— По всему видно, готовят новое наступление.
— Надо бы сообщить нашим, предупредить.
— Это не так-то легко сделать, мама, и потом мы не знаем, когда они начнут свое наступление…
* * *
На дворе все сильнее мела метель. Олег, запахнув ролы своего изодранного пальто, по колено утопая в снегу, шел в сторону кирпичного завода. Впереди и позади него шагали по два автоматчика.
«Эх, припустить бы сейчас со всей силы, только б они меня и видели!.. — подумал Олег. Но не решался на такой шаг. Он знал, что с вывихнутой ногой далеко не убежишь. Автоматчики сразу же поймают или пристрелят. — Вот если бы сейчас появился тут дядя Саша! А что? Если бы он знал, что меня ведут на расстрел, он бы обязательно прибежал сюда со своими разведчиками, перебил бы всех фашистов, а меня бы увел с собой!»
Но так, как хотел Олег, не получилось. Вскоре его подвели к большому, глубокому карьеру, откуда когда-то добывали глину. «Значит, и вправду расстреляют».
Удивительное дело. До самой последней минуты Олегу казалось, что с ним этого не может случиться. Его не могут расстрелять. Как же так? Жил, жил, бегал — и вдруг оборвется его жизнь. Этого не может быть. Не может быть, чтобы он, как и те, которых он видел на дне этого карьера два дня назад, лежал в овраге посиневший, замерзший, чтобы его заносило снегом и он совсем не дышал. Нет, так с ним не могло случиться, думал он до той поры, пока не подвели его к краю того самого оврага, на дне которого лежали мертвые люди. На самом краю обрыва у него дрогнуло сердце, и ему вдруг очень жалко стало себя. Ребята будут учиться, гонять голубей, играть в футбол, а он, Олег, первый заводила среди ребят, будет лежать в этом овраге.
Сквозь пелену снега Олег увидел еще человека. Его вели по тому же пути, по которому шел он. Это был высокий человек в красноармейской форме. Его подвели и поставили рядом с Олегом. За ним показалось еще несколько человек. Их тоже стали выстраивать в ряд, спиной к оврагу.
— Дядя, кто вы? — дрожащими губами спросил мальчик.
— Я красноармеец, пленный…
— А как вас зовут?
— Евгений… Женя. А ты кто? Как сюда попал? — спросил пленный.
— Я Олег. Я барак с ихними солдатами сжег.
— Какой Олег?..
Раздалась команда. Против них выстроились автоматчики в касках. Олег инстинктивно прижался к красноармейцу, назвавшему себя Евгением.
— Дядя, неужели правда нас убьют? Может, они только пугают, а?
— Нет, милый. Они не пугают… Ты не жди выстрела, слышишь? Как они поднимут автоматы и офицер махнет рукой, ты прыгай в овраг, скатывайся вниз. Понял?
— Понял… А если он не махнет. Если они сразу?
— Держи мою руку… Готовься…
Вот офицер гортанным голосом подал команду. Солдаты вскинули автоматы. Шлейхер поднял руку.
— Прощайте, товарищи!.. — взволнованным, прерывающимся голосом крикнул кто-то. — Прощ…
И тут Олега сильно дернули за руку, и он прямо навзничь упал на склон оврага, покатился вниз и вскоре уже оказался на самом дне карьера. А наверху все еще стреляли.
— Мальчик, мальчик! Где ты? — услышал Олег чей-то голос.
— Здесь я…
Его схватил кто-то за руку и потащил за собой по дну оврага.
— Скорей, скорей… — задыхаясь, шептал пленный красноармеец.
— Дядя, тише. У меня нога… — просил Олег, но все же бежал что было силы.
* * *
В ту ночь Ермаковы ни на минуту не сомкнули глаз. Они все так же сидели на диване или ходили по комнате, а то прислушивались к ночным шорохам и думали, думали. Особенно тревожилась Наташа. Она подозревала, что Берендту все-таки удалось добиться от мальчика всей правды, узнать, что она тоже знала об этих гранатах, которые он швырнул в дверь казармы. Вообще ей казалось, что полковник Берендт и этот Шлейхер в последнее время, особенно после случая с поджогом, внимательнее стали присматриваться к ней. «Но почему же они тогда меня не арестовывают?..»
Как только Берендт узнал, что Наташа хорошо говорит по-немецки, он предложил ей работать переводчицей. Девушка сказала, что подумает, что пока еще не совсем здорова…
В коридорчике скрипнула дверь. Кто-то вошел. Наташе показалось, что вот сейчас откроется дверь и в комнату войдет этот человек с огромной челюстью. Шлейхер… О его жестокости она наслышалась немало. Да и самой недавно пришлось присутствовать на допросе, который он вел. Наташа так и не узнала, зачем он пригласил ее в качестве переводчицы. Может быть, не хотел, чтобы те пленные знали, что он понимает по-русски, а может, для того, чтобы проверить, насколько точно она переводит с русского на немецкий?
— Успокойся… Это, наверное, Бруннер.
Да, это был Адольф. Слышно было, как он зашел в свою комнату, а потом, выйдя оттуда в коридорчик, постучал в их дверь. Мать и дочь не знали, откликнуться ему или притвориться спящими.
— Войдите, — нерешительно сказала Наташа.
— Прошу простить меня, но я слышал ваши голоса. Конечно, ночь. Но я знал, что вы не спите.
Он по-хозяйски прошел к столу, положил что-то на него и, чиркнув спичкой, зажег лампу. Наташа увидела на столе кирпичик хлеба и банку рыбных консервов.
— Вы опять принесли хлеб, господин Бруннер… Я же просила вас не делать этого, — с недовольством сказала Наташа. — Заберите обратно свой хлеб и консервы. Я не возьму от вас ничего. Вы спорили со мной, говорили, что не все немцы такие, как Шлейхер. Но я теперь знаю: все вы одинаковые. Для вас нет ничего святого. Вам никого и ничего не жалко!
Бруннер молча смотрел на Наташу.
— Нет, фройляйн, не все такие, как Шлейхер… Вам в это трудно поверить сейчас.
— И сейчас, и никогда не поверю…
— Не надо ссориться со мной напоследок, фройляйн.
— Почему напоследок?
— Меня переводят в часть.
— Почему?
Бруннер пожал плечами.
— А когда вас отправляют? — после долгого молчания спросила Наташа.
— Завтра. Да и не только меня. Есть приказ: очистить все тылы; всех солдат и унтер-офицеров моложе сорока пяти лет отправить в передовые части, в окопы.
Наташа насторожилась.
— А зачем это?
Адольф пристально посмотрел на Наташу. Они встретились глазами. И поняли друг друга.
— Говорят, скоро мы уйдем отсюда.
— Куда? Назад? В Германию?..
— Нет, вперед. Нах Москау.
У Наташи защемило сердце: «Значит, правда, что скоро они начнут наступление».
— Ну что вы, господин Бруннер. Сейчас зима. А зимой трудно…
— С этим не считаются.
Насвистывая, в калитку вошел кто-то. Адольф насторожился, потом бросился к двери.
— До свидания, утром не увидимся. Я рано уеду.
Наташа чуть не умоляющими глазами смотрела на Бруннера.
— Когда?.. — наконец решившись, спросила Наташа.
— Через пять дней. Ровно через пять дней, фройляйн… Будьте счастливы! — И он скрылся за дверью.
«Через пять, через пять… — билась в голове тревожная мысль. — Сегодня одиннадцатое ноября. Значит… Что делать? Как побыстрее дать знать нашим?»
В окошко тихо постучали.
— Кто бы это мог быть? — спросила Надежда Васильевна. Но Наташа уже бросилась к двери.
— Осторожнее. Вебер вернулся домой.
— Знаю.
Наташа вышла на крыльцо.
На пороге стоял мальчик лет двенадцати. Наташа его знала. Олег всегда ходил с ним на рыбалку.
— Тетя Наташа, идите к нам, скорее. Там ваш Олежка…
— Что? — дрогнувшим голосом переспросила она.
— Олежка. Он от немцев убежал. И с ним еще какой-то дядя.
13
Небольшой островок, как белый, затертый во льдах ледокол, возвышался среди замерзшей реки. На его невысоком, обрывистом берегу, под разлапистой елью, покрытой пушистым снегом, за ручными пулеметами лежали Николай Чайка и Иван Озеров, одетые в белые маскировочные халаты. Находясь на ничейной земле, они чутко прислушивались к каждому шороху, доносившемуся с вражеского берега.
Но вот из глубины обороны немцев донесся приглушенный гул. Он то приближался, становился громче, слышней, то, сливаясь в монотонное урчание, отдалялся, уходил куда-то.
— Слышишь? — тихо спросил Чайка.
— Слышу… — ответил Озеров.
— Опять танки идут.
— И откуда они их столько берут?
— «Откуда»… На них, брат, вся Европа работает. А ты говоришь: откуда.
— Это верно… А чего ж они сюда их гонят? Ведь впереди — река.
— Такая река им ре преграда. Вброд пойдут, если надо, — ответил Чайка и крутнул ручку полевого телефона: — «Береза»! «Береза»! Я — «Резеда»… Голубь, ты? Двенадцатого мне… Докладывает Чайка. Да. Слышу гул танков. Нет, к берегу не приближаются. Есть. — И Чайка! положил трубку.
— Не спит командир?.. — довольным голосом спросил Озеров. Ему нравилось, что начеку были не только они здесь, в боевом охранении, но и Кожин там, в доме лесника.
