а не выйти ли на улицу – подышать этой морозной снежной свежестью и полюбоваться картинкой, что называется, «из первого ряда».
И уж было уговорил себя и даже начал поворачиваться, чтобы отойти от окна, когда уловил боковым, периферийным зрением некое диссонирующее с «текстом картинки» движение за окном.
Первое, что сделал Орловский, – буквально на автомате, на вбитых в подкорку рефлексах, скользнул вбок, уходя от прямого видения со двора, и прижался плечом к стене рядом с окном. И только после этого маневра, чуть наклонив голову к окну, он принялся осматривать территорию, видимую с его точки, сектор за сектором, квадрат за квадратом – внимательно и сосредоточенно.
И таки уловил вновь скользнувшую быструю темную тень, которую он смог увидеть лишь потому, что она стала заметна на фоне белого снежного покрова. Присмотревшись повнимательней, Орловский заметил и следы, оставленные на девственно-нетронутом снежном покрове незнакомцем, кем бы тот ни был.
Хотя к этому мгновению Орловский уже был абсолютно уверен, что знает, кто прячется на участке возле дома, как и то, какие цели преследует этот человек.
Скинув домашние туфли из мягкой кожи и оставшись в носках, он покинул свой наблюдательный пункт, вышел из комнаты, прошел по коридору и, с максимальной осторожностью открыв и закрыв за собой дверь, проник в дальнюю комнату и подошел к окну, поменяв таким образом сектор обзора.
Ан нет, ошибся он, оказывается, «гостей» двое, а не один, как предположил изначально Павел, и, похоже, они налаживаются вот прямо сейчас проникнуть в дом.
И вот тут Орловский испугался. Причем всерьез так испугался, до захолодевшего сердца, схваченного болезненным спазмом и пропустившего удар, и ледышки, в которую в ту же секунду превратился его желудок…
Не за себя, не за свою жизнь и смерть – Орловский уже давно разучился бояться, отучили гениальные наставники. Он испугался за Еву и невероятно удивился столь мощному чувству страха, накрывшего его. Так получилось, что ему ни разу в жизни не приходилось пугаться вот так, по-настоящему: до боли в сердце и замирания всем нутром за жизнь близкого ему человека. Просто потому, что никому из его родных людей подобного рода угрозы никогда не возникали.
Но сейчас испугался он конкретно! Да потому что это очень крутые перцы, то есть нереально крутые чуваки, чтобы кто понимал! Они прошли, как горячий нож через масло, через всю многоступенчатую систему весьма и весьма непростой защиты, которую Павел и ребята Данича выставили прошлой ночью по всему периметру участка и в доме Евы, пока она спала, понятно, не посвящая хозяйку в эти свои действия.
И так же легко через несколько секунд, ну
